— Нет, конечно, но я только в воскресенье вернулась из Пакистана.
— Правда? Я этого не знал.
— Вечерним самолетом.
— И как дела в Пакистане?
— Ужасно.
— Для тех краев это обычное состояние.
— Ролли, что ты хочешь?
— А что, по-твоему, я хочу? Когда мужчина приходит в десять часов с бутылкой шампанского…
— Весьма юный мужчина.
— Элеанор, дорогая, «Это Ролли Уишэм, с любовью…»
— Как забавно.
— Элеанор. Ты забыла Вену?
— Я не забыла, Ролли. Там было так хорошо.
— Шел дождь.
— Дождь иной раз возбуждает меня.
— Мне включить душ?
— Честно говоря, Ролли, я очень устала и расстроилась из-за Уолтера…
— Великий Уолтер Марч. Воспользовался тобой, как живцом. Тогда, в Албании. И не зря. Потом чего ты только ни делала для него.
— Прекрати так говорить, наглец.
— Как получилось, что весь мир населен наглецами? За исключением одного старого мерзавца, которого звали Уолтер Марч.
— Ладно, Ролли, я знаю, почему ты обижен на Марча. Из-за того, что он сделал с газетой твоего отца.
— Не обижен, Элеанор. Он убил моего отца. Понимаешь, убил? После чего и моей матери жизнь стала не в радость. Да и мне тоже. Так что слово «обида» в данном случае звучит, как оскорбление, Элеанор.
— Это случилось так давно, в Оклахоме…
— В Колорадо.
— И ты выражаешь мнение только одной стороны.
— Я располагаю фактами, Элеанор.
— Если у тебя есть факты, почему ты не обратился в суд? Не попытался опубликовать их?
— Тогда я был еще ребенком, Элеанор.
— А потом?
— Я их опубликую. Своевременно. Можешь мне поверить. Так я открываю шампанское?
— Нет.
— Перестань, Элеанор. Старый мерзавец мертв.
— Ты его убил, Ролли?
— Убил ли я Уолтера Марча?
— Именно об этом я и спрашиваю. Если ты хочешь со мной близости, у нас не должно быть тайн.
— Ты задала вопрос: убил ли я Уолтера Марча?
— Вопрос ты понял верно. Каким будет ответ?
— Ответ — возможно, — послышался хлопок, вылетела пробка, затем булькающие звуки: шампанское разливали по бокалам.
— Ну скажи, Ролли.
— За твое крепкое здоровье, Элеанор, твой успех и твои любовные утехи.
— Ты, похоже, не понимаешь, когда тебе указывают на дверь.
— Неплохое шампанское. По местным меркам.
— Что тебе нужно, Ролли? Мы не можем изображать дождливую Вену в Хендриксе, штат Виргиния, с работающим на полную мощь кондиционером.
— Давай поговорим об Албании.
— Только этого мне и не хватало. Я не люблю говорить об Албании.
— Но ты говоришь. И довольно часто.
— Видишь ли, то происшествие сделало меня знаменитой. Ты это знаешь. Телекомпания принялась носить меня на руках. Собственно, ничего другого им и не оставалось. Наглецы.
— Я никогда не верил твоим рассказам об Албании, Элеанор. Извини, но это правда. Журналистский скептицизм. Я — хороший журналист. По крайней мере, нравлюсь телезрителям. Еще шампанского? Ну что ты такая мрачная?
— Мне нечего тебе сказать.
— То есть все, что могла, ты уже сказала.
— Ты пришел сюда что-то разнюхать. Так, Ролли? Ты пришел за нужной тебе информацией. Ролли Уишэм, с любовью и бутылкой шампанского. Ничего ты от меня не узнаешь, Ролли.
— Я понимаю тебя, Элеанор. Ты постоянно твердила, по поводу и без оного, что Уолтер Марч помог тебе только из благих побуждений. И в итоге заставила всех забыть одну. простую истину: Уолтера Марча невозможно причислить к хорошим людям. Он — подонок.
— Даже подонок способен на одно или два добрых дела, Ролли.
— Элеанор, это уже прогресс. Ты признала, что Уолтер Марч был подонком.
— Убирайся отсюда, Ролли.
— Уолтер Марч вызволил тебя из Албании не без причины. Он послал туда своего человека. Шефа римского корпункта. Можно представить, в какую сумму обошлась ему та эпопея. И, тем не менее, он отказался от заслуженных лавров спасителя. Лишь вскользь упомянул о происшедшем в своих газетах. И все дивиденды достались твоей телекомпании. Почему, Элеанор?
— Ролли, больше я повторять не буду. Если ты не уберешься отсюда, я вызову полицию.
— Полицию? В Хендриксе?
— Службу безопасности отеля.
— Перестань, Элеанор. Откройся доброму Ролли.
— О Господи, как я жалею, что Уолтер мертв. Он бы размазал тебя по стенке.
— Да, — согласился Ролли Уишэм, — размазал бы. Но теперь это ему не под силу. Понимаешь, Элеанор? Как и многое другое. Не так ли, Элеанор?

Зазвонил телефон. Лежа на кровати, в полусне, Флетч не сразу понял, звонит ли он у него в номере или в «люксе» Элеанор Иглз.
— Уберешься ты или…
— Шампанское оставить?
— Ты знаешь, что следует с ним сделать.
— Спокойной ночи, Элеанор.
Телефон звонил в номере Флетча.
Глава 27
— Почтовое отделение на связи, — пробурчал Флетч в трубку.
Перед тем, как снять ее, Флетч сел на край кровати и убрал звук на магнитофоне.
— Черт, я весь вечер пытаюсь дозвониться до тебя.
— Тебе это удалось. Ты звонишь из Бостона?
Бессчетное число раз слышал Флетч в телефонной трубке этот мужской голос.
— Чтобы коммутатор был наглухо занят! Да легче дозвониться в Белый Дом в час национального кризиса.
— Здесь проходит конгресс, знаешь ли. А бедным телефонисткам приходится обходиться одним экземпляром списка его участников. Ты все еще в «Стар»?
Более года Джек был редактором Флетча, когда тот работал в чикагской газете.
Совсем недавно они виделись в Бостоне, куда Джек переехал из Чикаго, получив место в «Стар». Флетч даже оказал Джеку небольшую услугу, поработав в газете в ночь, когда ловил поджигателя.
— Естественно. Надо же мне кормить мою ужасную жену.
— Понятно, — улыбнулся Флетч. — Вечный роман Джека и Дафни Сандерс. Как поживает старушка?
— Стала толще и злее, жуткая уродина.
— Жир — скорее достоинство, чем недостаток. Более она не защемляла ресницы дверцей холодильника?
— Нет, но на днях не смогла разминуться с дверью. Ручка залезла ей в пупок. Пришлось вызывать хирурга, — иногда Флетчу казалось, что Джек живет с Дафни лишь для того, чтобы рассказывать о ней всякие гадости. — О твоем участии в конгрессе я узнал из вашингтонской газеты. На кого-то работаешь?
— Только на ЦРУ.
— Ага. Могу себе представить. Но, раз ты на конгрессе, значит, ищешь работу. Почему? Проел весь накопленный мед?
— Нет, но все к этому идет.
— Полагаю, ты можешь что-нибудь рассказать об убийстве Уолтера Марча.
— Неужели «Стар» никого не послала на конгресс?
— Послала двоих. Будь от них хоть какой-то толк, они бы сейчас работали в редакции.
— Ясно, члены знаменитых шестнадцати и семи десятых процентов.
— Что?
— Вспомнил одно высказывание.
— Так как насчет этого?
— Чего?
— Просвети меня.
— С какой стати?
— Хотя бы в память о совместной работе. Этого недостаточно?
— Чтобы мне присудили еще одну премию, а ты, не сказав мне ни слова, скромно принял бы ее, произнеся речь о пользе коллективизма?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44