«Теперь помоем левое колено… А теперь правое…»
— Хорошие колени, — покивал Флетч. — Но предательское сердце.
Приемный блок номер 8 стоял в «люксе» известного сатирика Оскара Перлмана, еженедельную колонку которого печатали многие газеты.
— …платишь пять долларов, а получаешь не сигару, а какую-то дрянь.
— А где сейчас возьмешь хорошие сигары?
— Я играю. Две карты.
— Литвак…
Оскар Перлман написал пьесу и несколько книжек, часто выступал на телевидении, поэтому Флетч узнал его голос.
Относительно остальных он не мог сказать ничего определенного. Даже не знал, сколько народу собралось у Перлмана. Правда, предположил, что это нью-йоркские газетчики.
— Паршивая пустышка.
— Кто это говорит о Литваке?
— А вы сразу поняли, о ком речь? Я пас.
— Он просто красавчик, — вставил Перлман.
— Он не журналист, а актер.
— Нам, уродам, не остается ничего другого, как завидовать ему, — признал Перлман, — потому что он симпатяга.
— Никакой он не актер. Кто-нибудь видел, как он паясничал в вечернем выпуске новостей?
— Какую часть годового дохода он зарабатывает своей физиономией, Уолтер?
— Физиономией и голосом? Тридцать процентов.
— Девяносто, Оскар. Девяносто.
— Он выглядит, как отец любого из зрителей. Когда его видели в последний раз. Выставленного в гробу.
— Кому сдавать?
— Иногда, парни, зависть застилает вам глаза и вы забываете, что Хай Литвак — хороший журналист, — не согласился Оскар Перлман.
— Хороший журналист?
— Не мешай, я сам соберу карты. От твоей нерасторопности так и тянет выпить.
— Дерьмо.
— Оскар, кажется, я видел тебя в столовой, когда Хай Литвак произносил речь. Мне даже показалось, что ты сидел за соседним столиком.
— Каюсь, сидел.
— Ты слышал его речь и по-прежнему утверждаешь, что Хай Литвак хороший, честный журналист?
— Эта речь написана для заседания дамского общества где-нибудь в Огайо, — вмешался кто-то еще. — Но не для коллег, Оскар.
— Это правда, — согласился Перлман.
— Заносчивый, самодовольный мерзавец.
— К чему столь суровая оценка? — спросил Перлман. — Он отнюдь не первый оратор, ошибшийся со слушателями. Что же ему делать? Повеситься на шнуре микрофона?
— По крайней мере, он мог попросить одного из своих бесчисленных подчиненных написать ему новую речь специально для нас.
— Вы завидуете ему и потому, что его годовой доход исчисляется суммой со многими нулями.
— Твой тоже, Оскар, — изрек кто-то после долгой паузы.
— Согласен. Только вы нашли способ заставить меня поделиться с вами — за покерным столом. Ему ответил дружный смех.
— Оскар защищает Хая, потому что они оба достигли вершины. Самые богатые журналисты.
— Совершенно верно, — согласился Оскар. — Только Литвак умнее меня. Он не играет в покер.
— Ты собираешься написать в своей колонке о смерти Уолтера Марча, Оскар?
— Я не вижу ничего забавного в том, что человеку всадили в зад ножницы. Даже я не смогу заставить читателей смеяться над этим.
— Не может быть.
— Две двойки. Два короля.
— Тебе не повезло. Пять в масть.
— Нет, не смогу.
— В какую сумму обошелся тебе Уолтер Марч, Оскар?
— Дело не в деньгах. Я горюю.
— А я думаю, ты мог бы предъявить ему солидный счет. Во-первых, когда ты работал на него в Вашингтоне, он много лет не разрешал тебе печатать твою колонку в других издательствах. Не печатал ее даже в своих газетах.
— Он говорил, что смешное в Вашингтоне не покажется таковым в Далласе. Насчет Далласа он ошибался.
— А когда ты все-таки вышел на другие издательства, он подал на тебя в суд, утверждая, что колонка создана в его газете, а потому авторское право принадлежит ему.
— Никто не сумел разбогатеть, работая у Уолтера Марча.
— Так сколько все это тебе стоило, Оскар?
— Ни цента.
— Ни цента?
— Нельзя отсудить талант.
— Ты не откупился от него?
— Разумеется, нет.
— А услуги адвокатов?
— Что-то пришлось заплатить.
— Ты обиделся?
— Еще как. Так и не простил его. Откровенно говоря, и не прощу. Никогда.
— А он разом сменил тактику, да? Начал зудеть, что твоя колонка должна печататься в его газетах. Так?
— Этот мерзавец третировал меня из-за каждого заключенного договора, в каком бы захолустье не издавалась эта газета.
— И такое тянулось долгие годы. Так, Оскар?
— Что мы тут делаем, играем в карты или готовим статью?
— Я ничего не понимаю, — другой голос. — Уолтер Марч все эти годы сидел у тебя на хвосте. Так с чего сейчас горевать, Оскар?
— Ты наверное не знаешь, какими методами пользовался Уолтер Марч?
— Вы только посмотрите. Девятка, десятка, дама.
— Скажи мне.
— Шантаж. Постоянный шантаж.
— Этот сукин сын держал на службе не только журналистов, но и частных детективов, — еще один голос. — Последних числом поболе, да и платил он им лучше.
— И не требовал от них материалов в номер.
— Скользкий тип. Очень скользкий.
— Дерьмо. Сукин сын. Я пас.
— То есть Уолтер Марч шантажировал тебя, Оскар?
— Нет. Но пытался. Держал меня под постоянным наблюдением. Я лечу первым классом, один из его подонков — вторым. В какой бы город я не приезжал, в вестибюле отеля меня уже ждали, дабы убедиться, что я поднимаюсь по лестнице один. Мелочь, конечно, но приятного мало.
— И организовывал это высокоуважаемый праведный Уолтер Марч?
— Высокоуважаемый праведный Уолтер Марч, президент Ассоциации американских журналистов. Ты голосовал за него? Дай мне одну карту, и непременно короля треф.
— Я благодарен ему, — Оскар Перлман. — Все эти годы он держал меня в форме. Я даже ни разу не солгал жене.
— Оскар, и ты по-прежнему не находишь ничего забавного в том, что кто-то всадил ножницы ему в зад?
— Для колонки нужно найти что-нибудь посмешнее.
— Как я понимаю, мы спим не вместе?
— Кто это? — спросил Флетч в телефонную трубку. Часы показывали двадцать минут второго. Он спал уже полчаса.
— Черт бы тебя побрал! — ответила Фредди Эрбатнот. — Будь прокляты твои глаза, твой нос, твой конец.
В трубке раздались гудки отбоя.
Не то, чтобы Флетч не думал об этом.
Он знал, что Фредди помыла колени.
Глава 12
Вторник.
8:30 А.М. Молитва, завтрак.
Оранжерея.
Когда он вошел в комнату, телефон трезвонил вовсю.
Прежде чем ответить, он снял мокрую от пота тенниску.
— Ты видел утренние газеты? — спросила Кристал.
— Нет. Я решил проехаться по округе.
— Проехаться? Ты безработный, но берешь напрокат машину?
— Я безработный и беру напрокат лошадь. На нее уходит меньше бензина.
— Лошадь! Ты говоришь об одном из этих огромных созданий о четырех ногах, которые едят сено?
— То коровы, — ответил Флетч.
— Или лошади, — упорствовала Кристал.
С губ ее сорвалась еще пара-тройка крепких выражений, прежде чем она примирилась с мыслью, что кто-то может встать до рассвета, найти в темноте конюшню, взять напрокат лошадь и поскакать к холмам на востоке, чтобы встретить восход солнца, «даже не вспомнив о завтраке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Хорошие колени, — покивал Флетч. — Но предательское сердце.
Приемный блок номер 8 стоял в «люксе» известного сатирика Оскара Перлмана, еженедельную колонку которого печатали многие газеты.
— …платишь пять долларов, а получаешь не сигару, а какую-то дрянь.
— А где сейчас возьмешь хорошие сигары?
— Я играю. Две карты.
— Литвак…
Оскар Перлман написал пьесу и несколько книжек, часто выступал на телевидении, поэтому Флетч узнал его голос.
Относительно остальных он не мог сказать ничего определенного. Даже не знал, сколько народу собралось у Перлмана. Правда, предположил, что это нью-йоркские газетчики.
— Паршивая пустышка.
— Кто это говорит о Литваке?
— А вы сразу поняли, о ком речь? Я пас.
— Он просто красавчик, — вставил Перлман.
— Он не журналист, а актер.
— Нам, уродам, не остается ничего другого, как завидовать ему, — признал Перлман, — потому что он симпатяга.
— Никакой он не актер. Кто-нибудь видел, как он паясничал в вечернем выпуске новостей?
— Какую часть годового дохода он зарабатывает своей физиономией, Уолтер?
— Физиономией и голосом? Тридцать процентов.
— Девяносто, Оскар. Девяносто.
— Он выглядит, как отец любого из зрителей. Когда его видели в последний раз. Выставленного в гробу.
— Кому сдавать?
— Иногда, парни, зависть застилает вам глаза и вы забываете, что Хай Литвак — хороший журналист, — не согласился Оскар Перлман.
— Хороший журналист?
— Не мешай, я сам соберу карты. От твоей нерасторопности так и тянет выпить.
— Дерьмо.
— Оскар, кажется, я видел тебя в столовой, когда Хай Литвак произносил речь. Мне даже показалось, что ты сидел за соседним столиком.
— Каюсь, сидел.
— Ты слышал его речь и по-прежнему утверждаешь, что Хай Литвак хороший, честный журналист?
— Эта речь написана для заседания дамского общества где-нибудь в Огайо, — вмешался кто-то еще. — Но не для коллег, Оскар.
— Это правда, — согласился Перлман.
— Заносчивый, самодовольный мерзавец.
— К чему столь суровая оценка? — спросил Перлман. — Он отнюдь не первый оратор, ошибшийся со слушателями. Что же ему делать? Повеситься на шнуре микрофона?
— По крайней мере, он мог попросить одного из своих бесчисленных подчиненных написать ему новую речь специально для нас.
— Вы завидуете ему и потому, что его годовой доход исчисляется суммой со многими нулями.
— Твой тоже, Оскар, — изрек кто-то после долгой паузы.
— Согласен. Только вы нашли способ заставить меня поделиться с вами — за покерным столом. Ему ответил дружный смех.
— Оскар защищает Хая, потому что они оба достигли вершины. Самые богатые журналисты.
— Совершенно верно, — согласился Оскар. — Только Литвак умнее меня. Он не играет в покер.
— Ты собираешься написать в своей колонке о смерти Уолтера Марча, Оскар?
— Я не вижу ничего забавного в том, что человеку всадили в зад ножницы. Даже я не смогу заставить читателей смеяться над этим.
— Не может быть.
— Две двойки. Два короля.
— Тебе не повезло. Пять в масть.
— Нет, не смогу.
— В какую сумму обошелся тебе Уолтер Марч, Оскар?
— Дело не в деньгах. Я горюю.
— А я думаю, ты мог бы предъявить ему солидный счет. Во-первых, когда ты работал на него в Вашингтоне, он много лет не разрешал тебе печатать твою колонку в других издательствах. Не печатал ее даже в своих газетах.
— Он говорил, что смешное в Вашингтоне не покажется таковым в Далласе. Насчет Далласа он ошибался.
— А когда ты все-таки вышел на другие издательства, он подал на тебя в суд, утверждая, что колонка создана в его газете, а потому авторское право принадлежит ему.
— Никто не сумел разбогатеть, работая у Уолтера Марча.
— Так сколько все это тебе стоило, Оскар?
— Ни цента.
— Ни цента?
— Нельзя отсудить талант.
— Ты не откупился от него?
— Разумеется, нет.
— А услуги адвокатов?
— Что-то пришлось заплатить.
— Ты обиделся?
— Еще как. Так и не простил его. Откровенно говоря, и не прощу. Никогда.
— А он разом сменил тактику, да? Начал зудеть, что твоя колонка должна печататься в его газетах. Так?
— Этот мерзавец третировал меня из-за каждого заключенного договора, в каком бы захолустье не издавалась эта газета.
— И такое тянулось долгие годы. Так, Оскар?
— Что мы тут делаем, играем в карты или готовим статью?
— Я ничего не понимаю, — другой голос. — Уолтер Марч все эти годы сидел у тебя на хвосте. Так с чего сейчас горевать, Оскар?
— Ты наверное не знаешь, какими методами пользовался Уолтер Марч?
— Вы только посмотрите. Девятка, десятка, дама.
— Скажи мне.
— Шантаж. Постоянный шантаж.
— Этот сукин сын держал на службе не только журналистов, но и частных детективов, — еще один голос. — Последних числом поболе, да и платил он им лучше.
— И не требовал от них материалов в номер.
— Скользкий тип. Очень скользкий.
— Дерьмо. Сукин сын. Я пас.
— То есть Уолтер Марч шантажировал тебя, Оскар?
— Нет. Но пытался. Держал меня под постоянным наблюдением. Я лечу первым классом, один из его подонков — вторым. В какой бы город я не приезжал, в вестибюле отеля меня уже ждали, дабы убедиться, что я поднимаюсь по лестнице один. Мелочь, конечно, но приятного мало.
— И организовывал это высокоуважаемый праведный Уолтер Марч?
— Высокоуважаемый праведный Уолтер Марч, президент Ассоциации американских журналистов. Ты голосовал за него? Дай мне одну карту, и непременно короля треф.
— Я благодарен ему, — Оскар Перлман. — Все эти годы он держал меня в форме. Я даже ни разу не солгал жене.
— Оскар, и ты по-прежнему не находишь ничего забавного в том, что кто-то всадил ножницы ему в зад?
— Для колонки нужно найти что-нибудь посмешнее.
— Как я понимаю, мы спим не вместе?
— Кто это? — спросил Флетч в телефонную трубку. Часы показывали двадцать минут второго. Он спал уже полчаса.
— Черт бы тебя побрал! — ответила Фредди Эрбатнот. — Будь прокляты твои глаза, твой нос, твой конец.
В трубке раздались гудки отбоя.
Не то, чтобы Флетч не думал об этом.
Он знал, что Фредди помыла колени.
Глава 12
Вторник.
8:30 А.М. Молитва, завтрак.
Оранжерея.
Когда он вошел в комнату, телефон трезвонил вовсю.
Прежде чем ответить, он снял мокрую от пота тенниску.
— Ты видел утренние газеты? — спросила Кристал.
— Нет. Я решил проехаться по округе.
— Проехаться? Ты безработный, но берешь напрокат машину?
— Я безработный и беру напрокат лошадь. На нее уходит меньше бензина.
— Лошадь! Ты говоришь об одном из этих огромных созданий о четырех ногах, которые едят сено?
— То коровы, — ответил Флетч.
— Или лошади, — упорствовала Кристал.
С губ ее сорвалась еще пара-тройка крепких выражений, прежде чем она примирилась с мыслью, что кто-то может встать до рассвета, найти в темноте конюшню, взять напрокат лошадь и поскакать к холмам на востоке, чтобы встретить восход солнца, «даже не вспомнив о завтраке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44