Позади приговоренного шел Кобзиков, держа руку в правом оттопыренном кармане.
Когда мы пришли на вокзал, Косаревский заволновался:
– Что вы хотите со мной делать?
Кобзиков промолчал. Только по лицу его скользнула мефистофельская улыбка.
Вышли на перрон. На первом пути стоял зеленый блестящий экспресс «N. – Сочи». Кобзиков вытащил руку из кармана. В ней оказалась пачка бумаг.
– Косаревский Григорий Самуилович, – сказал председатель ОГГ. – Особая коллегия КОГГ приговаривает вас к высшей мере наказания: месячному заключению в один из санаториев города Сочи. Курортная карта, железнодорожный билет и суточные вручаются перед отходом поезда. Решение коллегии является окончательным и обжалованию не подлежит.
Наказание было придумано в расчете на психологию человека. Кто устоит перед бесплатной курортной картой в приморский санаторий? Косаревский поник. Он ожидал чего угодно, только не этого.
– За что? – спросил бывший старший лаборант.
– Что заслужил, то и получай, – жестко сказал Кобзиков.
Палач подал Косаревскому чемодан, Вацлав вручил документы. Поезд дернулся.
– Впрочем, – сказал Кобзиков с издевкой, – ты можешь не ехать, если не хочешь.
Вагон плавно тронулся. Секунду поколебавшись, Косаревский вскочил на подножку.
– Гады! Инквизиторы! – крикнул он, вытирая кулаком слезы. – Я вам это припомню, когда вернусь!
Ликвидация предателя не улучшила положения ОГГ. Косаревский успел многое разболтать. Люди таяли, как свечи. Наконец дошла очередь и до Кобзикова: его вызвали в горком.
На «собеседование» мы пошли вдвоем. На душе было так нехорошо, что я даже не мог волноваться: не было сил. Вацлав пытался острить.
– Главное, чтобы я не влюбился. Если выйду из ее кабинета и скажу: «А она ничего», – бей меня по морде.
Из кабинета Тычининой Кобзиков вышел ровно через час и десять минут. С председателем ОГГ произошла странная перемена. Кобзиков в эту минуту сильно напоминал мне барана-мериноса, и я не особенно удивился, когда на мой вопрос: «Ну, что?» – зоотехник ответил блеяньем.
– Э-э-э… – протянул он тоскливо и поплелся по коридору.
Я догнал его у дверей.
– Посылают в колхоз?
– Не-е… В том-то и дело. Об этом даже и раз говора не было.
– О чем же вы говорили? – удивился я.
– Так… о жизни вообще. О моих организаторских способностях. За самую манишку с ходу взяла.
– А с колхозом как все-таки?
– Вскользь так сказала… Мол, уезжайте без шумихи, подобру-поздорову, все равно ваша песенка спета. Но не в этом дело, Гена. Дело в том, что я свалял большого дурака. Я даже не ожидал… Это все рок. Он, гад.
– Да что случилось?
– Она племянница министра, Гена…
– Что?!!
– Да… Гена. И говорит, я ей нравился, когда еще был в институте…
Ночью Вацлав спал плохо. Он разговаривал во сне, метался и под самое утро прошептал: «Слушай, а она ничего». Но я не стал бить его по морде: у меня и так много неприятностей.
* * *
Ввиду серьезности положения было решено созвать третий съезд ОГГ.
Третий съезд начал свою работу рано утром в воскресенье. На нем присутствовало в два раза меньше делегатов, чем на втором. Гимна «Женим Вацу на Яге» не пели. Доклад Кобзикова о положении дел в ОГГ делегаты выслушали в гробовом молчаний. Затем начались прения.
– Это все из-за Кобзикова и других некоторых разных там подхалимов, не указывая пальцем, – проскрипел Умойся. – Кабинет. Зачем Кобзикову кабинет? Диван. Зачем диван? А зачем секретарша? Кобзиков обюрократился. Он перестал бывать на местах. Он возвел себя в культ. Окружил себя некоторыми разными там подхалимами, не указывая пальцем. Подхалимы пробрались на ответственные посты, расхищают ценности, ничего не делают, отбивают у других объекты. Отдел атомных электростанций. Зачем отдел атомных электростанций? Не указывая пальцем, Рыков. Что делает Рыков? Ест, пьет, расхищает ценности. Почему до сих пор не женился?
Съезд забурлил. Кобзиков потерял бдительность, кричали все. Люди гибнут пачками, а он попивает себе чаек! Чтобы пробиться к председателю, надо потратить целый день! Вчера влепил затрещину заведующему отделом спортивных организаций! Называет себя великим стратегом, а сам спасовал перед девчонкой с родинкой!
Съезд распался на фракции. Одни считали, что во главе общества надо поставить триумвират. Другие неожиданно пошли за Дыней, который сейчас был вместо Умойся заведующим отделом парикмахерских и фотохудожественных работ. Надо ехать в районные центры, заявил он, там жизнь легче, быстрее женишься, найдешь работу. Левое крыло «районников» даже звало ехать в большие села, те, что близко от железных дорог и от города удалены не более чем на 50 – 100 километров. Кто-то советовал пойти к Тычининой и пасть на колени.
– Предатели! Изменники! – кричал из президиум ма Кобзиков. – Начальник КОГГ! Всех в подвал!
Оскорбленные «районники» покинули съезд. В комнате осталась жалкая, притихшая кучка делегатов. Это был крах ОГГ. Я с любопытством наблюдал за председателем. Кажется, теперь рок все-таки его доконал.
Заключительное слово Кобзикова было кратким и неожиданным.
– Я виноват, конечно, – сказал он. – Прошу дать возможность искупить свои ошибки. Дайте мне командировку в Москву. Я женюсь на дочери министра! Слово Кобзикова! Тогда мы спасены.
Большинством всего в один голос съезд дал Вацлаву командировку в Москву, а меня в недельный срок обязал жениться на Лиле.
Пожар
Меня зачислили в пятый «Б». Сначала это было смешно. Такие абсолютные истины, как «а» плюс «б» есть «б» плюс «а», приводили меня в восторг. С иронией наблюдал я за тем, как учитель математики, щуплый нервный парень в очках, только в этом году окончивший пединститут, топил, как слепых котят, здоровенных парней в бассейне, в который вода вливалась по двум трубам, а выливалась из одной.
Но потом я стал скучать и злиться. В жарком, тесном помещении очень хотелось спать. Я садился в самый дальний угол, на «Камчатку», и дремал все уроки подряд. Учителя относились к этому довольно снисходительно, за исключением вышеупомянутого математика Сергея Сергеевича Каталога. Мое систематическое пребывание в объятиях Морфея на его уроках он воспринял как личное оскорбление. Он считал своим долгом будить меня в самые интересные моменты сна.
– Дорогой товарищ! – вдруг сквозь сладкую дремоту врывался в мое сознание язвительный голос. – Почему вы сидите с закрытыми глазами? Или вы считаете, что так лучше усваивается материал? Встаньте.
Я приподнимался, кляня про себя лопоухого учителя.
– Повторите, дорогой товарищ, это правило.
Я мог бы повторить правило без запинки миллион раз, но в целях конспирации угрюмо молчал.
– Вот видите, дорогой товарищ, – ехидно говорил Сергей Сергеевич Каталог, – к чему приводят закрытые глаза на уроках математики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Когда мы пришли на вокзал, Косаревский заволновался:
– Что вы хотите со мной делать?
Кобзиков промолчал. Только по лицу его скользнула мефистофельская улыбка.
Вышли на перрон. На первом пути стоял зеленый блестящий экспресс «N. – Сочи». Кобзиков вытащил руку из кармана. В ней оказалась пачка бумаг.
– Косаревский Григорий Самуилович, – сказал председатель ОГГ. – Особая коллегия КОГГ приговаривает вас к высшей мере наказания: месячному заключению в один из санаториев города Сочи. Курортная карта, железнодорожный билет и суточные вручаются перед отходом поезда. Решение коллегии является окончательным и обжалованию не подлежит.
Наказание было придумано в расчете на психологию человека. Кто устоит перед бесплатной курортной картой в приморский санаторий? Косаревский поник. Он ожидал чего угодно, только не этого.
– За что? – спросил бывший старший лаборант.
– Что заслужил, то и получай, – жестко сказал Кобзиков.
Палач подал Косаревскому чемодан, Вацлав вручил документы. Поезд дернулся.
– Впрочем, – сказал Кобзиков с издевкой, – ты можешь не ехать, если не хочешь.
Вагон плавно тронулся. Секунду поколебавшись, Косаревский вскочил на подножку.
– Гады! Инквизиторы! – крикнул он, вытирая кулаком слезы. – Я вам это припомню, когда вернусь!
Ликвидация предателя не улучшила положения ОГГ. Косаревский успел многое разболтать. Люди таяли, как свечи. Наконец дошла очередь и до Кобзикова: его вызвали в горком.
На «собеседование» мы пошли вдвоем. На душе было так нехорошо, что я даже не мог волноваться: не было сил. Вацлав пытался острить.
– Главное, чтобы я не влюбился. Если выйду из ее кабинета и скажу: «А она ничего», – бей меня по морде.
Из кабинета Тычининой Кобзиков вышел ровно через час и десять минут. С председателем ОГГ произошла странная перемена. Кобзиков в эту минуту сильно напоминал мне барана-мериноса, и я не особенно удивился, когда на мой вопрос: «Ну, что?» – зоотехник ответил блеяньем.
– Э-э-э… – протянул он тоскливо и поплелся по коридору.
Я догнал его у дверей.
– Посылают в колхоз?
– Не-е… В том-то и дело. Об этом даже и раз говора не было.
– О чем же вы говорили? – удивился я.
– Так… о жизни вообще. О моих организаторских способностях. За самую манишку с ходу взяла.
– А с колхозом как все-таки?
– Вскользь так сказала… Мол, уезжайте без шумихи, подобру-поздорову, все равно ваша песенка спета. Но не в этом дело, Гена. Дело в том, что я свалял большого дурака. Я даже не ожидал… Это все рок. Он, гад.
– Да что случилось?
– Она племянница министра, Гена…
– Что?!!
– Да… Гена. И говорит, я ей нравился, когда еще был в институте…
Ночью Вацлав спал плохо. Он разговаривал во сне, метался и под самое утро прошептал: «Слушай, а она ничего». Но я не стал бить его по морде: у меня и так много неприятностей.
* * *
Ввиду серьезности положения было решено созвать третий съезд ОГГ.
Третий съезд начал свою работу рано утром в воскресенье. На нем присутствовало в два раза меньше делегатов, чем на втором. Гимна «Женим Вацу на Яге» не пели. Доклад Кобзикова о положении дел в ОГГ делегаты выслушали в гробовом молчаний. Затем начались прения.
– Это все из-за Кобзикова и других некоторых разных там подхалимов, не указывая пальцем, – проскрипел Умойся. – Кабинет. Зачем Кобзикову кабинет? Диван. Зачем диван? А зачем секретарша? Кобзиков обюрократился. Он перестал бывать на местах. Он возвел себя в культ. Окружил себя некоторыми разными там подхалимами, не указывая пальцем. Подхалимы пробрались на ответственные посты, расхищают ценности, ничего не делают, отбивают у других объекты. Отдел атомных электростанций. Зачем отдел атомных электростанций? Не указывая пальцем, Рыков. Что делает Рыков? Ест, пьет, расхищает ценности. Почему до сих пор не женился?
Съезд забурлил. Кобзиков потерял бдительность, кричали все. Люди гибнут пачками, а он попивает себе чаек! Чтобы пробиться к председателю, надо потратить целый день! Вчера влепил затрещину заведующему отделом спортивных организаций! Называет себя великим стратегом, а сам спасовал перед девчонкой с родинкой!
Съезд распался на фракции. Одни считали, что во главе общества надо поставить триумвират. Другие неожиданно пошли за Дыней, который сейчас был вместо Умойся заведующим отделом парикмахерских и фотохудожественных работ. Надо ехать в районные центры, заявил он, там жизнь легче, быстрее женишься, найдешь работу. Левое крыло «районников» даже звало ехать в большие села, те, что близко от железных дорог и от города удалены не более чем на 50 – 100 километров. Кто-то советовал пойти к Тычининой и пасть на колени.
– Предатели! Изменники! – кричал из президиум ма Кобзиков. – Начальник КОГГ! Всех в подвал!
Оскорбленные «районники» покинули съезд. В комнате осталась жалкая, притихшая кучка делегатов. Это был крах ОГГ. Я с любопытством наблюдал за председателем. Кажется, теперь рок все-таки его доконал.
Заключительное слово Кобзикова было кратким и неожиданным.
– Я виноват, конечно, – сказал он. – Прошу дать возможность искупить свои ошибки. Дайте мне командировку в Москву. Я женюсь на дочери министра! Слово Кобзикова! Тогда мы спасены.
Большинством всего в один голос съезд дал Вацлаву командировку в Москву, а меня в недельный срок обязал жениться на Лиле.
Пожар
Меня зачислили в пятый «Б». Сначала это было смешно. Такие абсолютные истины, как «а» плюс «б» есть «б» плюс «а», приводили меня в восторг. С иронией наблюдал я за тем, как учитель математики, щуплый нервный парень в очках, только в этом году окончивший пединститут, топил, как слепых котят, здоровенных парней в бассейне, в который вода вливалась по двум трубам, а выливалась из одной.
Но потом я стал скучать и злиться. В жарком, тесном помещении очень хотелось спать. Я садился в самый дальний угол, на «Камчатку», и дремал все уроки подряд. Учителя относились к этому довольно снисходительно, за исключением вышеупомянутого математика Сергея Сергеевича Каталога. Мое систематическое пребывание в объятиях Морфея на его уроках он воспринял как личное оскорбление. Он считал своим долгом будить меня в самые интересные моменты сна.
– Дорогой товарищ! – вдруг сквозь сладкую дремоту врывался в мое сознание язвительный голос. – Почему вы сидите с закрытыми глазами? Или вы считаете, что так лучше усваивается материал? Встаньте.
Я приподнимался, кляня про себя лопоухого учителя.
– Повторите, дорогой товарищ, это правило.
Я мог бы повторить правило без запинки миллион раз, но в целях конспирации угрюмо молчал.
– Вот видите, дорогой товарищ, – ехидно говорил Сергей Сергеевич Каталог, – к чему приводят закрытые глаза на уроках математики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51