Я хотел поцеловать ее, но она увернулась и сказала, что не целуется с незнакомыми мужчинами. Я почувствовал, как слезы навернулись мне на глаза, а она прикоснулась к моей щеке и сказала: «Эй, почему ты плачешь?» И тут я проснулся, и на меня нашла тоска, и она не оставляет меня до сих пор. Все утро. Ну, знаешь, как это бывает. На самом деле ничего страшного. Этакая сладкая печаль – и я понимаю, что просто так она не пройдет.
– А ведь это в двенадцати кварталах отсюда по бульвару, – заметил Боско. – А «У Милорда» в семидесятые просто не было.
– Что-то на этом месте все равно было. Мы живем среди теней. И, кроме того, снам нет дела до таких нестыковок.
– Только не надо тебе погружаться в мир снов или, допустим, кинофильмов, – сказал Боско. -Кровь от этого портится, а мозги превращаются в спагетти. Сны, кинокартины и посулы амбициозных красоток нельзя воспринимать серьезно.
– А тебе когда-нибудь снились счастливые сны?
– Ясное дело. Снилось, что сижу в этой нише, одной рукой обнимаю рыжеволосую красавицу, а другой себе подсобляю.
– И что ты почувствовал, когда проснулся?
– Почувствовал, что у меня всего одна рука, да и в той – кофейник.
Айзек Канаан вошел в зал и тут же обнаружил Боско за столиком у Свистуна. И кофейник – на столике. По дороге он прихватил со стойки пустую чашку и, усевшись, налил себе кофе.
– Едва теплый, – сказал Боско.
– Так пойди принеси мне горячего. Произнеся это, Канаан наполнил чашку доверху и сделал глоток.
– Серная кислота, – констатировал он.
– Я же тебе говорил. – Боско поднялся с места. И напоследок обратился к Свистуну с увещеванием: – Я тебе говорю, следи ты за этими снами как следует. Если человек, едва очнувшись от сладких грез, погрузится в реальность, у него может разорваться сердце.
– Вот уж чего я себе никогда не позволю. – Свистун, отвернувшись от Боско, поглядел в окно. – Не смей лишать меня снов! Я был здесь – и точка. А «У Милорда» действительно не существовало, потому что его тогда не существовало. И тебя здесь тоже не было.
– А я-то хоть был? – спросил Канаан, даже не зная, о чем они разговаривают, а просто желая поучаствовать в беседе, потому что он только что пришел сюда с улицы, где ему доводилось разговаривать разве что с ворами, бродягами и погрязшими в пороках детьми, которые, даже беседуя с полицейским, строят ему глазки.
– Да вы что, мы с вами и знакомы-то не были, – ответил Свистун. – Так с какой же стати вам было оказаться со мною рядом?
Боско, подавшись вперед, приобнял Свистуна за талию, однако тот и ухом не повел.
– Ничего не чувствую. И никого здесь нет. Сижу и дожидаюсь мою красавицу.
Внезапно он выпрямился как ужаленный и смертельно побледнел, так что Боско и впрямь решил было, что стремительно очнувшегося от мечтаний друга хватил сердечный удар.
– Какого черта? – спросил Боско.
– Вот именно, – поддакнул Канаан.
– Такие сны порою сбываются.
Свистун выскользнул из ниши и бросился на выход, прежде чем Боско успел произнести хотя бы слово.
Бармен вновь присел за столик. Они с Канааном увидели, что Свистун помчался по бульвару, не оглядываясь по сторонам, не уворачиваясь от проезжающих машин никак иначе, как негодующими жестами, продираясь сквозь толпу, состоящую из проституток, сутенеров, тайных агентов полиции и наркосбытчиков. И мчался он туда, где стояла миниатюрная женщина с платиновыми волосами и с кольцами на каждом пальце, а стояла она, уставившись на собственные сандалии и на бронзовый слепок ноги какой-то знаменитости на Тропинке Славы. Свистун обнял ее сзади. Она обернулась, изумилась и отпрянула, тогда как он вроде бы полез к ней целоваться. Потом он поднял ее и закружил в воздухе, всматриваясь в ее лицо, тогда как она, наконец вглядевшись в него, принялась смеяться и гладить его по щекам, причем хохотали они сейчас уже оба, во все горло, щеголяя белозубыми улыбками.
– Кажется, наш друг попал в беду, – заметил Боско.
– Мы все попали в беду, – ответил Канаан. -Где мой горячий кофе?
Глава вторая
Пол Хобби в свое время стал в Голливуде живой легендой. Едва закончив бизнес-колледж в конце шестидесятых, он взял три тысячи собственных, три – одолжил у своего брата и десять у родного отца, уговорил банк предоставить ему кредит на четверть миллиона и запустил картину.
Картина называлась «Буль-буль на балу боли», и в нее было втиснуто все, включая (но далеко не ограничиваясь ими одними) лесбиянок в руках у маньяка, враждующие банды мотоциклистов-насильников, женщин, распиливаемых то электрическими, то механическими пилами, нашествие тарантулов, космические чудовища и группу панк-рокеров под названием «Три петушка в одну пипочку». Затраты на картину окупились стократно, а ее прокат привел к возникновению культа, отголоски которого еще можно было расслышать в полуночных шоу через двадцать лет.
– За «Буль-булем» последовали и другие малобюджетные ленты, затрагивающие и эксплуатирующие злободневные темы, едва те выныривали на поверхность, редко оборачиваясь чем-нибудь, кроме колоссального коммерческого успеха.
Крупные студии Пол Хобби просто-напросто нокаутировал. Снимая полнометражный фильм в мультиколоре за пять дней. Преображая павильон таким образом, чтобы его можно было последовательно использовать для съемок двух фильмов, причем сроки и плата за аренду оставались разовыми. Воруя чужие идеи с лихостью карманника из аэропорта. Создавая не только ремейки, но и опережающие имитации обреченных на успех кинолент.
– Когда в прокат уже должны были выпустить «Клеопатру» с Элизабет Тэйлор и Ричардом Бартоном, он опередил их своей «Клио» с Гарриэт Пилбрек и Роджером Фернье. Когда Дастин Хоффман снял «Выпускника», выяснилось, что «Выпускной бал» Хобби вышел на месяц раньше. На «Посмотрите, кто пришел к обеду», он откликнулся лентой «Догадайтесь, кто заглянет на ланч».
Но воистину золотой жилой стало для него все, связанное с сатаной и с повадками сатанистов. Удачно отреагировав на «Предзнаменование» и на «Экзорциста», добавив к этому парочку как бы оригинальных киносочинений на тему дьявола, он разбогател.
Одни называли его Королем карманников, другие Верховным вором, а большинство просто думало о нем как о скупом, коварном, подлом и порочном ублюдке, готовом продать собственную мать за четвертак, а подругу жизни – за полтинник.
У него был роскошный офис в принадлежащем ему же здании в нижнем конце Голливудского бульвара, апартаменты в Кульвер-сити, полностью выкупленные апартаменты в Нью-Йорке, поместье на одном из островков на Гавайях, вилла в колонии Малибу и двадцатикомнатный особняк в Брентвуде. Имелось у него и множество другой недвижимости, но не для личного пользования, а как капиталовложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71