В августе 1965 года части особого назначения окружили Меса-Пеладу, гору к западу от города Кильябамба, в долине Ла-Конвенсьон, и захватили лагерь «Illarec ch'aska «(«Луч зари»), там погибло много повстанцев. Но Луис де ла Пуэнте, Пауль Эскобар и горстка их сторонников успели скрыться. Вскоре командос после долгого преследования окружили их и перебили всех до одного. В заметке также сообщалось, что военная авиация сбросила бомбы на Меса-Пеладу и был применен напалм. Тела погибших не отдали родственникам и не показали журналистам. Согласно официальной информации, убитых похоронили тайно, чтобы могилы не превратились в места паломничества для революционеров. Военные продемонстрировали прессе оружие, обмундирование и много всяких документов, а также карты и радиопередатчики, которые повстанцы использовали на Меса-Пеладе. Таким образом колонна «Пачаку-тек», главная сила повстанцев, решивших устроить революцию в Перу, была уничтожена. Военные пообещали, что и колонна «Ту-пак Амару» во главе с Гильермо Лобатоном, тоже попавшая в окружение, вскоре будет разгромлена.
– Судя по твоему лицу, можно подумать, что все это стало для тебя полной неожиданностью, словно ты не знал, что рано или поздно нечто подобное должно случиться, – удивилась мадам Арну. – Ты ведь сам не раз говорил, что только этим дело и может кончиться.
– Да, говорил, но из чистого суеверия – чтобы такого не случилось.
Да, так я говорил, именно так думал и боялся, конечно же, но одно дело предполагать, а другое – узнать, что в действительности произошло, узнать, что Пауль, мой близкий друг и товарищ первых лет парижской жизни, теперь бездыханный труп, гниющий где-то в восточных Андах, в неведомом месте. Наверное, перед казнью его пытали, если, конечно, он попал в руки солдат живым. Я стиснул зубы и предложил чилийке оставить эту тему, чтобы печальная новость не отравила посланный мне богами праздник – возможность целых два дня провести с ней вдвоем. Правда, ей забыть про Перу не составляло никакого труда: родину, на мой взгляд, она совершенно сознательно вычеркнула из памяти, потому что с ней был связан целый клубок дурных воспоминаний (бедность, унижение несправедливостью, социальные предрассудки, цепочка жизненных неудач?), и, надо полагать, она уже давно приняла решение оборвать все нити, связывающие ее с этой землей. Я же, наоборот, сколько ни старался выкинуть из головы трагическое известие и отдать все свое внимание скверной девчонке, ничего не мог с собой поделать. И во время ужина «У Аллара» призрак моего друга, витая поблизости, лишал меня аппетита и нагонял печаль.
– Кажется, сегодня ты не слишком расположен faire la f?te, Рикардито, – сочувственно произнесла она во время десерта. – Хочешь, отложим до другого раза?
Я решительно запротестовал, поцеловал ей руку и поклялся, что, несмотря на ужасные новости, провести с ней целую ночь – самая заветная моя мечта. Мы пришли в мою квартиру на улице Жозефа Гранье – я заранее расставил цветы в гостиной и спальне, – она достала из маленького саквояжа кокетливую ночную рубашку, зубную щетку и смену белья на следующий день. Когда мы легли в кровать, я, к ужасу своему и великому унижению, понял, что в этот вечер ни на что не годен.
– У французов это называется fiasco, – сказала она с веселым смешком. – Знаешь, на моей памяти такого у меня с мужчинами никогда не случалось.
– А сколько, интересно, у тебя было мужчин? Дай попробую угадать… Десять? Двадцать?
– Ой, я всегда плохо ладила с математикой, – рассердилась она. И приказала: – Лучше займись мной. У меня ведь нет причин для траура. Этого твоего приятеля Пауля я едва знала, и, вспомни-ка, именно из-за него мне пришлось ехать на Кубу.
Затем так же непосредственно, как если бы закурила сигарету, она повернулась на спину и раздвинула ноги, прикрыла локтем глаза и замерла в неподвижности – такое полное погружение в себя, когда она забывала обо мне и обо всем на свете, означало, что она жаждет получить наслаждение. Обычно она медленно приходила в возбуждение, медленно приближалась к финалу, но в ту ночь все длилось еще дольше, чем всегда, и мне пришлось два-три раза устраивать себе передышку, потому что язык мой деревенел и переставал слушаться. Тогда я принимался целовать ее, пил ее слюну. Но вскоре она властной рукой заставляла меня продолжать, дергала за волосы и щипала кожу на спине. Наконец я почувствовал, как она вздрогнула, различил слабый-преслабый стон, который, казалось, поднимался к устам откуда-то из живота, я ощутил, как она напряглась, и услышал протяжный и томный вздох.
– Спасибо, Рикардито, – прошептала она. И почти сразу же заснула.
А я очень долго лежал без сна – тоска душила меня. Потом заснул тяжелым сном, мне снились кошмары, которых наутро я не мог вспомнить.
Проснулся я часов в девять. Солнца уже не было. Через окно в потолке виднелось пасмурное небо, вечное линяло-серое парижское небо. Она спала, повернувшись ко мне спиной. И выглядела совсем юной и хрупкой. Почти детское тельце, сейчас такое спокойное, едва заметно дышало – легко и размеренно. Никто не мог бы и вообразить, до чего непростая жизнь выпала ей на долю с самого часа рождения. Я попытался представить себе ее детство – кто не знает, как живется бедным в Перу, им родина кажется сущим адом. Представить юность, которая была не лучше: тысячи невзгод, злоключений, компромиссов, лишений, – все, что ей пришлось пережить в Перу, на Кубе, чтобы вырваться вперед, достичь того, чего она в конце концов и достигла. Она стала холодной и черствой, потому что ей пришлось яростно защищаться, бороться с бедами и злой судьбой. Я пытался представить все те постели, через которые ей довелось пройти, чтобы не погибнуть, не дать себя затоптать. Многому ее научил собственный горький опыт. Я чувствовал невероятную нежность. Я знал наверняка, что буду любить ее всегда – на счастье себе и на беду. Глядя на нее, прислушиваясь к тихому дыханию, я ощутил внутри жаркое пламя. Я принялся очень медленно целовать спину, приподнятые ягодицы, шею, плечи и, заставив скверную девчонку повернуться, – груди, губы. Она притворялась спящей, но на самом деле уже проснулась, во всяком случае, легла так, чтобы мне было удобнее. Я почувствовал влажность ее лона и впервые смог войти в нее без малейших затруднений, без ощущения, будто я овладеваю девственницей. Я любил ее, любил, зная, что не могу без нее жить. Я стал молить, чтобы она бросила месье Арну и перебралась ко мне, обещал, что заработаю много денег, буду ее баловать, потакать всем капризам, я…
– А ты вроде как очухался, – засмеялась она, – и даже продержался куда дольше, чем в прошлые разы. Я уж было решила, что ты стал импотентом после вчерашнего fiasco.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101