Сперва сказали, что у него генитальный герпес с осложнениями, потом – что речь идет о какой-то разновидности саркомы. Теперь и вовсе несут несусветную чушь. Когда он увидел меня рядом со своей постелью, у него счастливо заблестели глаза.
– Я чувствую себя одиноким, как собака, брат, – признался он. – Ты не представляешь, до чего я рад тебя видеть. Вдруг понял, что, хотя у меня здесь миллион знакомых гринго, ты единственный друг. Настоящий друг, по перуанскому счету. Такая дружба – она часть тебя, вот что я хочу сказать. А здешняя дружба – очень поверхностная, честно. У англичан нет времени на дружбу.
Миссис Стабард несколько месяцев назад покинула Сент-Джонз-вуд. Здоровье ее пошатнулось, и она решила переехать в дом престарелых в Суффолк. Ей только однажды удалось выбраться и навестить Хуана, но и это оказалось непосильным для нее делом – больше он ее не видел. «У бедняги сильно болит спина, то, что она доехала сюда, настоящий подвиг». Хуан стал совсем другим человеком, болезнь лишила его оптимизма, уверенности в себе и поселила в душе страх.
– Я умираю, а отчего – неизвестно, – сказал он глухим голосом, когда я пришел к нему во второй или третий раз – И знаешь, я не думаю, что они что-то от меня скрывают, чтобы не пугать, нет, здесь врачи всегда говорят правду, даже самую страшную. Просто они и сами не понимают, что со мной.
Обследования не показывали ничего определенного, и врачи вдруг заговорили о каком-то неведомом и неуловимом вирусе, который поражает иммунную систему. Вот почему к Хуану цеплялась любая инфекция. Он совсем ослаб, глаза провалились, кожа стала серо-голубой, кости выступали наружу. Он все время подносил руки к лицу, словно проверял, здесь ли оно еще. Я просиживал у него от звонка до звонка часы, отведенные для посещений. Он таял на глазах, а отчаяние его росло. Однажды он попросил меня привести в палату католического священника – захотел исповедаться. Задача оказалась не из легких. Приходской священник из Бромптонской молельни, к которому я обратился, ответил, что не имеет возможности ходить по больницам. Правда, дал телефон доминиканского монастыря – там такого рода услуги предоставляют. Звонком дело не обошлось, и я поехал в монастырь договариваться. К Хуану явился священник-ирландец, рыжий и симпатичный, с которым мой друг долго беседовал. Доминиканец навещал его еще два-три раза. Такие беседы на несколько дней успокаивали Хуана. И в результате он принял очень важное решение: написать своим родителям, с которыми вот уже десять лет не поддерживал никаких отношений.
От слабости он не мог справиться с ручкой и продиктовал мне длинное теплое письмо: с юмором рассказал, как стал известным художником в Ньюмаркете, а еще он признался, что ему много раз хотелось написать и помириться с ними, но мешал глупый гонор, от которого теперь он избавился. Потому что любит их и очень скучает. В постскриптуме добавил то, что, по его твердому убеждению, должно было их порадовать: после многолетнего разрыва с церковью он, милостью Господа, вернулся к вере, в которой был воспитан, и это внесло покой в его душу. О болезни он даже не упомянул.
Тайком от Хуана я попросился на прием к заведующему инфекционным отделением Вестминстерской больницы. Доктор Роткоф, человек немолодой и суховатый, с внушительным носом и седоватой бородкой, прежде чем ответить на мои вопросы, поинтересовался, в какой степени родства я нахожусь с их пациентом.
– Мы друзья, доктор. У него нет родственников в Англии. Я хотел бы написать его родителям в Перу и сообщить об истинном положении дел.
– Мне трудно утверждать что-то наверняка, кроме одного: состояние крайне тяжелое, – без обиняков заявил врач. – Он может умереть в любой момент. Его организм утратил способность сопротивляться, и даже простая простуда для него смертельна.
Речь шла о новой болезни – уже немало случаев выявили в Соединенных Штатах и Великобритании. Особенно она распространена среди гомосексуалистов, а также среди тех, кто употребляет героин и другие наркотики, которые вводятся в вену. Еще одна группа риска – больные гемофилией. Известно также, что главные переносчики «синдрома» – сперма и кровь. Тогда еще никто не называл это СПИДом. Больше наука пока ничего не знала о причинах и природе недуга. Он разрушает иммунную систему и делает больного беззащитным перед любой болезнью. Один из самых распространенных симптомов – язвы на ногах и животе, от них страдает и мой друг. Ошарашенный услышанным, я спросил доктора, что он посоветует, как я должен себя вести. Сказать Хуану? Он пожал плечами и по-особому надул губы. Это целиком и полностью зависит от меня. Может, надо поступить именно так, а может, и не стоит. Хотя, наверное, надо, если моему другу необходимо сделать какие-то распоряжения в связи с возможным уходом из жизни.
Разговор с доктором так расстроил меня, что я не нашел в себе сил вернуться в палату к Хуану, боялся, как бы тот не догадался обо всем по моему лицу. Мне было ужасно жаль его. Я отдал бы все на свете, лишь бы в тот вечер рядом со мной хоть на пару часов оказалась миссис Ричардсон. Хуан Баррето сказал истинную правду: и у меня тоже знакомых в Европе сотни, а вот друг – «по перуанскому счету» – один. И этот единственный друг может вот-вот умереть. А женщина, которую я люблю, находится на другом краю земли с мужем и, следуя своему обыкновению, больше месяца не подает признаков жизни. Она выполнила угрозу и доказала наглому щенку, что не чувствует к нему ни капли привязанности и может отшвырнуть с дороги, как негодную ветошь. Уже несколько дней меня терзала мысль о том, что она снова исчезнет без следа. Неужели ради этого ты с детства так пылко мечтал вырваться из Перу и жить в Европе, Рикардо Сомокурсио? В те лондонские дни я чувствовал себя одиноким и несчастным, как бродячий пес.
Я написал родителям Хуана – без его ведома – и объяснил, что он находится в критическом состоянии, став жертвой неизвестной болезни, и повторил слова доктора Роткофа: в любую минуту можно ждать самого худшего. Еще я добавил, что, хотя и живу постоянно в Париже, пробуду в Лондоне столько, сколько нужно, чтобы быть рядом с ним. Я дал им адрес и телефон квартирки в Эрлз-Корт и попросил инструкций.
Они позвонили, едва получив письмо – оно пришло одновременно с тем, которое я написал под диктовку Хуана. Отец был совершенно раздавлен новостью, но и счастлив, вновь обретя блудного сына. Они уже начали оформлять документы для поездки в Лондон. Он попросил, чтобы я нашел им комнату в недорогой гостинице, потому что возможности у них весьма скромные. Я его успокоил: они, конечно, остановятся в квартире Хуана, где можно готовить еду, так что пребывание в Лондоне окажется менее обременительным для их кошелька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Я чувствую себя одиноким, как собака, брат, – признался он. – Ты не представляешь, до чего я рад тебя видеть. Вдруг понял, что, хотя у меня здесь миллион знакомых гринго, ты единственный друг. Настоящий друг, по перуанскому счету. Такая дружба – она часть тебя, вот что я хочу сказать. А здешняя дружба – очень поверхностная, честно. У англичан нет времени на дружбу.
Миссис Стабард несколько месяцев назад покинула Сент-Джонз-вуд. Здоровье ее пошатнулось, и она решила переехать в дом престарелых в Суффолк. Ей только однажды удалось выбраться и навестить Хуана, но и это оказалось непосильным для нее делом – больше он ее не видел. «У бедняги сильно болит спина, то, что она доехала сюда, настоящий подвиг». Хуан стал совсем другим человеком, болезнь лишила его оптимизма, уверенности в себе и поселила в душе страх.
– Я умираю, а отчего – неизвестно, – сказал он глухим голосом, когда я пришел к нему во второй или третий раз – И знаешь, я не думаю, что они что-то от меня скрывают, чтобы не пугать, нет, здесь врачи всегда говорят правду, даже самую страшную. Просто они и сами не понимают, что со мной.
Обследования не показывали ничего определенного, и врачи вдруг заговорили о каком-то неведомом и неуловимом вирусе, который поражает иммунную систему. Вот почему к Хуану цеплялась любая инфекция. Он совсем ослаб, глаза провалились, кожа стала серо-голубой, кости выступали наружу. Он все время подносил руки к лицу, словно проверял, здесь ли оно еще. Я просиживал у него от звонка до звонка часы, отведенные для посещений. Он таял на глазах, а отчаяние его росло. Однажды он попросил меня привести в палату католического священника – захотел исповедаться. Задача оказалась не из легких. Приходской священник из Бромптонской молельни, к которому я обратился, ответил, что не имеет возможности ходить по больницам. Правда, дал телефон доминиканского монастыря – там такого рода услуги предоставляют. Звонком дело не обошлось, и я поехал в монастырь договариваться. К Хуану явился священник-ирландец, рыжий и симпатичный, с которым мой друг долго беседовал. Доминиканец навещал его еще два-три раза. Такие беседы на несколько дней успокаивали Хуана. И в результате он принял очень важное решение: написать своим родителям, с которыми вот уже десять лет не поддерживал никаких отношений.
От слабости он не мог справиться с ручкой и продиктовал мне длинное теплое письмо: с юмором рассказал, как стал известным художником в Ньюмаркете, а еще он признался, что ему много раз хотелось написать и помириться с ними, но мешал глупый гонор, от которого теперь он избавился. Потому что любит их и очень скучает. В постскриптуме добавил то, что, по его твердому убеждению, должно было их порадовать: после многолетнего разрыва с церковью он, милостью Господа, вернулся к вере, в которой был воспитан, и это внесло покой в его душу. О болезни он даже не упомянул.
Тайком от Хуана я попросился на прием к заведующему инфекционным отделением Вестминстерской больницы. Доктор Роткоф, человек немолодой и суховатый, с внушительным носом и седоватой бородкой, прежде чем ответить на мои вопросы, поинтересовался, в какой степени родства я нахожусь с их пациентом.
– Мы друзья, доктор. У него нет родственников в Англии. Я хотел бы написать его родителям в Перу и сообщить об истинном положении дел.
– Мне трудно утверждать что-то наверняка, кроме одного: состояние крайне тяжелое, – без обиняков заявил врач. – Он может умереть в любой момент. Его организм утратил способность сопротивляться, и даже простая простуда для него смертельна.
Речь шла о новой болезни – уже немало случаев выявили в Соединенных Штатах и Великобритании. Особенно она распространена среди гомосексуалистов, а также среди тех, кто употребляет героин и другие наркотики, которые вводятся в вену. Еще одна группа риска – больные гемофилией. Известно также, что главные переносчики «синдрома» – сперма и кровь. Тогда еще никто не называл это СПИДом. Больше наука пока ничего не знала о причинах и природе недуга. Он разрушает иммунную систему и делает больного беззащитным перед любой болезнью. Один из самых распространенных симптомов – язвы на ногах и животе, от них страдает и мой друг. Ошарашенный услышанным, я спросил доктора, что он посоветует, как я должен себя вести. Сказать Хуану? Он пожал плечами и по-особому надул губы. Это целиком и полностью зависит от меня. Может, надо поступить именно так, а может, и не стоит. Хотя, наверное, надо, если моему другу необходимо сделать какие-то распоряжения в связи с возможным уходом из жизни.
Разговор с доктором так расстроил меня, что я не нашел в себе сил вернуться в палату к Хуану, боялся, как бы тот не догадался обо всем по моему лицу. Мне было ужасно жаль его. Я отдал бы все на свете, лишь бы в тот вечер рядом со мной хоть на пару часов оказалась миссис Ричардсон. Хуан Баррето сказал истинную правду: и у меня тоже знакомых в Европе сотни, а вот друг – «по перуанскому счету» – один. И этот единственный друг может вот-вот умереть. А женщина, которую я люблю, находится на другом краю земли с мужем и, следуя своему обыкновению, больше месяца не подает признаков жизни. Она выполнила угрозу и доказала наглому щенку, что не чувствует к нему ни капли привязанности и может отшвырнуть с дороги, как негодную ветошь. Уже несколько дней меня терзала мысль о том, что она снова исчезнет без следа. Неужели ради этого ты с детства так пылко мечтал вырваться из Перу и жить в Европе, Рикардо Сомокурсио? В те лондонские дни я чувствовал себя одиноким и несчастным, как бродячий пес.
Я написал родителям Хуана – без его ведома – и объяснил, что он находится в критическом состоянии, став жертвой неизвестной болезни, и повторил слова доктора Роткофа: в любую минуту можно ждать самого худшего. Еще я добавил, что, хотя и живу постоянно в Париже, пробуду в Лондоне столько, сколько нужно, чтобы быть рядом с ним. Я дал им адрес и телефон квартирки в Эрлз-Корт и попросил инструкций.
Они позвонили, едва получив письмо – оно пришло одновременно с тем, которое я написал под диктовку Хуана. Отец был совершенно раздавлен новостью, но и счастлив, вновь обретя блудного сына. Они уже начали оформлять документы для поездки в Лондон. Он попросил, чтобы я нашел им комнату в недорогой гостинице, потому что возможности у них весьма скромные. Я его успокоил: они, конечно, остановятся в квартире Хуана, где можно готовить еду, так что пребывание в Лондоне окажется менее обременительным для их кошелька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101