И как всегда, довольно скоро преуспел.
Все это время Жан ежедневно играл в шахматы с правителем Хамы, ни разу не одержав над ним верх, и продолжал исследовать библиотеку.
Между этими двумя столь разными людьми установились доверительные отношения, и даже нечто вроде дружбы. Абдул Феда всячески одобрял занятия Жана и зачастую присоединялся к нему. Они могли весь день напролет читать, сидя рядом за столом и не произнося ни слова. А иногда оставляли чтение, чтобы обменяться мнениями по разным вопросам: религия, философия, музыка, женщины…
16 марта 1384 года, в средопостье, Жан, со вздохом закончив очередную сарацинскую книгу и не найдя в ней ничего для себя интересного, отправился к стеллажам в поисках очередного тома. Один из них привлек его внимание, причем не названием, но оформлением.
Книга не была переплетена в шкуру газели, как прочие. Ее твердый оклад с золотой застежкой украшала искусно обработанная эмаль, как это делали на Западе. Жан не мог не заинтересоваться книгой, похожей на ту, какую когда-то он заказал для своей крестницы Изабеллы, по которой учил ее читать и пытался привить любовь к чтению. А если здесь и заключается знак, которого он ждал так долго?
Изнутри книга оказалась столь же красива, как и снаружи. И вновь Жан подумал о книге Изабеллы. Первую страницу сверху донизу занимали изображения орнаментов в сарацинском стиле. Невозможно было описать блеск красок: красная была торжественной, зеленая — сияющей, синяя — глубокой, а золотые линии сверкали ярче, чем если бы это был настоящий металл. В оправе из этого великолепия три слова, состоящие из сарацинских букв, начертание которых так походило на рисунок, казалось, служили дополнительным орнаментом.
Жан прочел: «Омар Хайям. Рубайат», и застыл в недоумении — он ничего не понимал! Он быстро пробежал глазами несколько следующих страниц. Они были столь же великолепны, что и первая: богато украшенные, на каждой четыре короткие линии с серебряными буквами. Жан мог их прочесть, мог произнести, но смысла этих слов не понимал. Он подозвал правителя Хамы, который стоял неподалеку, изучая карту.
Абдул Феда склонился над его плечом.
— Это не наш язык, а персидский. Используются одни и те же буквы, но это разные языки, как латинский и французский.
— Ты читаешь по-персидски?
— Нет. Но Омар Хайям, автор этой книги, писал и на нашем языке.
— Кем он был?
— Говорят, это был самый крупный поэт и самый крупный ученый своего времени. Он жил около трехсот лет назад, родился и умер в Нишапуре.
Правитель открыл карту своего деда и показал довольно далекую точку на Востоке. Затем обернулся к стеллажам.
— У меня здесь есть его книги на арабском. Он изобрел особую математическую систему.
Хотя Жан и был от этой науки весьма далек, он захотел увидеть произведение. Он без труда разобрал название — «Аль-Джабр» — и тотчас погрузился в чтение.
Но дальше нескольких страниц дело не пошло. Жана начала колотить дрожь, и на лбу выступил холодный пот. Заметив это, Абдул Феда немедленно послал за врачом. Тот, сразу определив, что нынешний приступ будет сильнее предыдущих и больному угрожает смерть, предписал ему сильный наркотик, вытяжку из цветов и растений. Жан почувствовал себя лучше, но когда понял, что начинается горячка, стал метаться и позвал брата.
Франсуа пришел, снедаемый тревогой и беспокойством. Фраза, которую он расслышал, повергла его в настоящий ужас:
— Волки! Они сошли с холма! Они вошли в лес!..
***
Жан не умер от этого нового приступа малярии, однако последствия оказались тяжелыми. Он страшно похудел и осунулся, живот его вздулся. Он совсем потерял аппетит, но внезапно нестерпимо захотел вина. Посоветовавшись с врачом, Абдул Феда разрешил дать больному выпить. Ухудшить физическое состояние это никак не могло, но, возможно, поддержало бы дух, а единственно от силы духа и зависело теперь здоровье Жана.
Тома Ларше получил приказ являться в библиотеку по любому требованию Жана; кроме того, Тома приносил вино во время шахматных партий.
За несколько лет Тома Ларше сильно постарел. Из грязно-серых волосы его стали совсем белыми, что придавало ему вид патриарха. Кроме того, его разум — вероятно, вследствие злоупотребления продукцией собственного производства — заметно ослабел. Он без конца бормотал какие-то невнятные песни, и когда его спрашивали, что они означают, отвечал, приложив палец к губам, как будто выдавал какую-то важную тайну:
— Я бог вина…
В конце июля 1384 года Жан закончил читать «Аль-Джабр». Для него это стало сильным разочарованием. Нет, это не та книга! «Аль-Джабр» представлял собой произведение чисто техническое, которое Жан не полностью понял, поскольку весьма слабо разбирался в материале.
Тогда он принялся за другой том, случайно взятый им с полки, но через несколько строчек бросил и вернулся к книге с эмалевым переплетом, чтобы вновь перелистать. От бессилия он впадал в отчаяние. Тянулись однообразные долгие дни. Жан открывал любую книгу наугад, но тут же отбрасывал ее, наливал бокал вина из глиняного кувшина, который Ларше принес для него, размыкал золотую застежку и рассматривал удивительные страницы, каждая из которых всего-то и содержала, что четыре строчки, обрамленные орнаментом.
Так проводил он целые сутки. Он проговаривал непонятные слова вслух, с ощущением, что в этих коротких фразах таится истина. Но истину эту он мог только произнести, мог даже прокричать. Это не имело значения. Он не понимал ее. Ему был доступен всего-навсего невразумительный набор звуков. И Жан начинал метаться по огромной библиотеке, завывая, как раненый зверь:
— Рубайят! Рубайят!
Но что означало слово «рубайят»? «Душа»? «Истина»? «Ключ»? «Тайна»? Вскоре он оставил всякие попытки проникнуть в тайну книги и только пил. В шахматы он играл все хуже и хуже, и Абдул Феда не раз упрекал его, а однажды даже пригрозил отправить в карьер.
***
11 ноября 1384 года, в День святого Мартина, Франсуа как раз занимался со своими людьми в садах дворца, когда увидел зрелище столь ослепительное, что бросил все, чтобы полюбоваться картиной.
Во дворец вступал караван из десятка верблюдов. Со спины каждого животного свисали сарацинские ковры. Это было какое-то чудо, сказка! Франсуа вспомнились гобелены, которые ему доводилось видеть в Париже. Какими бледными казались они по сравнению с этими! Ему захотелось потрогать их: никогда еще он не ощущал под пальцами такой мягкости! Франсуа решил показать это Жану. Быть может, чудесные ковры избавят брата от меланхолии?
Войдя в библиотеку, Франсуа застал Жана пьяным, хотя было еще раннее утро.
— Прибыл торговец сарацинскими коврами.
— Что ты сказал?
— Я говорю, торговец…
Жан вскочил с места как оглашенный и ринулся из библиотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Все это время Жан ежедневно играл в шахматы с правителем Хамы, ни разу не одержав над ним верх, и продолжал исследовать библиотеку.
Между этими двумя столь разными людьми установились доверительные отношения, и даже нечто вроде дружбы. Абдул Феда всячески одобрял занятия Жана и зачастую присоединялся к нему. Они могли весь день напролет читать, сидя рядом за столом и не произнося ни слова. А иногда оставляли чтение, чтобы обменяться мнениями по разным вопросам: религия, философия, музыка, женщины…
16 марта 1384 года, в средопостье, Жан, со вздохом закончив очередную сарацинскую книгу и не найдя в ней ничего для себя интересного, отправился к стеллажам в поисках очередного тома. Один из них привлек его внимание, причем не названием, но оформлением.
Книга не была переплетена в шкуру газели, как прочие. Ее твердый оклад с золотой застежкой украшала искусно обработанная эмаль, как это делали на Западе. Жан не мог не заинтересоваться книгой, похожей на ту, какую когда-то он заказал для своей крестницы Изабеллы, по которой учил ее читать и пытался привить любовь к чтению. А если здесь и заключается знак, которого он ждал так долго?
Изнутри книга оказалась столь же красива, как и снаружи. И вновь Жан подумал о книге Изабеллы. Первую страницу сверху донизу занимали изображения орнаментов в сарацинском стиле. Невозможно было описать блеск красок: красная была торжественной, зеленая — сияющей, синяя — глубокой, а золотые линии сверкали ярче, чем если бы это был настоящий металл. В оправе из этого великолепия три слова, состоящие из сарацинских букв, начертание которых так походило на рисунок, казалось, служили дополнительным орнаментом.
Жан прочел: «Омар Хайям. Рубайат», и застыл в недоумении — он ничего не понимал! Он быстро пробежал глазами несколько следующих страниц. Они были столь же великолепны, что и первая: богато украшенные, на каждой четыре короткие линии с серебряными буквами. Жан мог их прочесть, мог произнести, но смысла этих слов не понимал. Он подозвал правителя Хамы, который стоял неподалеку, изучая карту.
Абдул Феда склонился над его плечом.
— Это не наш язык, а персидский. Используются одни и те же буквы, но это разные языки, как латинский и французский.
— Ты читаешь по-персидски?
— Нет. Но Омар Хайям, автор этой книги, писал и на нашем языке.
— Кем он был?
— Говорят, это был самый крупный поэт и самый крупный ученый своего времени. Он жил около трехсот лет назад, родился и умер в Нишапуре.
Правитель открыл карту своего деда и показал довольно далекую точку на Востоке. Затем обернулся к стеллажам.
— У меня здесь есть его книги на арабском. Он изобрел особую математическую систему.
Хотя Жан и был от этой науки весьма далек, он захотел увидеть произведение. Он без труда разобрал название — «Аль-Джабр» — и тотчас погрузился в чтение.
Но дальше нескольких страниц дело не пошло. Жана начала колотить дрожь, и на лбу выступил холодный пот. Заметив это, Абдул Феда немедленно послал за врачом. Тот, сразу определив, что нынешний приступ будет сильнее предыдущих и больному угрожает смерть, предписал ему сильный наркотик, вытяжку из цветов и растений. Жан почувствовал себя лучше, но когда понял, что начинается горячка, стал метаться и позвал брата.
Франсуа пришел, снедаемый тревогой и беспокойством. Фраза, которую он расслышал, повергла его в настоящий ужас:
— Волки! Они сошли с холма! Они вошли в лес!..
***
Жан не умер от этого нового приступа малярии, однако последствия оказались тяжелыми. Он страшно похудел и осунулся, живот его вздулся. Он совсем потерял аппетит, но внезапно нестерпимо захотел вина. Посоветовавшись с врачом, Абдул Феда разрешил дать больному выпить. Ухудшить физическое состояние это никак не могло, но, возможно, поддержало бы дух, а единственно от силы духа и зависело теперь здоровье Жана.
Тома Ларше получил приказ являться в библиотеку по любому требованию Жана; кроме того, Тома приносил вино во время шахматных партий.
За несколько лет Тома Ларше сильно постарел. Из грязно-серых волосы его стали совсем белыми, что придавало ему вид патриарха. Кроме того, его разум — вероятно, вследствие злоупотребления продукцией собственного производства — заметно ослабел. Он без конца бормотал какие-то невнятные песни, и когда его спрашивали, что они означают, отвечал, приложив палец к губам, как будто выдавал какую-то важную тайну:
— Я бог вина…
В конце июля 1384 года Жан закончил читать «Аль-Джабр». Для него это стало сильным разочарованием. Нет, это не та книга! «Аль-Джабр» представлял собой произведение чисто техническое, которое Жан не полностью понял, поскольку весьма слабо разбирался в материале.
Тогда он принялся за другой том, случайно взятый им с полки, но через несколько строчек бросил и вернулся к книге с эмалевым переплетом, чтобы вновь перелистать. От бессилия он впадал в отчаяние. Тянулись однообразные долгие дни. Жан открывал любую книгу наугад, но тут же отбрасывал ее, наливал бокал вина из глиняного кувшина, который Ларше принес для него, размыкал золотую застежку и рассматривал удивительные страницы, каждая из которых всего-то и содержала, что четыре строчки, обрамленные орнаментом.
Так проводил он целые сутки. Он проговаривал непонятные слова вслух, с ощущением, что в этих коротких фразах таится истина. Но истину эту он мог только произнести, мог даже прокричать. Это не имело значения. Он не понимал ее. Ему был доступен всего-навсего невразумительный набор звуков. И Жан начинал метаться по огромной библиотеке, завывая, как раненый зверь:
— Рубайят! Рубайят!
Но что означало слово «рубайят»? «Душа»? «Истина»? «Ключ»? «Тайна»? Вскоре он оставил всякие попытки проникнуть в тайну книги и только пил. В шахматы он играл все хуже и хуже, и Абдул Феда не раз упрекал его, а однажды даже пригрозил отправить в карьер.
***
11 ноября 1384 года, в День святого Мартина, Франсуа как раз занимался со своими людьми в садах дворца, когда увидел зрелище столь ослепительное, что бросил все, чтобы полюбоваться картиной.
Во дворец вступал караван из десятка верблюдов. Со спины каждого животного свисали сарацинские ковры. Это было какое-то чудо, сказка! Франсуа вспомнились гобелены, которые ему доводилось видеть в Париже. Какими бледными казались они по сравнению с этими! Ему захотелось потрогать их: никогда еще он не ощущал под пальцами такой мягкости! Франсуа решил показать это Жану. Быть может, чудесные ковры избавят брата от меланхолии?
Войдя в библиотеку, Франсуа застал Жана пьяным, хотя было еще раннее утро.
— Прибыл торговец сарацинскими коврами.
— Что ты сказал?
— Я говорю, торговец…
Жан вскочил с места как оглашенный и ринулся из библиотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192