– Паразиты проклятые! Не лезьте не в свои дела!
– Все равно выгоню эту мумию! – пообещал Вацлав, потирая ушибленное колено. – Будь я проклят!
Переодевшись в сухое, председатель ОГГ отправился по комнатам вербовать добровольцев. Но выступить против Марьи, несмотря на уговоры и даже обещания денег, никто из жителей «королевства» не решился.
Свой гнев Кобзиков сорвал на Иване. На срочном заседании правления верный муж был лишен поста заведующего промышленно-транспортным отделом большинством в четыре голоса при одном воздержавшемся. Воздержался я, так как, несмотря на купание в холодной воде, был, сам не знаю почему, на стороне Ивановой половины.
– Ну и черт с вами! – сказал Иван в своем последнем слове. – Сельскохозяйственные вредители!
После этого между председателем ОГГ и молодой матерью установились взаимоотношения, сильно напоминавшие дружбу кошки с собакой. При встрече они шипели друг на друга. Толстая Марья и щуплый заросший Кобзиков – на это стоило посмотреть!
– Никогда не думал, что смогу ненавидеть женщину, – жаловался ветврач.
– А она довольно аппетитна, – замечал я.
– Тьфу! – плевался Кобзиков. – Мумия!
Перед самым Новым годом «угодил в кошелку» самый красивый гриб-городовик – стиляга Тихий ужас.
Встреча с секретарем горкома перевернула душу бывшего охранника. Он стал другим человеком. Он пугливо оглядывался, разговаривал шепотом, вздрагивал, если на него пристально смотрели. Его взгляд, ранее разивший девушек без промаха, теперь потух, лицо осунулось, богатырская спина сгорбилась, пиджак, сидевший обычно как на хорошем манекене, повис бесформенной тряпкой.
Кончилось это тем, что Тихий ужас явился в горком с повинной.
Его направили на работу в сельскую больницу.
Мы провожали его. Было странно видеть его в обыкновенных брюках и в обыкновенном пиджаке. У всех было тревожно-грустное настроение, как на похоронах. Падал снег. Новоиспеченный врач смотрел на нас из окна вагона глазами раненой газели. Мы чувствовали себя неловко.
– Рок-н-ролл! – выкрикнул на прощание Кобзиков любимое приветствие бывшего гриба.
Но Тихий ужас молча отвернулся.
Потом сорвали двух «лисичек» – филологов Риту и Милу, низкорослых и несимпатичных. Они уехали довольно охотно: в городе развелось много красивых девчат, и выйти замуж стало для них здесь почти неразрешимой проблемой.
Кобзиков заволновался.
– Надо меньше болтаться по улицам, – сказал он. – И вообще не мешало бы изменить свой наружный облик.
Председатель ОГГ начал отпускать себе после этого бороду, баки и усы. Я тоже перестал бриться, и вскоре по утрам из зеркала стала смотреть на меня дикая, заросшая рыжей щетиной физиономия. Это было тем более странно, что волосы у меня на голове росли иссиня-черные.
– Ты похож на неандертальца раннего периода, – говорил мне Вацлав. – Клянусь мумией фараона, тебя мать родная не узнает!
Следом за нами взялись за свой внешний облик и остальные. Трое франтов постриглись наголо, две девушки срочно перекрасились, еще одна обзавелась косами до пят, а некий инженер-продавец скоропостижно окосел.
Мы почти перестали показываться на улице, пережидая «грибной сезон». Сам председатель правления чуть не угодил в «кошелку», столкнувшись в магазине со своим преподавателем. Кобзикова спасла борода. Преподаватель не узнал его. С перепугу главный гриб целую неделю не пил и носа на улицу не высовывал.
Пошли слухи, что Тычинина привлекла к работе Косаревского. Вот тут-то все перетрусили по-настоящему: старший лаборант знал нас в лицо.
Сорвали еще троих.
Председатель ОГГ ходил туча тучей.
– Это все она! – бормотал Кобзиков. – Под дурочку работает и гребет. Пора с ней кончать.
– Что ты задумал? – обеспокоился я.
– Сейчас увидишь, – мрачно ответил грибной вождь. – Варя! Вызвать ко мне самых красивых грибов.
Через полчаса перед председателем ОГГ стояло пятеро стройных парней, заросших по самые глаза. Вацлав долго и любовно разглядывал каждого, потом тяжело вздохнул.
– Надо спасать общество, ребята. ОГГ на краю гибели.
– Что надо сделать?
– Ликвидировать секретаря горкома комсомола.
В комнате наступило тяжелое молчание.
– Как?..
– Закрутить мозги, жениться и увезти в колхоз. Это самый надежный способ ликвидации. Называется личным примером. – Кобзиков оживился. – Они за нами, как за пешками, охотились. А мы сразу королеву – хвать! Добровольцы есть? Шаг вперед.
Все пятеро шагнули на середину кабинета. Кобзиков положил руку на плечо самого высокого и красивого гриба.
– Твердо решил, Пантюхин? Не подведешь?
– Не подведу.
Кобзиков обнял парня, трижды поцеловался с ним, незаметно смахнул слезу.
– Ну, иди… побрейся… Время не ждет. ОГГ тебя не забудет.
Парень повернулся по-военному и вышел из комнаты строевым шагом. Оставшиеся переминались с ноги на ногу.
– Если он погибнет – пойдет второй. Второй погибнет – пойдет третий…
Все пятеро погибли, как герои. Они сделали все, что могли. Они дарили Тычининой цветы, водили ее на танцы, расхваливали ее организаторские способности. Однако результаты были прямо противоположны: грибы влюблялись сами. А конец был всегда один. Они раскалывались, как орехи. Убедить же в чем-либо влюбленного – проще пареной репы. Влюбленный – все равно что человек, потерявший иммунитет.
На село парни уехали без тени упрека.
Один из грибов – скульптор, работавший у Егорыча штукатуром, – сделал добровольцам памятник. На высокой скале – неприступный замок царицы Тамары. Пятеро плечистых парней карабкаются на скалу. Внизу золотом надпись: «Героям-пантюхинцам» – по имени первого добровольца…
Больше красивых грибов у нас не было – так, мелюзга. Оставался, правда, еще председатель, но он берег себя для дочери министра.
Выручил случай. Однажды я ехал в трамвае и почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся. В упор на меня смотрел Косаревский. Втянув голову в плечи, я стал пробираться к выходу. Узнал он меня или не узнал? Большую надежду я возлагал на свою бороду.
У выхода я оглянулся. Косаревский протискивался следом.
– Рыков! – крикнул он. – Рыков, подожди!
Старшему лаборанту загораживала дорогу дама с какой-то длинной лакированной палкой. Косаревский в этой палке запутался.
Трамвай несся с большой скоростью, ухая и скрипя. Мелькали столбы. Прыгнешь – расшибешься. Мысленно прикидывая прочность палки, я встал у самого выхода, с тем чтобы сразу сойти, едва трамвай остановится.
– Да уберите вы эту чертову штуку! – злился старший лаборант. – Рыков, мне надо с тобой поговорить!
Палка гнулась. Косаревский напирал на нее всем телом. До остановки было уже недалеко. Выдержит или нет?
Послышался треск.
Я прыгнул.
– Сломал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51