Она жестом предложила ему сесть в потертое кресло с подлокотниками. Ее движения были сугубо механическими: как будто дурная актриса исполняет роль домашней прислуги.
Подождав, пока Свистун не усядется, она и сама села в точно такое же кресло.
Сейчас ему вспомнились фрагменты ее показаний, вопросы адвоката и прокурора и ее ответы на них. Вспомнились не четко, не слово в слово, но все же – все самое главное.
Слушая тогда ее рассказ о том, как Янгер соблазнил и обманул ее, как уговорил продать дом, оставить службу и уехать с ним из Нового Орлеана в Калифорнию, причем даже не пообещав ей ни жениться, ни соединить с нею судьбу на более или менее продолжительный срок, – слушая все это, Свистун поневоле удивлялся, почему Янгер со всеми своими специфическими способностями не женился на деньгах, не создал сеть работающих на него проституток или хотя бы не получил какого-нибудь образования с тем, чтобы превратиться в одного из подлинных плейбоев западного мира. Но задаваться таким вопросом, внушил он себе, – все равно что любопытствовать, почему красивые девушки становятся проститутками, тогда как и теоретически, и практически известно, что красоту можно продать куда выгодней и почетней.
Он подумал так же, что талант Янгера похож на его собственный, – только к Янгеру женщин тянет с непреодолимой силой, тогда как к Свистуну их тянет лишь пооткровенничать. Так или иначе, если уж есть у тебя природный дар, ты не больно-то задумываешься над выгодными возможностями его использования. Иначе дар ослабнет или вовсе исчезнет: стоит грациозному танцовщику задуматься над тем, как бы не повредить ноги, и он утратит талант к танцу.
Когда Шарлотта Дживерн с плотно поджатыми губами поклялась на Библии, то она сделала это с такой неистовостью, что всем в зале стало ясно: она воспитана в страхе Божьем или же уверовала совсем недавно.
На вопросы она отвечала с заметным акцентом уроженки Юга. Однако без обычной южной певучести – сухо и ровно, разве что с некими истерическими обертонами в верхнем регистре, как будто была готова вот-вот расплакаться от страха или от гнева. В ее манерах проскальзывала трогательная безыскусность.
Стороны толковали о ценах, тратах и тому подобное. У нее спросили, имелась ли у нее собственная квартира в Новом Орлеане, и она ответила: нет, это был дом. Она продала его, потому что так захотелось Янгеру. И отдала ему все деньги, чтобы им было на что жить в Калифорнии. А когда у нее спросили, почему же она так безропотно на все это пошла, Шарлотта сказала:
– Потому что Дюйм Янгер как Сатана, женщине перед ним устоять невозможно.
Она сидела сейчас в гостиной точно так же, как пятнадцать лет назад сидела в зале суда, и платье на ней было точно такое же.
Свистун понимал, что платье не может оказаться тем же самым, и тем не менее сходство было разительным.
Во всем ее теле чувствовалась какая-то напряженность, как будто она постоянно подавляла себя, чтобы не создавать сексуальной провокации.
– Мне вспомнился тот давнишний суд, – сказал Свистун.
– А вы там были?
– Да.
– Тогда вам известно, какие я дала показания. Но знали бы вы, как я раскаиваюсь в том, что оговорила этого человека!
– Оговорили?
– Дюйм никуда не уходил с этой девицей в роковую ночь.
– С какой девицей?
– С той, что, голая до пояса, работала за стойкой.
– А откуда вам это известно?
– Потому что я тою ночью его искала.
– Вы виделись с ним и после того, как он женился?
– Ну, конечно.
Она произнесла это неохотно, причем слегка вздернула подбородок.
– Его жена была беременна.
– Поэтому-то он ко мне и вернулся. Она не могла… – Смешавшись, она резко отвернулась. – Полагаю, вас это не касается.
– Уж не хотите ли вы сказать, что вы приехали в колонию Малибу, пришли к «Бадди» и…
– Он должен был приехать ко мне тем вечером, а поскольку не приехал, то я сама отправилась на поиски. Это правда.
– А откуда вы знали, где искать?
– Потому что не так уж много было мест, где ему нравилось бывать, а тогда он как раз должен был сделать что-то для одного кинорежиссера.
– Ну, и как же вы поступили?
Увидела, как он выходит из салуна, забрала его и повезла домой.
– К вам домой?
– Нет, к нему домой.
– А почему вы это сделали?
– Он был настолько пьян, что даже не понимал, кто я такая. Мне было противно. Нельзя же все терпеть.
– И что еще? – В каком смысле?
– Наверняка должно быть что-то еще. Иначе с какой бы стати вы дали против него показания на суде? Почему вы позволили упечь его на пятнадцать лет, когда от вас требовалось только одно: показать, что во время убийства официантки он был с вами?
На мгновение она вроде бы испугалась, словно ожидая, что Свистун сейчас покарает ее за тогдашнее лжесвидетельство. Потом искоса посмотрела на него.
– Да и кто бы мне поверил? Вы ведь знаете, что они из меня сделали!
Она переменила позу, закинула ногу на ногу. Ее поведение и даже внешность, казалось, претерпели внезапную перемену: словно она была акробаткой или фокусницей, умеющей, едва пошевелив губами, изменить размер собственной груди или форму бедер. Сместившись в кресле всего на дюйм, она как будто изловчилась показать себя ему голой, хотя ее платье по-прежнему оставалось лишь несколько выше коленей.
– И, кроме того, на нем же были и два других убийства. И те были по-настоящему чудовищны!
– Но если бы защите удалось поставить под сомнение одно из убийств, тем самым были бы поставлены под сомнение и оба другие.
Сказанное им явно не понравилось Шарлотте. Это только усугубляло ее чувство вины.
– А кто вы, собственно говоря, такой? – спросила она.
– Я друг бывшей жены Дюйма Янгера. Мне безразлично, виновен был Янгер или не виновен. Я разыскиваю мальчика.
– Хотите что-нибудь выпить? – спросила она. -Впрочем, у меня нет ничего крепкого. Только пиво.
– Я бы, если вы не против, выпил кофе.
– Сейчас сварю.
Она поднялась с места и вышла из комнаты.
На кофейном столике лежал большой альбом с фотографиями. Свистун взял его и принялся перелистывать.
Его внимание привлек цветной снимок восемь на десять дюймов: женщина с платиновыми волосами, ярко накрашенным ртом, длинными черными ресницами, густым театральным гримом и с мушкой на губе.
Он не сразу сообразил, что это Шарлотта Дживерн. Потом вспомнил, чем именно она зарабатывала себе на жизнь в Новом Орлеане и в других местах; эти обстоятельства получили огласку на суде. Ее на сей счет весьма бесцеремонно допрашивали.
На следующем крупноформатном снимке Шарлотта была запечатлена во весь рост: голое тело в каких-то крошечных серебристых перышках. Были и другие снимки, на которых ее наряд оказывался еще более призрачным. А на одной фотографии она была полностью обнажена, если не считать пары туфель на каблуке-шпильке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71