И лишь языческие жрецы ненавидели его, ибо в глубине души Иосиф никогда не забывал о вере своего народа и чтил Бога единого, Вечного и Вездесущего, известного его соплеменникам под именем Яхве. Египтяне, узнав об этом, назвали Иосифа в честь почитаемого им Бога, что для них, язычников, признававших многих богов, являлось делом обычным. Поскольку же имя Яхве на их языке произносилось как Юаа, Иосифа стали звать именно так.
По прошествии времени случилось так, что фараон Тутмос, хотя и был молод, тяжко занемог. Члены его истощились и иссохли так, что он сделался похожим на мумию. Когда это стало известно, к фараону явился верховный жрец, и они вдвоем надолго заперлись в святилище великого храма Амона. Кто таков был в действительности «бог» Амон и каковым являлся его истинный облик, держали в тайне от всех, за исключением самого высшего жречества, однако все знали, что он обладает магией слишком ужасной, чтобы о том спрашивать, и слишком могущественной, чтобы познание ее стало доступно смертному.
Одно из его умений именовали тайной «преображения» или «искрящихся обличий», ибо, по правде говоря, никто не знал, как на самом деле выглядит сие существо, и люди падали ниц в ужасе при одной мысли о возможности произнесения его истинного имени. Вымолвить оное, даже шепотом, казалось деянием столь ужасающим, что фараон долго не поддавался на уговоры верховного жреца, хотя тот и утверждал, что, вкусив запретного знания, постиг величайшие тайны вселенной и обрел невиданную силу.
Однако, когда владыка Египта занемог, народ стал молиться о том, чтобы тайные познания жречества могли способствовать его исцелению, и вполне естественно, что, увидев, как, царь, выглядевший здоровым и бодрым, сам, без посторонней помощи, вышел на ступени храма, все уверились в величии и мудрости как Амона, так и его служителей. Другое дело, что исцеление, похоже, не принесло Тутмосу душевного успокоения: долгое время он выглядел подавленным и угрюмым, а придворные, случайно встречавшиеся с ним взглядом, замечали в глазах правителя отражение ужаса, который, казалось, проморозил насквозь всю его душу.
Наконец владыка Тутмос послал за Иосифом и надолго удержал его при себе, расспрашивая о почитаемом им едином Боге – Боге, по словам Иосифа, несравненно более милостивом и великодушном, нежели повергающий в страх Амон. Жрец Амона, со своей стороны, явился к владыке и попытался уговорить его прогнать Иосифа прочь и не допускать впредь к своей священной особе. Тутмос отказался. Более того, с тех пор Иосиф стал для него еще ближе.
Примерно в то же время сестра царя Тутмоса, делившая с ним ложе и трон в качестве великой царицы, родила сына Никто не радовался за своего господина больше, чем его верный советник Иосиф, однако, глядя на маленького царевича, он невольно сокрушался в душе о том, что сам в отличие от фараона не имеет ни сына, ни дочери. Обратившись к кормилице, он вопросил, как нарекли новорожденного царевича. Услышав, что наследнику фараона дано имя Аменхотеп – а у язычников это означало «Амон доволен», – Иосиф задумался, ибо знал, что верховный жрец таинственного божества, в честь которого назван будущий фараон, является его злейшим врагом. Великая тяжесть легла на его сердце. «Воистину чужой я в земле сей, где нет у меня ни родных, ни близких, ни сына, ни дочери, кого мог бы я научить чтить Бога единого, Бога Истинного», – сказал себе Иосиф, после чего покинул царский дворец и на быстрой колеснице своей удалился в окруженную горами долину, где в подземных гробницах находили последнее упокоение владыки Египта. Там, в одиночестве, он размышлял о своей судьбе, а потом, утомившись, прилег в тень и отдался сну.
И стоило ему сомкнуть веки, как сподобился он видения, яркого и ужасного. Взору его предстала долина – та самая, где он находился в тот момент наяву, однако из дверей всех сокрытых гробниц просачивалась, поднимаясь сквозь пески на поверхность и окрашивая белесую пыль в красный цвет, липкая, густая кровь.
– О ужас! – вскричал Иосиф. – Но есть лишь один Бог, Бог Истинный, воля коего исполняется непреложно!
Едва успел он восславить своего Бога, как послышался грохот, словно по пустыне прокатился могучий водяной вал. Когда же шум смолк, все следы крови оказались смытыми.
Пробудившись, Иосиф вспомнил свой сон и задумался о том, что может означать все то, что было ему явлено: кровь, сочащаяся сквозь песок, и накатившиеся волны очищения. Он размышлял об этом немало времени и, хотя так и не нашел верного истолкования, пребывал в уверенности, что видение сие есть предзнаменование некоего великого чуда.
Возвращаясь во дворец фараона, Иосиф ехал по главной дороге в Фивы, запруженной народом и торговыми караванами, ибо не было в ту пору на земле города, более величественного и богатого, нежели столица Египта Толпа расступалась перед колесницей советника, но взор его случайно упал на длинную вереницу рабов, судя по цвету кожи и обличью – нубийцев, захваченных египтянами в битвах на юге.
Взирая на цепи, которыми были скованы нубийцы, и прислушиваясь к их жалобным стенаниям, он вспомнил, что некогда и сам был несчастным, безжалостно проданным на чужбину рабом.
Преисполнившись великой жалости и сострадания, он остановил колесницу, приблизился к ехавшему во главе каравана купцу и вручил ему полный кошель золота. Когда все рабы перешли в его собственность, Иосиф повелел расковать их и, разделив между ними золото из второго кошеля, объявил, что они свободны и могут идти куда им вздумается. Пленники, зарыдав от радости, пали к его ногам, призывая на него благословения своих богов, после чего встали и отправились в родные края – домой, к своим очагам и семьям.
Однако одна из рабынь, чернокожая красавица, осталась сидеть в дорожной пыли, роняя серебристые слезы, а когда Иосиф, подойдя к ней, объяснил, что отныне она свободна и может вернуться под отчий кров, она, омочив слезами его руку, поведала, что родные ее погибли, а дом со всеми пожитками сожжен дотла. И снова Иосиф проникся величайшим состраданием. Он поднял девушку на ноги и обнял, желая хоть немного утешить, но, заключив в объятия, вдруг почувствовал, что жалость его превращается в любовь, ибо никогда не встречалось ему девицы прелестнее.
Решив, что, коль скоро на то будет ее согласие, нубийка останется с ним и станет его женой, он усадил красавицу на колесницу и отвез во дворец фараона, где повелел смыть с нее дорожную пыль и сменить рабские лохмотья на богатые одеяния. И когда недавняя рабыня предстала перед ним в богатом облачении.
Иосиф восславил Всевышнего, внявшего его мольбам, ибо не осталось у него сомнений в том, что сия красавица есть дар, ниспосланный ему с небес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
По прошествии времени случилось так, что фараон Тутмос, хотя и был молод, тяжко занемог. Члены его истощились и иссохли так, что он сделался похожим на мумию. Когда это стало известно, к фараону явился верховный жрец, и они вдвоем надолго заперлись в святилище великого храма Амона. Кто таков был в действительности «бог» Амон и каковым являлся его истинный облик, держали в тайне от всех, за исключением самого высшего жречества, однако все знали, что он обладает магией слишком ужасной, чтобы о том спрашивать, и слишком могущественной, чтобы познание ее стало доступно смертному.
Одно из его умений именовали тайной «преображения» или «искрящихся обличий», ибо, по правде говоря, никто не знал, как на самом деле выглядит сие существо, и люди падали ниц в ужасе при одной мысли о возможности произнесения его истинного имени. Вымолвить оное, даже шепотом, казалось деянием столь ужасающим, что фараон долго не поддавался на уговоры верховного жреца, хотя тот и утверждал, что, вкусив запретного знания, постиг величайшие тайны вселенной и обрел невиданную силу.
Однако, когда владыка Египта занемог, народ стал молиться о том, чтобы тайные познания жречества могли способствовать его исцелению, и вполне естественно, что, увидев, как, царь, выглядевший здоровым и бодрым, сам, без посторонней помощи, вышел на ступени храма, все уверились в величии и мудрости как Амона, так и его служителей. Другое дело, что исцеление, похоже, не принесло Тутмосу душевного успокоения: долгое время он выглядел подавленным и угрюмым, а придворные, случайно встречавшиеся с ним взглядом, замечали в глазах правителя отражение ужаса, который, казалось, проморозил насквозь всю его душу.
Наконец владыка Тутмос послал за Иосифом и надолго удержал его при себе, расспрашивая о почитаемом им едином Боге – Боге, по словам Иосифа, несравненно более милостивом и великодушном, нежели повергающий в страх Амон. Жрец Амона, со своей стороны, явился к владыке и попытался уговорить его прогнать Иосифа прочь и не допускать впредь к своей священной особе. Тутмос отказался. Более того, с тех пор Иосиф стал для него еще ближе.
Примерно в то же время сестра царя Тутмоса, делившая с ним ложе и трон в качестве великой царицы, родила сына Никто не радовался за своего господина больше, чем его верный советник Иосиф, однако, глядя на маленького царевича, он невольно сокрушался в душе о том, что сам в отличие от фараона не имеет ни сына, ни дочери. Обратившись к кормилице, он вопросил, как нарекли новорожденного царевича. Услышав, что наследнику фараона дано имя Аменхотеп – а у язычников это означало «Амон доволен», – Иосиф задумался, ибо знал, что верховный жрец таинственного божества, в честь которого назван будущий фараон, является его злейшим врагом. Великая тяжесть легла на его сердце. «Воистину чужой я в земле сей, где нет у меня ни родных, ни близких, ни сына, ни дочери, кого мог бы я научить чтить Бога единого, Бога Истинного», – сказал себе Иосиф, после чего покинул царский дворец и на быстрой колеснице своей удалился в окруженную горами долину, где в подземных гробницах находили последнее упокоение владыки Египта. Там, в одиночестве, он размышлял о своей судьбе, а потом, утомившись, прилег в тень и отдался сну.
И стоило ему сомкнуть веки, как сподобился он видения, яркого и ужасного. Взору его предстала долина – та самая, где он находился в тот момент наяву, однако из дверей всех сокрытых гробниц просачивалась, поднимаясь сквозь пески на поверхность и окрашивая белесую пыль в красный цвет, липкая, густая кровь.
– О ужас! – вскричал Иосиф. – Но есть лишь один Бог, Бог Истинный, воля коего исполняется непреложно!
Едва успел он восславить своего Бога, как послышался грохот, словно по пустыне прокатился могучий водяной вал. Когда же шум смолк, все следы крови оказались смытыми.
Пробудившись, Иосиф вспомнил свой сон и задумался о том, что может означать все то, что было ему явлено: кровь, сочащаяся сквозь песок, и накатившиеся волны очищения. Он размышлял об этом немало времени и, хотя так и не нашел верного истолкования, пребывал в уверенности, что видение сие есть предзнаменование некоего великого чуда.
Возвращаясь во дворец фараона, Иосиф ехал по главной дороге в Фивы, запруженной народом и торговыми караванами, ибо не было в ту пору на земле города, более величественного и богатого, нежели столица Египта Толпа расступалась перед колесницей советника, но взор его случайно упал на длинную вереницу рабов, судя по цвету кожи и обличью – нубийцев, захваченных египтянами в битвах на юге.
Взирая на цепи, которыми были скованы нубийцы, и прислушиваясь к их жалобным стенаниям, он вспомнил, что некогда и сам был несчастным, безжалостно проданным на чужбину рабом.
Преисполнившись великой жалости и сострадания, он остановил колесницу, приблизился к ехавшему во главе каравана купцу и вручил ему полный кошель золота. Когда все рабы перешли в его собственность, Иосиф повелел расковать их и, разделив между ними золото из второго кошеля, объявил, что они свободны и могут идти куда им вздумается. Пленники, зарыдав от радости, пали к его ногам, призывая на него благословения своих богов, после чего встали и отправились в родные края – домой, к своим очагам и семьям.
Однако одна из рабынь, чернокожая красавица, осталась сидеть в дорожной пыли, роняя серебристые слезы, а когда Иосиф, подойдя к ней, объяснил, что отныне она свободна и может вернуться под отчий кров, она, омочив слезами его руку, поведала, что родные ее погибли, а дом со всеми пожитками сожжен дотла. И снова Иосиф проникся величайшим состраданием. Он поднял девушку на ноги и обнял, желая хоть немного утешить, но, заключив в объятия, вдруг почувствовал, что жалость его превращается в любовь, ибо никогда не встречалось ему девицы прелестнее.
Решив, что, коль скоро на то будет ее согласие, нубийка останется с ним и станет его женой, он усадил красавицу на колесницу и отвез во дворец фараона, где повелел смыть с нее дорожную пыль и сменить рабские лохмотья на богатые одеяния. И когда недавняя рабыня предстала перед ним в богатом облачении.
Иосиф восславил Всевышнего, внявшего его мольбам, ибо не осталось у него сомнений в том, что сия красавица есть дар, ниспосланный ему с небес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113