Потом она поцеловала его в губы и в растрепанную макушку, но на обратном пути во дворец не проронила больше ни слова.
Слова матери запали царевичу глубоко в душу, но он не решился рассказать об услышанном Киа, которая не переставала плакать в своей кроватке, а при любой попытке утешить и развеселить ее отворачивалась к стене.
В конце концов царевич оставил ее, долго сидел у фонтанов, а потом побежал к озеру, где, как он знал, в этот час имел обыкновение прогуливаться его дед Юаа.
И на сей раз, поспешая к берегу, царевич издалека заметил впереди знакомую фигуру. Подбежав к старику, он схватился за его руку, и некоторое время они шли рядом молча.
Нарушил молчание Иосиф. Подойдя к источнику под раскидистым деревом, он остановился, сел и сказал:
– Когда твоя мама была маленькой девочкой, она очень любила здесь бывать.
Царевич отстраненно кивнул и еще крепче прижался к деду.
– О внук мой, – промолвил Иосиф, чувствуя дрожь маленького тела, – что случилось? Скажи, какая тяжесть легла на твое сердце?
Царевич так и не поднял глаз, но, обнимая деда, поведал обо всем, что не давало ему покоя.
Иосиф тяжело вздохнул, и мальчику неожиданно показалось, что его дедушка гораздо более стар и дряхл, чем он думал.
– Твоя мама, – промолвил наконец старик, – не всегда считала, что сила, которая правит миром, непременно должна быть жестокой.
– Но сам-то ты что думаешь?
– Разве я не учил тебя тому, что существует лишь один истинный Бог, и этот Бог чрезвычайно добр?
– Учил, – промолвил мальчик, но тут же, поджав губы, покачал головой и заявил: – Получается, что кто-то из вас не прав – или ты, или мама.
Иосиф улыбнулся и встал.
– Взгляни на сияющее солнце, – выйдя из тени, сказал он, – и подумай о том, сколь оно дивно и великолепно! – Он указал своим посохом на небо. – Что может сравниться с его сияющим величием? Солнце освещает и согревает всю землю, и, хотя нет на всем свете существа, которому по силам приблизиться к нему, благодать его лучей не минует никого. Воистину без него не было бы чудес этого мира – ни прекрасных животных, таящихся в камышах, ни птиц, воспаряющих в небо со щемящей сердце песней, ни рыб, скользящих серебром в реках и озерах. Но вместе с тем солнце есть не что иное, как образ Бога единого, Бога единственного, и истинно говорю я тебе, о внук мой, что все сотворенное им есть благо!
– Но почему тогда в мире существует смерть? – спросил мальчик, вспомнив погребенных в песках львов.
– Лишь он, Бог всевидящий и всеведущий, знает, что и зачем существует в этом мире. – Иосиф с улыбкой приобнял внука и добавил: – Не думай, будто смерть всегда зло. Сама по себе она может быть великим даром, благословением и облегчением страданий.
– Что ты имеешь в виду?
Иосиф, однако, не ответил.
Мальчик, которому при воспоминании о мертвых львах стало страшно, взглянул в лицо деду и настойчиво повторил свой вопрос:
– Дедушка, что ты имеешь в виду?
– Помнится, – заговорил наконец Иосиф, – беседуя с твоим дедом и моим другом фараоном Тутмосом, я указал ему на то, что само великолепие и разнообразие мира с множеством доступных нам радостей, удовольствий и чудес должно давать силы, дабы мы встречали смерть со светлой надеждой. – Он помолчал. – Да, внук мой, я уже стар, дряхл, утомлен и очень скоро встречу свой смертный час. Но как, скажи, могу я усомниться в том, что и это есть благо, если ежедневно и ежечасно созерцаю вокруг доказательства благости Творца? Что может быть ярче, светлее и теплее солнца?
Старик снова воздел свой посох.
– Когда меня не станет, – прошептал он, – почаще поднимай глаза к солнцу и вспоминай мои слова. Живи по правде, о внук мой, и пусть это станет твоим девизом, ибо я верю, что ты предназначен для великих и благородных деяний. Живи по правде, то есть по воле Всевышнего, и будь благословен его теплом, светом и силой.
С этими словами дед поднял глаза к солнцу. Внук последовал его примеру, но скоро они вынуждены были склонить головы, ибо не смогли выдержать слепящее сияние светила.
В тот день царевич дал себе слово всегда следовать наставлениям деда, а их совместные прогулки, во время которых внук сопровождал старца в качестве поводыря, стали практически ежедневными. И всякий раз, куда бы они ни направлялись, Иосиф указывал мальчику на то, сколь бесконечны красоты и чудеса мироздания, существующие под лучами солнца, жизнетворного диска, за коим кроется лик Вседержителя.
Но по прошествии недолгого времени Иосиф заболел и уже не мог вставать и гулять с внуком. А вскоре горячо любимый дед царевича тихо заснул и больше уже не просыпался. Известие о его кончине повергло в великую скорбь не только обитателей дворца, но и весь Египет, ибо не было у владык этой страны слуги более чтимого и любимого всеми, нежели Юаа. Длинная траурная процессия проводила его тело к каменной гробнице, в которой ему предстояло наконец обрести покой рядом с давно уже почившей супругой. На глазах царевича была опечатана каменная плита, закрывающая вход в склеп. Воспоминания о птицах, взлетавших над тростниками озера, и деревьях, под сенью которых так любил отдыхать дед, повергли мальчика в такую печаль, что он не смог остаться в долине до конца погребальной церемонии. Повернувшись, он бросился бежать, спотыкаясь о голые камни и не обращая внимания на окрики матери. Лишь на тропинке, по которой они часто гуляли с Иосифом, царевич остановился и, вспомнив их беседы, снова поклялся себе всегда соблюдать заветы деда.
С тех пор он уклонялся от посещения храмов, но зато, гуляя с Киа по садам и окрестностям столицы, не уставал восхищаться всеми дивными и прекрасными творениями Всевышнего – от огромного гиппопотама до крошечных лепестков цветка, – жизнь которым даровали благодатные лучи золотистого небесного светила. Мальчик дивился полям, разукрашенным яркими пятнами диких маков, и стадам меланхоличных буйволов, валявшихся во влажной, прохладной тине; дивился болотам, где в великом множестве гнездились разнообразнейшие птицы, обитали змеи с украшенной причудливыми узорами кожей и таились, поджидая добычу, зубастые крокодилы; дивился даже жгучим, рыжим пескам, к которым его соотечественники в большинстве своем относились с ненавистью. Пустыня, казавшаяся другим местом гиблым и страшным, в мыслях царевича всегда была связана со львами, товарищами его детских игр, обитавшими там до пленения. Он знал, что жизнь существует даже в пустыне и что даже там своим существованием она обязана солнцу.
Однако то, что он проводил столько времени в отлучках, привлекло внимание некоторых доброхотов, которые довели свое беспокойство досведения фараона. Царь Аменхотеп, до сей поры отнюдь не баловавший сына излишним вниманием, призвал его к себе и был поражен, увидев не ребенка, а отрока, уже готового стать мужчиной, ибо, подрастая, юный наследник обретал физическую мощь, почти равную его красоте, каковая с самых ранних лет приводила всех в изумление и восторг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113