– Я и забыл. Осталась только она одна.
– Ну и что? – Инен попытался скрыть нотку тревоги, но голос опять выдал его. – Как ты собираешься с ней поступить?
– А тебе-то какое дело?
– Она моя сестра.
Эхнатон презрительно рассмеялся.
– Ты хочешь сказать, она твой последний, единственный шанс на продление линии носителей проклятой крови. Иначе она бы тебя не интересовала.
– Она... она... – Инен сглотнул и снова невольно позволил племяннику поймать и удержать его взгляд. – Я никогда не любил никого, кроме нее.
И снова Эхнатон с горечью рассмеялся.
– И ты доказал свою любовь тем, что прокрался в Фивы и наверняка попытался уговорить ее разделить с тобой ужас вечности. Научить ее питаться плотью родичей, то есть превратиться в такого же людоеда, каким стал ты.
Инен уставился на него в недоумении, потом едва заметно улыбнулся.
– Я не принес сюда магическую плоть, – возразил он.
– Зачем же ты в таком случае вернулся?
– Проверить, не является ли Тутанхамон истинным наследником твоей крови. Увы, мои надежды были напрасны. – Улыбка Инена стала шире. – Я застал его уже в усыпальнице.
Эхнатон воззрился на него с плохо скрытым недоумением.
– Но мне говорили, что он погребен всего семьдесят дней назад.
– Верно.
– А до того ты не возвращался?
– Нет.
– Но тогда... – Эхнатон нахмурился, и огонь в его глазах неожиданно уступил место мрачной, смертельной пустоте. – Тогда.... Кто мог повелеть восстановить это... – Он обвел рукой тьму вокруг себя. – Это прибежище скверны?
– Ты не знал?
– Кто? – Лицо Эхнатона исказилось от жгучей боли. – Отвечай!
– Твоя мать, – злорадно произнес Инен. – Твоя мать и моя сестра, о фараон, царица Тии! Все было сделано ею!
– Я тебе не верю.
– Дело твое, но это правда.
– Не может быть!
– Загляни мне в душу, – предложил Инен. – Ты ведь сам знаешь, что я не в состоянии тебя обмануть.
Несколько мгновений Эхнатон молча буравил жреца пронизывающим взглядом, а потом промолвил:
– Если так, то решено. – Лицо его оледенело. – Решено. Это должно быть сделано сразу.
Эхнатон повернулся и зашагал прочь.
– Постой!
Ответа не было.
Инен устремился вдогонку и попытался ухватить племянника за край одежды, но тот обернулся и... Жрец буквально остолбенел, увидев, сколь страшно преобразился его племянник. Глаза его пылали, ввалившиеся щеки дрожали, рот злобно оскалился.
– Убирайся прочь! – прорычал он. – Прочь! Руки его при этом уже тянулись к горлу жреца, однако Инен успел отпрянуть.
– Что с тобой случилось? – воскликнул он, с трудом веря своим глазам. – В кого ты превратился?
Набрав воздуху, медленно и осторожно, словно слишком поспешный вздох мог нарушить его с таким трудом обретенное самообладание, Эхнатон ответил:
– О мой дядя, разве не ты рассказывал мне о том, что Исида, зная тайное имя Амона, могла благодаря ему добиться чего угодно?
– Да, – согласился Инен. – Именно поэтому она носит титул Великой Владычицы Магии.
– Тогда ты должен знать, что даруемое ею она может и забрать обратно.
– Что ты имеешь в виду?
– Да то, что бессмертию Осириса положен конец и все, кто подвержен этому проклятию, смогут наконец обрести покой. Вечности для них больше нет, ибо я решил навсегда покончить с этим.
– Ты?
– Да, я. – Эхнатон мрачно усмехнулся. – Неужели ты еще не понял? Я стал самой Смертью.
– Нет, – запинаясь, пробормотал Инен. – Нет, я ничего не понимаю.
– Я алчу жизни. А что, в конце концов, есть Смерть, как не такого рода голод?
– Значит... – Инен задрожал, вспомнив жуткий, звериный оскал. – Выходит, ты алкал и моей жизни?
– Вкус-с-с! – Эхнатон прошипел это слово едва слышно, однако Инену оно показалось заполнившим тьму громом. – Да, о мой дядя, тебе следует держаться от меня подальше. Я, как и раньше, предпочитаю, чтобы ты жил вечно, ибо, на мой взгляд, нет ничего страшнее и отвратительнее такой судьбы. Однако, если ты приблизишься ко мне, я не смогу справиться с желанием и вкушу твоей жизни, ибо вкус ее сладостен, прекрасен и воистину драгоценен. Любая человеческая жизнь служит для меня приманкой, но твоя желанна более любой другой.
Едва Эхнатон произнес эти слова, в очах его отверзлась бесконечная тьма, и Инен попытался оторвать взгляд от этого глубокого, беспредельного одиночества, дабы не раствориться в нем навеки.
– Почему? – прошептал он. – Почему именно моя жизнь столь для тебя желанна?
Тьма в глазах Эхнатона подернулась дымкой.
– Я есть Смерть, – ответил он. – Мне чуждо то, что дорого любому из живущих на земле: любовь семьи... матери, брата, сестры, ребенка...
– Матери? – прошептал Инен.
– Конечно, – усмехнулся Эхнатон, – ибо Тии есть жизнь моей жизни. Она значит для меня еще больше, чем для гебя... И больше, чем ты.
Усмешка его истаяла. Он застыл неподвижно, и жрецу показалось, будто отрекшийся фараон соткан из уплотнившейся тьмы, обволакивающей пламя свечи.
– Держись от меня подальше, – донесся из этой тьмы шепот. – Сегодня же убирайся из Фив, ибо, клянусь, если я увижу тебя снова, ты умрешь.
Последнее слово задержалось в воздухе, оно снова и снова звучало в сознании Инена. Однако, едва фигура племянника растворилась в окружающем мраке, жрец все же шагнул вперед.
«Умрешь... умрешь...» – продолжала шелестеть темнота, хотя там уже никого не было. Бывший фараон даже не ушел – он просто исчез.
Инен торопливо собрал свои пожитки и чуть ли не бегом покинул храм.
Страшное слово продолжало биться в его голове, и он решил во что бы то ни стало сегодня же покинуть город. Один, если иного выбора не будет. Однако, прежде чем уехать он решил побывать у сестры, надеясь, что сумеет отыскать ее раньше Эхнатона. Обходя ее покои, заглядывая в самые укромные и любимые ею утолки, жрец повторял про себя то, что собирался сказать ей при встрече: «О сестра моя, пойдем со мной – и мы обретем вечное счастье».
Неожиданно его обуял страх: а что, если Эхнатон, воплощенная Смерть, уже побывал здесь и успел забрать жизнь Тии? Ужас был невыносим, ибо Инен впервые осознал значение сказанного ему Эхнатоном: «...нет ничего страшнее и отвратительнее такой судьбы».
«Но нет, – подумал Инен, – моя судьба вовсе не будет ни страшна, ни отвратительна. Лишь бы только найти Тии».
Но поиски его оказались напрасными, ибо, в то время как Инен обшаривал закоулки дворца, Тии во весь опор неслась к долине. Фараон Эйэ по прибытии в Фивы немедленно сообщил вдовствующей царице о возвращении сына, но ее, как ни странно, это известие не обрадовало, а лишь испугало. Она стала допытываться, точно ли это был ее сын, а когда Эйэ заверил ее в том, что ошибка невозможна, настроение ее испортилось окончательно. Тии выбежала из комнаты, а фараону, пытавшемуся последовать за ней, велела оставить ее в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Ну и что? – Инен попытался скрыть нотку тревоги, но голос опять выдал его. – Как ты собираешься с ней поступить?
– А тебе-то какое дело?
– Она моя сестра.
Эхнатон презрительно рассмеялся.
– Ты хочешь сказать, она твой последний, единственный шанс на продление линии носителей проклятой крови. Иначе она бы тебя не интересовала.
– Она... она... – Инен сглотнул и снова невольно позволил племяннику поймать и удержать его взгляд. – Я никогда не любил никого, кроме нее.
И снова Эхнатон с горечью рассмеялся.
– И ты доказал свою любовь тем, что прокрался в Фивы и наверняка попытался уговорить ее разделить с тобой ужас вечности. Научить ее питаться плотью родичей, то есть превратиться в такого же людоеда, каким стал ты.
Инен уставился на него в недоумении, потом едва заметно улыбнулся.
– Я не принес сюда магическую плоть, – возразил он.
– Зачем же ты в таком случае вернулся?
– Проверить, не является ли Тутанхамон истинным наследником твоей крови. Увы, мои надежды были напрасны. – Улыбка Инена стала шире. – Я застал его уже в усыпальнице.
Эхнатон воззрился на него с плохо скрытым недоумением.
– Но мне говорили, что он погребен всего семьдесят дней назад.
– Верно.
– А до того ты не возвращался?
– Нет.
– Но тогда... – Эхнатон нахмурился, и огонь в его глазах неожиданно уступил место мрачной, смертельной пустоте. – Тогда.... Кто мог повелеть восстановить это... – Он обвел рукой тьму вокруг себя. – Это прибежище скверны?
– Ты не знал?
– Кто? – Лицо Эхнатона исказилось от жгучей боли. – Отвечай!
– Твоя мать, – злорадно произнес Инен. – Твоя мать и моя сестра, о фараон, царица Тии! Все было сделано ею!
– Я тебе не верю.
– Дело твое, но это правда.
– Не может быть!
– Загляни мне в душу, – предложил Инен. – Ты ведь сам знаешь, что я не в состоянии тебя обмануть.
Несколько мгновений Эхнатон молча буравил жреца пронизывающим взглядом, а потом промолвил:
– Если так, то решено. – Лицо его оледенело. – Решено. Это должно быть сделано сразу.
Эхнатон повернулся и зашагал прочь.
– Постой!
Ответа не было.
Инен устремился вдогонку и попытался ухватить племянника за край одежды, но тот обернулся и... Жрец буквально остолбенел, увидев, сколь страшно преобразился его племянник. Глаза его пылали, ввалившиеся щеки дрожали, рот злобно оскалился.
– Убирайся прочь! – прорычал он. – Прочь! Руки его при этом уже тянулись к горлу жреца, однако Инен успел отпрянуть.
– Что с тобой случилось? – воскликнул он, с трудом веря своим глазам. – В кого ты превратился?
Набрав воздуху, медленно и осторожно, словно слишком поспешный вздох мог нарушить его с таким трудом обретенное самообладание, Эхнатон ответил:
– О мой дядя, разве не ты рассказывал мне о том, что Исида, зная тайное имя Амона, могла благодаря ему добиться чего угодно?
– Да, – согласился Инен. – Именно поэтому она носит титул Великой Владычицы Магии.
– Тогда ты должен знать, что даруемое ею она может и забрать обратно.
– Что ты имеешь в виду?
– Да то, что бессмертию Осириса положен конец и все, кто подвержен этому проклятию, смогут наконец обрести покой. Вечности для них больше нет, ибо я решил навсегда покончить с этим.
– Ты?
– Да, я. – Эхнатон мрачно усмехнулся. – Неужели ты еще не понял? Я стал самой Смертью.
– Нет, – запинаясь, пробормотал Инен. – Нет, я ничего не понимаю.
– Я алчу жизни. А что, в конце концов, есть Смерть, как не такого рода голод?
– Значит... – Инен задрожал, вспомнив жуткий, звериный оскал. – Выходит, ты алкал и моей жизни?
– Вкус-с-с! – Эхнатон прошипел это слово едва слышно, однако Инену оно показалось заполнившим тьму громом. – Да, о мой дядя, тебе следует держаться от меня подальше. Я, как и раньше, предпочитаю, чтобы ты жил вечно, ибо, на мой взгляд, нет ничего страшнее и отвратительнее такой судьбы. Однако, если ты приблизишься ко мне, я не смогу справиться с желанием и вкушу твоей жизни, ибо вкус ее сладостен, прекрасен и воистину драгоценен. Любая человеческая жизнь служит для меня приманкой, но твоя желанна более любой другой.
Едва Эхнатон произнес эти слова, в очах его отверзлась бесконечная тьма, и Инен попытался оторвать взгляд от этого глубокого, беспредельного одиночества, дабы не раствориться в нем навеки.
– Почему? – прошептал он. – Почему именно моя жизнь столь для тебя желанна?
Тьма в глазах Эхнатона подернулась дымкой.
– Я есть Смерть, – ответил он. – Мне чуждо то, что дорого любому из живущих на земле: любовь семьи... матери, брата, сестры, ребенка...
– Матери? – прошептал Инен.
– Конечно, – усмехнулся Эхнатон, – ибо Тии есть жизнь моей жизни. Она значит для меня еще больше, чем для гебя... И больше, чем ты.
Усмешка его истаяла. Он застыл неподвижно, и жрецу показалось, будто отрекшийся фараон соткан из уплотнившейся тьмы, обволакивающей пламя свечи.
– Держись от меня подальше, – донесся из этой тьмы шепот. – Сегодня же убирайся из Фив, ибо, клянусь, если я увижу тебя снова, ты умрешь.
Последнее слово задержалось в воздухе, оно снова и снова звучало в сознании Инена. Однако, едва фигура племянника растворилась в окружающем мраке, жрец все же шагнул вперед.
«Умрешь... умрешь...» – продолжала шелестеть темнота, хотя там уже никого не было. Бывший фараон даже не ушел – он просто исчез.
Инен торопливо собрал свои пожитки и чуть ли не бегом покинул храм.
Страшное слово продолжало биться в его голове, и он решил во что бы то ни стало сегодня же покинуть город. Один, если иного выбора не будет. Однако, прежде чем уехать он решил побывать у сестры, надеясь, что сумеет отыскать ее раньше Эхнатона. Обходя ее покои, заглядывая в самые укромные и любимые ею утолки, жрец повторял про себя то, что собирался сказать ей при встрече: «О сестра моя, пойдем со мной – и мы обретем вечное счастье».
Неожиданно его обуял страх: а что, если Эхнатон, воплощенная Смерть, уже побывал здесь и успел забрать жизнь Тии? Ужас был невыносим, ибо Инен впервые осознал значение сказанного ему Эхнатоном: «...нет ничего страшнее и отвратительнее такой судьбы».
«Но нет, – подумал Инен, – моя судьба вовсе не будет ни страшна, ни отвратительна. Лишь бы только найти Тии».
Но поиски его оказались напрасными, ибо, в то время как Инен обшаривал закоулки дворца, Тии во весь опор неслась к долине. Фараон Эйэ по прибытии в Фивы немедленно сообщил вдовствующей царице о возвращении сына, но ее, как ни странно, это известие не обрадовало, а лишь испугало. Она стала допытываться, точно ли это был ее сын, а когда Эйэ заверил ее в том, что ошибка невозможна, настроение ее испортилось окончательно. Тии выбежала из комнаты, а фараону, пытавшемуся последовать за ней, велела оставить ее в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113