– Прошло пятнадцать лет. Как ты все это помнишь через пятнадцать лет?
– Кое-что застревает в памяти, – сказал Канаан.
Глава семнадцатая
Гранни Ауэрс от роду могло быть и сто лет. А уж за восемьдесят ей было наверняка. Годы, которые, согласно некоторым утверждениям, имеют у горцев особый счет, четко отпечатались на ее лице, да и тело оказалось им подвластно. И при всем при этом, на горной тропе она запросто оставит далеко позади любого горожанина, подумал Свистун. Заруби и выпотроши курицу на рассвете. Спеки каравай домашнего хлеба в полдень. Наруби дров после ланча. Вымой стены хижины и заготовь сорок квартовых банок домашних консервов, пока не стемнело. И прочитай главу из Библии на сон грядущий.
Она раскурила трубку, не какую-нибудь там самоделку, а фирменную трубку, мундштук которой она, правда, успела прожевать едва ли не насквозь четырьмя оставшимися у нее зубами.
Здесь, под деревом возле своей хижины, с головой, закутанной шалью, она почему-то напомнила Свистуну своей внешностью одного из второстепенных, но замечательно красивых американских писателей. Благородные лица попадаются в самых неожиданных местах.
Когда Свистун с Хоком приехали к ее хижине, Гранни Ауэрс сидела в кресле у самого порога, покуривая трубку и греясь на солнышке. Они прошли половину пути по тропинке, ведущей к хижине, когда старуха, выставив костистый, похожий на птичий коготь, палец, ткнула им в Свистуна.
– Только ты.
Хок, ничуть не обидевшись, отошел в сторонку и присел на пенек.
– А почему вы не хотите пустить сюда моего водителя? – удивился Свистун.
– Человека из Джонсон-сити? Да ни за что на свете! Вы ведь наверняка прибыли сюда за помощью, и пусть вы сами, должно быть, готовы выболтать свои секреты всем и каждому, я-то не такова.
– Вы не против, если я задам вам несколько вопросов?
– Если у вас их больше трех, тогда лучше присаживайтесь. Загляните-ка за дверь. Сразу за нею еще одно кресло.
Свистун вытащил из передней деревянный шезлонг, расставил его и уселся рядом с Гранни Ауэрс.
– Вы дружили с Маттом Янгером и его сыном Дюймом, не правда ли?
– Вот уж нет! Его по-настоящему звали Дэном. А человек не должен менять имя. Это обрекает его на дополнительные страдания.
– Да. Пожалуй, это именно так и есть.
– Мы были соседями, возможно, даже дальними родственниками, если это имеет хоть какое-нибудь значение.
– Но не друзьями?
– Друзья и соседи – две большие разницы. Я всегда недолюбливала Матта Янгера. Он был мерзавец каких поискать. И ему нравилось издеваться над теми, кто не мог дать ему сдачи. Он бил и Сару, и детей, всех до единого. А чаще всех бил Дэна, пока парень не вырос настолько, что сам однажды чуть не вытряс из отца душу.
Вспомнив об этом, она рассмеялась: и в прошлом выпадали светлые минуты.
– А жена Дэниэля Янгера вам понравилась?
– Не могу сказать про нее ничего хорошего. Даже борзая выкармливает и вылизывает своих щенков, если она, конечно, не больная и не бешеная. Но, наверное, у нее были на то свои причины.
– А как насчет ее сына? Вы ведь возились с маленьким Джоном?
– Горемыкой, полным обиды и боли, он был с самого рождения. Он походил на сломанную, да так и не сросшуюся ногу. И это было написано у него на лице.
– Написано что?
– Его судьба. Я видела, что его самого убьют или же он станет убийцей. Отец передал ему свою кровь, а родная мать его бросила, а уж его дед, старый Матт Янгер, приложил к этому руку особо.
– В каком смысле?
– Он гордился своим сыном Дюймом. Гордился тем, что тот обосновался в большом городе. Гордился тем, что его имя попало в газеты.
– Попало в газеты из-за того, что он убил трех женщин?
– Была бы слава, а что это за слава, многим из нас совершенно все равно. Главное, чтобы человек выделился из общей массы.
И Свистун мысленно согласился с ней. Он часто говорил себе, что, если бы Чарли Мэнсона вдруг выпустили на свободу, у тюремных ворот его поджидала бы толпа поклонников и поклонниц, жаждущих получить автограф.
– Фотографию Дюйма Янгера пропечатали в воскресном приложении, – сказала Гранни Ауэрс. -Какой-то писатель сочинил про него целую книгу. С иллюстрациями. Откуда-то из Калифорнии Матту прислали экземпляр. А он выслал по указанному там адресу деньги и попросил прислать ему еще десяток. И один из экземпляров подарил внуку. Как самое настоящее сокровище. Он невероятно гордился этим.
– Мальчик?
– Да нет, я про старого Матта. Но мальчик тоже гордился. И повсюду таскал с собой эту книгу. Колдовал над ней так, словно это была Святая Библия.
– Но если Матт Янгер гордился сыном, то и внуком он, наверное, тоже гордился?
– Нет, этого не было. И он мальчика не любил. Иначе не продал бы его. А он же его продал.
– А почему он его продал?
– С мальчиком были сплошные неприятности, и Матт понимал, что он вот-вот удерет из дому. Так почему бы не заработать на этом немного табаку и виски?
– А вы знаете, кто купил мальчика?
– Это были чужаки.
– Сью-Сью сказала, что, возможно, они были родственниками Янгеров.
– Может, и так. Ничего не знаю.
Бесплатная часть аудиенции завершилась, и Свистун понял это. Он полез в карман, достал бумажник, выудил оттуда двадцатку.
– А мне рассказывали, что вы все про всех знаете, – заметил он.
Ее глаза сверкнули. Она смотрела на двадцатку у него в руках. Он выудил из бумажника еще одну.
– Думаете, все продается и покупается? И я в том числе? – поинтересовалась старуха.
Он присовокупил к двум двадцаткам третью.
– Думаю, можно купить себе немного душевного спокойствия, не причинив при этом никому ни малейшего вреда.
И вновь лицо ее стало на удивление величавым. Мудрым, гордым и безмятежным.
Он понимал, что она артачится, потому что может помучить незнакомца неизвестностью, тогда как, согласившись на сделку, извлекла бы из этого куда меньшее удовольствие.
Он скатал шестьдесят долларов в трубочку, а бумажник с остальными деньгами убрал. И вставил трубочку в слегка подергивающуюся руку старухи.
– Сью-Сью говорит, что она слышала, как мужчину называли мистером Босли.
– Босли – это было имя, – ответила Гранни Ауэрс. – А фамилия у него была Тренчер. Босли Тренчер и его жена Кэт.
– Вы их знали?
– Практически нет, я вам уже говорила.
– Ну, а это-то вам откуда известно?
– Янгер однажды сказал мне об этом, когда кое-чего от меня добивался.
– И вы уступили его просьбе в обмен на информацию, которая не могла вам пригодиться?
Ухмыльнувшись, она разжала руку и показала ему его же собственные шестьдесят долларов.
– Информация – как зерно или орехи. Ею можно запастись и хранить ее, пока не понадобится.
Вот оно как, подумал Свистун, сидя возле жалкой лачуги на склоне холма в Аппалачах и разговаривая со старой женщиной, которая за всю свою жизнь ни разу не была нигде, кроме разве что в Джонсон-сити, да и не хотела никуда ехать, и которая тем не менее демонстрировала образ мыслей и стиль поведения многоопытного политика и хитрющего наркодельца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71