Как ты догадался упасть? Вышел хороший трюк.
– Да я и сам не знаю, как так вышло. Император был настолько откровенен, что я догадался об их планах.
– Думаю, он тем самым допустил ошибку.
Они поднялись на берег, внизу текла Влтава, поверхность которой нещадно решетили капли дождя.
– Вы плавать умеете? – спросил Фриск.
– Конечно, – ответил Бен.
Роберт только пожал плечами.
– Если мы успеем отплыть хотя бы на сотню ярдов, то нас уже никакая пуля не достанет, так что я предлагаю поторопиться.
Бен уже раздевался. В темные воды реки полетели ботинки, кафтан, камзол, а потом, когда голоса начали раздаваться все ближе и ближе, и он сам.
9
Тигель
Креси застонала, когда карета дернулась и остановилась, а потом со страшным скрипом вновь тронулась в путь.
– Хватит этих мучений, – произнесла Адриана. Она держала на руках Николаса, которому это не нравилось, и он все время пытался вырваться. – Езда в карете причиняет тебе больше страданий, нежели верховая.
– Это верно, – произнесла Креси, приложив руку к своим еще не совсем зажившим ранам. – Массаж чресел в седле куда полезнее моему здоровью, чем тряска в карете.
Адриана пропустила мимо ушей скабрезность и попросила возницу остановиться. Они выбрались из кареты, и ноги их сразу же утонули в грязи. Глянув окрест, Адриана поняла, почему карету так сильно трясло. Дорога – не более двух ярдов шириной – была вся в рытвинах, местами глубоких, до двух футов.
Креси с Николасом на руках встала на обочине, а Адриана отправилась искать для них лошадей. Ее собственная кобыла была здесь, но Креси требовался резвый и сильный конь. Никто никуда не спешил: скорость передвижения их маленькой армии ограничивалась скоростью движения повозок, а на такой дороге – если ее вообще можно было назвать дорогой – они ехали со скоростью, с которой бредет по дороге одноногий калека. Фургоны, в которых везли провиант, и тяжелые телеги с артиллерией больше подходили для такой дороги, чем их изящная карета, которую они только что покинули. Но и они двигались еле-еле: лошади, покрытые пеной и грязью, напрягались изо всех сил, а колеса и оси ломались все чаще и чаще.
Возвращаясь назад, Адриана заметила, что из одной кибитки ей махнула рукой совсем молоденькая девушка. Ее звали Николь. Адриана помахала ей в ответ. Николь была из новеньких: их отряд за месяц путешествия увеличился человек на сто, большую часть присоединившихся составляли женщины.
– Шлюха, – пробурчал мужчина рядом.
Адриане показалось, что это он ее обругал, и неведомая, яростная сила развернула ее лицом к этому человеку. Ругательство было адресовано не ей, он злобно смотрел в сторону Николь. Из-под его заляпанной грязью куртки видна была сутана священника.
– Отец, почему вы так ее называете?
Священник – она не знала его имени – устремил на нее серые глаза, он был явно смущен.
– Простите, мадемуазель, я не должен был так говорить в вашем присутствии.
– И все же вы сказали.
Он вздохнул, снимая шляпу.
– Да. Я просто очень обеспокоен, вот и все. Чем дальше мы едем, тем больше к нам прибивается этих… молодых женщин. Герцог не слушает моих советов и не предпринимает никаких попыток, чтобы отогнать их прочь.
– А почему он должен их отгонять? – возмутилась Адриана.
– По причинам морали, они – рассадник греха. Есть и практические соображения: у нас из-за них припасы уменьшаются.
– Но вам же было позволено к нам присоединиться!
– В этом нет ничего предосудительного, я же служитель Господа.
– У нас есть уже один капеллан, он едет с нами от самого Лоррейна.
Священник нахмурился:
– Два священника и почти три сотни шлюх… э-э-э… присоединившихся. Кто же из нас больше съест?
– Неуместный вопрос, – резко ответила Адриана. – Уместней другой: кто лучше отрабатывает свой кусок хлеба?
Он открыл рот, злобно оскалился, снова закрыл его, будто раздумал говорить, и наконец произнес:
– Мадемуазель, вам хорошо известно, что такие речи оскорбительны для нашего Господа.
– Мне хорошо известно, что они оскорбительны для вас, – ответила Адриана со сладкой улыбкой на губах. – А что касается Бога, я не беру на себя смелость говорить от Его лица. – Священник открыл было рот, но она остановила его, подняв руку. – Нет, отец, увольте меня от дальнейших споров, у меня есть дела поважнее. – Разворачиваясь, она поскользнулась на жидкой грязи и рассмеялась, поскольку сцена получилась комической.
Перепалка со священником оказалась занятным делом, этого она еще никогда себе не позволяла. Адриана улыбнулась, осознав, что, пререкаясь с ним, она воображала, как Креси вела бы себя на ее месте. Конечно же, Креси пошла бы дальше и вывела бы заключение, что блуд только укрепляет мораль. Креси бы выразила всю свою ненависть к священнику, Адриана же его понимала, потому что совсем недавно она и сама носила такое же платье.
– В этой кляче нет и капли прыти, – полчаса спустя жаловалась Креси.
– Только резвой лошади тебе недоставало, – рассеянно ответила Адриана, она наблюдала, как меняется выражение лица ее малыша. Казалось, Николас был весьма увлечен звуком «чавк-чавк», который выбивали лошадиные копыта, опускаясь в жидкую грязь, словно малыш понимал связь между движением и звуком.
– Может быть, ты и права, и резвая лошадь мне не нужна, но я всегда чувствую себя не в пример счастливее, если знаю, что моя лошадь сможет нестись вскачь, если я того пожелаю.
– Потом мы найдем для тебя что-нибудь получше, – пообещала ей Адриана.
– А как у тебя дела с исчислениями ангелов?
– Неплохо, я продолжаю экспериментировать.
– Ну и какие ты уже успела сделать выводы? Есть какая-нибудь практическая польза от всего этого? Ты уже научилась превращать воду в вино?
– Нет еще, – ответила Адриана. – Я пока работаю с самыми простыми преобразованиями, а вино слишком сложный…
– Господи, Адриана, ты совершенно не понимаешь шуток.
Адриана опомнилась и улыбнулась:
– Ну, прости, думаю, я слишком погрузилась во все эти размышления.
Креси понимающе кивнула:
– Кажется, Джинн, как ты упорно его называешь, весьма обеспокоен твоей медлительностью.
– Медлительностью? Я бы определила это как осторожность, – ответила Адриана. – Мои самые первые опыты наглядно показали, что мои даже самые невинные просьбы могут привести к непредсказуемым последствиям. Давай предположим, что я прошу его, например, преобразовать свинец в медь.
– Предположим.
– Медь содержит больше философской ртути, чем свинец. Кроме того, у меди на каждые сто атомов приходится дополнительный атом свечения.
Креси громко, широко открыв рот, зевнула.
– Что это значит? – упрямо продолжала Адриана. – А это значит, что если Джинн будет выполнять то, что я его прошу, то есть превращать медь в свинец, то свечение непроизвольно выделится вместе с определенным количеством философской ртути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– Да я и сам не знаю, как так вышло. Император был настолько откровенен, что я догадался об их планах.
– Думаю, он тем самым допустил ошибку.
Они поднялись на берег, внизу текла Влтава, поверхность которой нещадно решетили капли дождя.
– Вы плавать умеете? – спросил Фриск.
– Конечно, – ответил Бен.
Роберт только пожал плечами.
– Если мы успеем отплыть хотя бы на сотню ярдов, то нас уже никакая пуля не достанет, так что я предлагаю поторопиться.
Бен уже раздевался. В темные воды реки полетели ботинки, кафтан, камзол, а потом, когда голоса начали раздаваться все ближе и ближе, и он сам.
9
Тигель
Креси застонала, когда карета дернулась и остановилась, а потом со страшным скрипом вновь тронулась в путь.
– Хватит этих мучений, – произнесла Адриана. Она держала на руках Николаса, которому это не нравилось, и он все время пытался вырваться. – Езда в карете причиняет тебе больше страданий, нежели верховая.
– Это верно, – произнесла Креси, приложив руку к своим еще не совсем зажившим ранам. – Массаж чресел в седле куда полезнее моему здоровью, чем тряска в карете.
Адриана пропустила мимо ушей скабрезность и попросила возницу остановиться. Они выбрались из кареты, и ноги их сразу же утонули в грязи. Глянув окрест, Адриана поняла, почему карету так сильно трясло. Дорога – не более двух ярдов шириной – была вся в рытвинах, местами глубоких, до двух футов.
Креси с Николасом на руках встала на обочине, а Адриана отправилась искать для них лошадей. Ее собственная кобыла была здесь, но Креси требовался резвый и сильный конь. Никто никуда не спешил: скорость передвижения их маленькой армии ограничивалась скоростью движения повозок, а на такой дороге – если ее вообще можно было назвать дорогой – они ехали со скоростью, с которой бредет по дороге одноногий калека. Фургоны, в которых везли провиант, и тяжелые телеги с артиллерией больше подходили для такой дороги, чем их изящная карета, которую они только что покинули. Но и они двигались еле-еле: лошади, покрытые пеной и грязью, напрягались изо всех сил, а колеса и оси ломались все чаще и чаще.
Возвращаясь назад, Адриана заметила, что из одной кибитки ей махнула рукой совсем молоденькая девушка. Ее звали Николь. Адриана помахала ей в ответ. Николь была из новеньких: их отряд за месяц путешествия увеличился человек на сто, большую часть присоединившихся составляли женщины.
– Шлюха, – пробурчал мужчина рядом.
Адриане показалось, что это он ее обругал, и неведомая, яростная сила развернула ее лицом к этому человеку. Ругательство было адресовано не ей, он злобно смотрел в сторону Николь. Из-под его заляпанной грязью куртки видна была сутана священника.
– Отец, почему вы так ее называете?
Священник – она не знала его имени – устремил на нее серые глаза, он был явно смущен.
– Простите, мадемуазель, я не должен был так говорить в вашем присутствии.
– И все же вы сказали.
Он вздохнул, снимая шляпу.
– Да. Я просто очень обеспокоен, вот и все. Чем дальше мы едем, тем больше к нам прибивается этих… молодых женщин. Герцог не слушает моих советов и не предпринимает никаких попыток, чтобы отогнать их прочь.
– А почему он должен их отгонять? – возмутилась Адриана.
– По причинам морали, они – рассадник греха. Есть и практические соображения: у нас из-за них припасы уменьшаются.
– Но вам же было позволено к нам присоединиться!
– В этом нет ничего предосудительного, я же служитель Господа.
– У нас есть уже один капеллан, он едет с нами от самого Лоррейна.
Священник нахмурился:
– Два священника и почти три сотни шлюх… э-э-э… присоединившихся. Кто же из нас больше съест?
– Неуместный вопрос, – резко ответила Адриана. – Уместней другой: кто лучше отрабатывает свой кусок хлеба?
Он открыл рот, злобно оскалился, снова закрыл его, будто раздумал говорить, и наконец произнес:
– Мадемуазель, вам хорошо известно, что такие речи оскорбительны для нашего Господа.
– Мне хорошо известно, что они оскорбительны для вас, – ответила Адриана со сладкой улыбкой на губах. – А что касается Бога, я не беру на себя смелость говорить от Его лица. – Священник открыл было рот, но она остановила его, подняв руку. – Нет, отец, увольте меня от дальнейших споров, у меня есть дела поважнее. – Разворачиваясь, она поскользнулась на жидкой грязи и рассмеялась, поскольку сцена получилась комической.
Перепалка со священником оказалась занятным делом, этого она еще никогда себе не позволяла. Адриана улыбнулась, осознав, что, пререкаясь с ним, она воображала, как Креси вела бы себя на ее месте. Конечно же, Креси пошла бы дальше и вывела бы заключение, что блуд только укрепляет мораль. Креси бы выразила всю свою ненависть к священнику, Адриана же его понимала, потому что совсем недавно она и сама носила такое же платье.
– В этой кляче нет и капли прыти, – полчаса спустя жаловалась Креси.
– Только резвой лошади тебе недоставало, – рассеянно ответила Адриана, она наблюдала, как меняется выражение лица ее малыша. Казалось, Николас был весьма увлечен звуком «чавк-чавк», который выбивали лошадиные копыта, опускаясь в жидкую грязь, словно малыш понимал связь между движением и звуком.
– Может быть, ты и права, и резвая лошадь мне не нужна, но я всегда чувствую себя не в пример счастливее, если знаю, что моя лошадь сможет нестись вскачь, если я того пожелаю.
– Потом мы найдем для тебя что-нибудь получше, – пообещала ей Адриана.
– А как у тебя дела с исчислениями ангелов?
– Неплохо, я продолжаю экспериментировать.
– Ну и какие ты уже успела сделать выводы? Есть какая-нибудь практическая польза от всего этого? Ты уже научилась превращать воду в вино?
– Нет еще, – ответила Адриана. – Я пока работаю с самыми простыми преобразованиями, а вино слишком сложный…
– Господи, Адриана, ты совершенно не понимаешь шуток.
Адриана опомнилась и улыбнулась:
– Ну, прости, думаю, я слишком погрузилась во все эти размышления.
Креси понимающе кивнула:
– Кажется, Джинн, как ты упорно его называешь, весьма обеспокоен твоей медлительностью.
– Медлительностью? Я бы определила это как осторожность, – ответила Адриана. – Мои самые первые опыты наглядно показали, что мои даже самые невинные просьбы могут привести к непредсказуемым последствиям. Давай предположим, что я прошу его, например, преобразовать свинец в медь.
– Предположим.
– Медь содержит больше философской ртути, чем свинец. Кроме того, у меди на каждые сто атомов приходится дополнительный атом свечения.
Креси громко, широко открыв рот, зевнула.
– Что это значит? – упрямо продолжала Адриана. – А это значит, что если Джинн будет выполнять то, что я его прошу, то есть превращать медь в свинец, то свечение непроизвольно выделится вместе с определенным количеством философской ртути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128