Они говорили о бедственном положении, в котором оказались бывшие французские и английские колонии после получения независимости, о тех трудностях, которые приходится преодолевать, чтобы урегулировать социальные процессы, наладить работу государственных институтов, покончить с милитаризмом и каудилизмом, интегрировать в гармоничное сообщество представителей многочисленных этнических групп и совершить экономический рывок. Ситуация почти во всех странах, представленных на конференции, была критической, и вместе с тем искренность и здравомыслие, с какими африканцы, в большинстве своем очень молодые, излагали суть проблем, производили сильное впечатление и будили надежды – наперекор трагической реальности. В основном мне приходилось переводить с французского на английский и наоборот, гораздо меньше я работал с испанским. Тема задела меня за живое и пробудила такой интерес, что я даже стал подумывать, а не провести ли хоть раз отпуск в Африке. Впрочем, я ни на минуту не забывал: по этому континенту разъезжала скверная девчонка, выполняя поручения Фукуды.
По сложившейся у нас привычке, если я отлучался из Парижа, мы разговаривали по телефону раз в два дня. Звонила она, потому что так выходило дешевле: гостиницы и пансионы обычно устанавливают грабительские тарифы на международные звонки. На сей раз я тоже оставил номер телефона гостиницы «Шорхем», расположенной в квартале Бейсуотер, но прошло двое суток, а звонка так и не было. На третий день я позвонил сам, очень рано, перед выходом в Институт Содружества, где проводилась конференция.
Скверная девчонка разговаривала, на мой взгляд, как-то странно. Отрывисто, уклончиво, раздраженно. Я испугался, решив, что вернулись прежние приступы паники. Но она заверила меня, что нет, что чувствует себя хорошо. Может, скучает по Илалю? Да, конечно, скучает. Ну а по мне она хоть капельку скучает?
– Погоди, сейчас соображу, – ответила она, и в тоне не слышалось даже намека на шутку. – Нет, если честно, то нет, пока не слишком.
Я повесил трубку, и на душе у меня остался неприятный осадок. Ладно, у всех бывают приступы неврастении, когда возникает потребность побрюзжать, чтобы показать, насколько опротивел тебе окружающий мир. У нее это пройдет. Минуло еще два дня. Звонка не было. В семь утра я сам набрал наш номер. Никто не ответил. Она никогда не отлучалась из дома в такую рань. Единственное объяснение – плохое настроение, – но почему? – и то, что она не желает со мной разговаривать, отлично зная, что звоню именно я. Вечером трубку опять никто не взял. Заснуть я не мог и за ночь раза четыре или пять набирал знакомые цифры. Долгие гудки неотступно звучали у меня в голове все последние сутки пребывания в Лондоне, наконец последнее заседание закончилось, и я помчался в аэропорт «Хитроу», чтобы лететь в Париж. Мрачные мысли сделали полет бесконечным, как и проделанный на такси путь от аэропорта «Шарль де Голль» до улицы Жозефа Гранье.
Было начало третьего ночи, моросил противный дождик. Я поднялся по лестнице и отпер дверь своей квартиры. Там царил мрак, было пусто, на кровати лежала записка, написанная карандашом на желтой бумаге в линейку, какую мы держали на кухне, чтобы помечать, что надо сделать днем. «Я устала играть роль мелкобуржуазной хозяйки дома, в которую тебе хотелось меня превратить. Это не по мне, и никогда я такой не стану. Очень благодарю тебя за все, что ты для меня сделал. Жаль, что так получилось. Береги себя и не слишком страдай, пай-мальчик».
Я разобрал чемодан, почистил зубы, лег в постель. И весь остаток ночи раздумывал, переливая из пустого в порожнее. Ты этого ждал, этого боялся, ведь так? Ты знал, что рано или поздно это случится, знал еще семь месяцев назад, в тот самый день, когда привез скверную девчонку сюда, в квартиру на улице Жозефа Гранье. Хотя малодушно старался отмахнуться от подобных мыслей, обмануть себя, убедить, что она наконец-то, после ужасной жизни с Фукудой, откажется от опасных похождений и покорно согласится разделить жизнь с тобой. Но ты ведь всегда знал – в самых потаенных глубинах своей души, – что мираж рассеется, едва она станет выздоравливать. Серое и скучное существование надоест ей, и как только восстановятся силы и уверенность в себе, как только схлынут угрызения совести и страх перед Фукудой, она тут же сумеет найти тебе замену – кого-нибудь поинтересней, побогаче и не такого зануду. И начнется новое приключение.
Едва в потолочном окне появился первый скудный свет, я встал, сварил кофе и отпер маленький сейф, где всегда хранил некоторую сумму на текущие расходы. Разумеется, она забрала все. Ладно, там, слава богу, денег было не так уж и много. Кто же стал счастливым избранником на сей раз? Когда и где они познакомились? Пока я мотался по командировкам, когда же еще. Может, в спортивном зале на улице Монтеня, где она занималась аэробикой и плавала в бассейне. Может, это один из тех плейбоев с накачанной мускулатурой, без капли жира, которые принимают ультрафиолетовые ванны, чтобы кожа всегда казалась загорелой, которые делают маникюр, массаж, холят свое волосатое тело. Неужели она уже спала с кем-то, пока разыгрывала передо мной спектакли и готовилась к побегу? Наверняка. И уж конечно новый кавалер не столь бережно обходится с ее травмированным влагалищем, как ты, Рикардито.
Я осмотрел квартиру – от скверной девчонки не осталось и следа. Она забрала все до последней булавки. Можно подумать, что никогда здесь и не жила. Я принял душ, оделся и вышел на улицу, спеша покинуть две с половиной комнатенки, где был счастлив как ни в одном другом месте – о чем сам сказал ей на прощанье – и где теперь – в очередной раз! – буду ужасно несчастлив. Но ведь ты заслужил это, перуанец, разве нет? Ведь решил же когда-то не отвечать на ее телефонные звонки, потому что знал: стоит дать слабину, дать волю своей упрямой страсти, все закончится так, как оно теперь и закончилось. Чему тут удивляться: случилось то, что и должно было, как ты понимал, случиться.
Занимался чудесный день, безоблачный, с нежарким солнцем. Весна наполнила улицы Парижа зеленью. В парках пылали цветы. Я несколько часов шагал по набережным, по Тюильри и Люксембургскому саду, а когда чувствовал, что вот-вот рухну от усталости, заворачивал в кафе и что-нибудь проглатывал. Ближе к вечеру я поужинал сэндвичем с пивом, потом пошел в кино, даже не поинтересовавшись, что там показывают. И заснул, едва опустившись в кресло, а проснулся, лишь когда вспыхнул свет. Ни одного кадра я, разумеется, вспомнить не мог.
На улице уже стемнело. Меня душила жуткая тоска, и я боялся разрыдаться. Ты не только умеешь говорить глупые красивости, но и способен все это чувствовать, Рикардито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101