Что ж, у Иоанна не нашлось никаких возражений. Напротив, в тот же самый день он велел привезти в дом фигляра полную тележку винных бочек.
Луи де Вивре немедленно приступил к действиям, и паперть собора Парижской Богоматери изменилась до неузнаваемости. Продавцы птиц, трав и разных снадобий покинули ее, их место тут же заняли комедианты, шуты, гимнасты, медвежьи вожатые. Медведи и обезьяны прогуливались на свободе, и площадь вскоре стала похожа на зверинец под открытым небом.
В самом ее центре были воздвигнуты подмостки, и на них почти беспрерывно игрались различные пьесы. Сюжет их был практически одинаков: некий арманьяк, легко узнаваемый по белой ленте на правом рукаве, ссорился с неким бургундцем, носящим андреевский крест, причем последний неизменно оказывался победителем, а арманьяк получал по заслугам и был убит…
Время от времени Башка в окружении многочисленного эскорта вооруженных мясников навещал свою мамашу в ее лавке и, пользуясь случаем, останавливался поглядеть очередную сценку.
Но наиболее поразительным зрелищем были эти самые новоиспеченные старшины. Кроме комедиантов и шутов среди них, как и говорил Луи, оказалось полным-полно самого разнообразного парижского сброда: попрошайки, воришки, калеки, всевозможные уроды, один отвратительней другого. Все они были вооружены, и нередко между ними затевалась драка. Тут же собиралась толпа — зеваки старались не пропустить очередное захватывающее зрелище. Нередко по окончании кровавого спектакля жертву дружно бросали прямо в Сену, благо река протекала совсем близко.
При всей этой неразберихе существовала некая видимость иерархии. Но — только видимость, потому что царила здесь все-таки анархия. У каждого из пятидесятников под началом ходило около пятидесяти человек, разбитые на десятки, каждая, соответственно, со своим начальником.
Одной из самых колоритных фигур в их числе была Мишалетта, та, что во время первых спектаклей изображала Изабо. Луи назначил ее пятидесятницей над женщинами, потому что их сестры, разных проституток и нищенок, было довольно много. Мишалетта, с головой волчицы в короне, в платье, декольтированном до неприличия, царила среди них безраздельно.
Все эти дамы были вооружены, а по злобе и бешенству могли соперничать с мужчинами. Им не терпелось ввязаться в драку, и они во всю глотку распевали: «Поспешим, сестрицы, братцы, арманьякам резать яйца». В ожидании этого счастливого момента они отдавались своим соратникам за деньги, а иногда даже и бесплатно, если те приходились им по душе. Площадь перед собором Парижской Богоматери превратилась в подмостки и одновременно с тем — в гигантский бордель.
Порой здесь появлялась еще одна продажная женщина. Впрочем, никто не решался приближаться к этому блистательному созданию с ослепительной огненно-рыжей шевелюрой. Лисица Фелиза являлась теперь содержательницей самого известного дома терпимости в Париже, что находился совсем близко, на улице Галитьи. Сделать это приобретение она смогла благодаря сотне экю, полученной от Луи за одну известную услугу…
Не будет преувеличением добавить, что центром площади являлся теперь не сам собор, но дом квартального старшины, что находился слева, напротив Отель-Дье. Весь первый его этаж был занят бочками с вином, доставленными по приказу герцога Бургундского. Каждый мог войти и выпить, сколько влезет.
Но пройти в дом дальше первого этажа было не так-то просто. Второй этаж охраняли двадцать вооруженных солдат, которые сами не пили и периодически сменялись на посту своими товарищами. Это была личная охрана Болтуна, которой командовал пятидесятник Тассен. Всякого, кто делал попытку проникнуть в жилище старшины, безжалостно заворачивали обратно.
Наверху, на третьем и последнем этаже, квартальный проживал в одиночестве. Видели его очень редко. Иногда он высовывался в окно, что вызывало у толпы, клубящейся внизу, бурю оваций. Выходил из дома он крайне редко, только для встреч с другими старшинами, неизменно в сопровождении вооруженной охраны. Порой принимал кого-либо у себя. Он никогда не снимал маски, а двери его дома всегда были закрыты на ключ.
Старшина квартала собора Парижской Богоматери пользовался безумной популярностью. Еще он вызывал страх: в этой голове с острым клювом и птичьими лапами виделось что-то угрожающее. О нем ходили самые неправдоподобные и самые ужасающие слухи. Рассказывали даже, будто он еще более жесток, чем сам Башка, а одно это уже говорило слишком о многом.
***
3 декабря 1412 года в нескольких шагах отсюда, в соборе Парижской Богоматери, произошло событие, весьма важное для квартального.
Адам Безотцовщина в составе Бургундского дома присутствовал на предрождественской мессе и едва сдерживал бушующую в нем ярость. Еще весной по неизвестной причине англичане, все до единого, покинули Париж и вернулись к себе на родину. Неужели англо-бургундский альянс рассыпался? Несмотря на все старания, ему не удавалось получить никаких достоверных сведений об этом.
В ожидании изменений Адам вынужден был довольствоваться ничтожной персоной герцога, коротая время в компании Рауле д'Актонвиля. Этого последнего юноша начинал уже просто ненавидеть. Однако приходилось терпеть, иначе Рауле просто-напросто прогнал бы его. К счастью, именно в это воскресенье на мессе его не было, он был прикован к постели, став жертвой жесточайшей лихорадки.
Служба уже закончилась, и все потянулись к выходу, когда Адам увидел, как к нему приближается весьма причудливая особа. Человек был одет в синее одеяние со звездами, словно сказочный волшебник или персонаж балаганных фарсов. У него были длинные волосы и черная борода. На вид ему было около тридцати.
Адам собирался уже было переступить порог, когда странный тип преградил ему путь.
— Нет, только не сюда! Мы покинем собор через дверь правого бокового нефа, которая выходит на епископские постройки. Я там живу.
Адам грубо оттолкнул его, но человек оказался весьма настойчив и не отпускал его.
— Прошу вас, пойдемте со мной, это очень важно! Мне нужно проверить.
— Проверить?
— Да. Я должен увидеть у вас один кусочек кожаной перевязи и посмотреть, подходит ли он к моему.
Сердце Адама неистово забилось в груди. Арундел велел ему ничему не удивляться, но, право, было от чего прийти в замешательство: внешность его собеседника, место их встречи, ее обстоятельства… И это — в то время, когда он уже счел, что всякая надежда потеряна!
Адам собрался с духом и пошел за странным человеком. Покинув собор, тот вытащил из складок своего одеяния кусочек изрезанной кожи. Адам вытащил тот, что принадлежал ему, — с ним он не расставался ни днем, ни ночью. Две половинки совпали идеально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Луи де Вивре немедленно приступил к действиям, и паперть собора Парижской Богоматери изменилась до неузнаваемости. Продавцы птиц, трав и разных снадобий покинули ее, их место тут же заняли комедианты, шуты, гимнасты, медвежьи вожатые. Медведи и обезьяны прогуливались на свободе, и площадь вскоре стала похожа на зверинец под открытым небом.
В самом ее центре были воздвигнуты подмостки, и на них почти беспрерывно игрались различные пьесы. Сюжет их был практически одинаков: некий арманьяк, легко узнаваемый по белой ленте на правом рукаве, ссорился с неким бургундцем, носящим андреевский крест, причем последний неизменно оказывался победителем, а арманьяк получал по заслугам и был убит…
Время от времени Башка в окружении многочисленного эскорта вооруженных мясников навещал свою мамашу в ее лавке и, пользуясь случаем, останавливался поглядеть очередную сценку.
Но наиболее поразительным зрелищем были эти самые новоиспеченные старшины. Кроме комедиантов и шутов среди них, как и говорил Луи, оказалось полным-полно самого разнообразного парижского сброда: попрошайки, воришки, калеки, всевозможные уроды, один отвратительней другого. Все они были вооружены, и нередко между ними затевалась драка. Тут же собиралась толпа — зеваки старались не пропустить очередное захватывающее зрелище. Нередко по окончании кровавого спектакля жертву дружно бросали прямо в Сену, благо река протекала совсем близко.
При всей этой неразберихе существовала некая видимость иерархии. Но — только видимость, потому что царила здесь все-таки анархия. У каждого из пятидесятников под началом ходило около пятидесяти человек, разбитые на десятки, каждая, соответственно, со своим начальником.
Одной из самых колоритных фигур в их числе была Мишалетта, та, что во время первых спектаклей изображала Изабо. Луи назначил ее пятидесятницей над женщинами, потому что их сестры, разных проституток и нищенок, было довольно много. Мишалетта, с головой волчицы в короне, в платье, декольтированном до неприличия, царила среди них безраздельно.
Все эти дамы были вооружены, а по злобе и бешенству могли соперничать с мужчинами. Им не терпелось ввязаться в драку, и они во всю глотку распевали: «Поспешим, сестрицы, братцы, арманьякам резать яйца». В ожидании этого счастливого момента они отдавались своим соратникам за деньги, а иногда даже и бесплатно, если те приходились им по душе. Площадь перед собором Парижской Богоматери превратилась в подмостки и одновременно с тем — в гигантский бордель.
Порой здесь появлялась еще одна продажная женщина. Впрочем, никто не решался приближаться к этому блистательному созданию с ослепительной огненно-рыжей шевелюрой. Лисица Фелиза являлась теперь содержательницей самого известного дома терпимости в Париже, что находился совсем близко, на улице Галитьи. Сделать это приобретение она смогла благодаря сотне экю, полученной от Луи за одну известную услугу…
Не будет преувеличением добавить, что центром площади являлся теперь не сам собор, но дом квартального старшины, что находился слева, напротив Отель-Дье. Весь первый его этаж был занят бочками с вином, доставленными по приказу герцога Бургундского. Каждый мог войти и выпить, сколько влезет.
Но пройти в дом дальше первого этажа было не так-то просто. Второй этаж охраняли двадцать вооруженных солдат, которые сами не пили и периодически сменялись на посту своими товарищами. Это была личная охрана Болтуна, которой командовал пятидесятник Тассен. Всякого, кто делал попытку проникнуть в жилище старшины, безжалостно заворачивали обратно.
Наверху, на третьем и последнем этаже, квартальный проживал в одиночестве. Видели его очень редко. Иногда он высовывался в окно, что вызывало у толпы, клубящейся внизу, бурю оваций. Выходил из дома он крайне редко, только для встреч с другими старшинами, неизменно в сопровождении вооруженной охраны. Порой принимал кого-либо у себя. Он никогда не снимал маски, а двери его дома всегда были закрыты на ключ.
Старшина квартала собора Парижской Богоматери пользовался безумной популярностью. Еще он вызывал страх: в этой голове с острым клювом и птичьими лапами виделось что-то угрожающее. О нем ходили самые неправдоподобные и самые ужасающие слухи. Рассказывали даже, будто он еще более жесток, чем сам Башка, а одно это уже говорило слишком о многом.
***
3 декабря 1412 года в нескольких шагах отсюда, в соборе Парижской Богоматери, произошло событие, весьма важное для квартального.
Адам Безотцовщина в составе Бургундского дома присутствовал на предрождественской мессе и едва сдерживал бушующую в нем ярость. Еще весной по неизвестной причине англичане, все до единого, покинули Париж и вернулись к себе на родину. Неужели англо-бургундский альянс рассыпался? Несмотря на все старания, ему не удавалось получить никаких достоверных сведений об этом.
В ожидании изменений Адам вынужден был довольствоваться ничтожной персоной герцога, коротая время в компании Рауле д'Актонвиля. Этого последнего юноша начинал уже просто ненавидеть. Однако приходилось терпеть, иначе Рауле просто-напросто прогнал бы его. К счастью, именно в это воскресенье на мессе его не было, он был прикован к постели, став жертвой жесточайшей лихорадки.
Служба уже закончилась, и все потянулись к выходу, когда Адам увидел, как к нему приближается весьма причудливая особа. Человек был одет в синее одеяние со звездами, словно сказочный волшебник или персонаж балаганных фарсов. У него были длинные волосы и черная борода. На вид ему было около тридцати.
Адам собирался уже было переступить порог, когда странный тип преградил ему путь.
— Нет, только не сюда! Мы покинем собор через дверь правого бокового нефа, которая выходит на епископские постройки. Я там живу.
Адам грубо оттолкнул его, но человек оказался весьма настойчив и не отпускал его.
— Прошу вас, пойдемте со мной, это очень важно! Мне нужно проверить.
— Проверить?
— Да. Я должен увидеть у вас один кусочек кожаной перевязи и посмотреть, подходит ли он к моему.
Сердце Адама неистово забилось в груди. Арундел велел ему ничему не удивляться, но, право, было от чего прийти в замешательство: внешность его собеседника, место их встречи, ее обстоятельства… И это — в то время, когда он уже счел, что всякая надежда потеряна!
Адам собрался с духом и пошел за странным человеком. Покинув собор, тот вытащил из складок своего одеяния кусочек изрезанной кожи. Адам вытащил тот, что принадлежал ему, — с ним он не расставался ни днем, ни ночью. Две половинки совпали идеально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192