– И не из простых.
Цыганка бросила на Женю быстрый вороватый взгляд, в котором мелькнуло напряженное внимание, – и на мгновение словно сделалась незаметнее.
– Так что, господа, мы имеем стоять рядом с табором, – насмешливо добавил Женя. – Честь имею поздравить с соседством.
– Чернецкой, Вы среди нас единственный, у кого голова на плечах! – Юрасов расхохотался. – Осел же я, что не сообразил! Нина, и много вас тут?
– С красными плохо: начальники к цыганам недобрые, с солдатов взять нечего. – Нина с веселым задором взглянула на Раневича. – Коня на прошлой неделе красного добыли, ой плохо, довели коня хорошего, чтоб у них животы полопались. Холка сбитая, губы рваные…
– И команды понимать перестал.
– Ой перестал! То ли дело ваши-то кони – чищены-холены… Худым овсом, да вовремя накормлены, ай хороши!
– Не проверить ли в конюшне, – полушутя забеспокоился Рындин.
– А имеет смысл, – улыбнулся Раневич. – Покуда мы тут лясы точим, с красавицей-гостьей.
– Вот и ходи с добром! – Нина всплеснула руками с неподдельной обидой. – Разве цыгане армию не любят? Деньги есть – сами дадите, считать не станете, ай ласки не помним? Купца да офицера цыгане любят за душу за широкую – да офицер цыганке милее.
– Что так, Нина или офицер красивее?
– И красивее – в золотых погонах ходит, в седле сидит ладно, да не за это цыганке люб. Купец от полноты щедрый, а офицер иной раз и от пустоты: веселей с офицером.
– Тем лучше. A votre sante! – Рындин, приподнявший было стакан, неожиданно поморщился. – Merde!
– Что, чувствуется? Вечером наложу анестезирующее.
– Ай врач? – живо спросила Нина. – Тут в крайней избе девушка, из ваших, Настей зовут. Плохо, тиф. Помереть может. Я ее довела до избы – на дороге нашла, а баба там дура. Пойдешь?
– Что ж ты молчала?! – в сердцах бросил Хрущев, привычным жестом потянувшись к сумке.
– Вот сказала же… – с недоумением повела плечами Нина.
– В каком доме?
– По этой стороне крайний. Ветла рядом.
– Ты давно ее нашла?
– Ай только что… Плохо дело: волосы скоро клочьями полезут. Да крови мало – ребенка она скинула… Другая б уж померла.
Хрущев вышел.
Каждому из присутствующих сделалось вдруг гнетуще стыдно за свое веселье, как за грязный поступок. Исчез и оживленный интерес к цыганке, которую всю заслонила собой укоряющая тень неизвестной женщины. Чьей сестрой, чьей женой она была?
– Погадала бы ты, что ли, Нина, – хмуро нарушил молчание Раневич. – Мне, к примеру.
– Как Зубову? – усмехнулся Юрасов. – Впрочем, и впрямь погадай. Благо и карты на столе.
– Этими нельзя. – Цыганка с явной неохотой вытащила откуда-то из складок грязной шелковой шали колоду с темно-зеленой, почти черной рубашкой. В овале посреди рубашки змея с женской головой обвивалась вокруг дерева, осыпанного красными яблоками. Эти донельзя замусоленные карты были крупнее обычных игральных. – Ай погадать?
– Погадай на Чернецкого! – с деланной насмешливостью бросил Рындин, кивнув цыганке на Женю. Нина отрицательно замотала головой.
– Оставьте ее, корнет, – уронил Женя. – Вы же видите, что я ее чем-то пугаю.
– Пусть тогда гадает на кого хочет. На кого-нибудь из нас.
– Нет, не стану. Не хочу.
– А эта сивилла тактична, – почти про себя произнес со смешком Раневич.
– А впрочем… – Женя подошел к столу и чисто гимназическим жестом пододвинув одной рукой стул, уселся верхом. – Мне тоже стало любопытно. Послушай, – Женя с приветливой усмешкой взглянул на цыганку, – погадай мне на человека одних со мной лет, но противоположной масти.
Цыганка начала тасовать карты. Первой на липкую клеенку стола упала бубновая семерка.
– Ой, лихо твоему светлому! – нараспев протянула Нина
– Да, похоже, что моему светлому сейчас достается на орехи. – Женя качнулся на стуле. – А рядом – лестничный пролет, все верно: не уйдешь, не объедешь, иди, голубчик, куда дорожка ведет… Вавилонская башня… эх ты, только старого шута не хватало… Слушай, а какого черта тут затесалась эта дама?
– Женщина молодая, большая любовь – дама-то червонная…
– Сейчас?
– На чем сердце успокоится… Будет… Не скоро еще.
– И на том спасибо.
– Вот уж не думал, Чернецкой, что Вы эдаким манером увлекаетесь картишками.
– А великолепная математическая тренировка – Женя снова закачался на стуле.
– Опасность падает… Слезы падают… – раскладывая, продолжала цыганка. – До смерти счастья не будет…
– Погоди – большая любовь без счастья?
– Так карты говорят, – ответила цыганка. – Старухи бы наши объяснили.
– Погоди-ка! – Женя повернулся к цыганке и, взяв у нее колоду, продолжил расклад. – Ключ… мастер-зиждитель… Ну и ну… Очень много червей… А этот король, рядом с шутом?
– Ненадолго придет, много сделает, любовь в нем большая…
– Любопытно… А дальше?
– Ну что, Хрущев?!
Женя бросил карты, не положив последней.
– Да черт знает что, – с бессильной злобой ответил вошедший врач. – Девочка лет восемнадцати, не больше, из хорошей семьи, совершенно одна, в тифу, истощена предельно». Везти с собой – не вынесет дороги, оставлять на глупых баб – уморят. Если не выкинут… А выступаем – завтра. Не знаю я, что делать! Послал покуда вестового за местным фельдшером.
– Ох и… А фельдшер наверное есть?
– На днях был. Сейчас-то сиделка с ней, я распорядился. Так ведь и сиделки с ней не оставишь, – Хрущев нервно заходил по избе, – любая дура обмолвится, так ведь большевички за ноги сиделку-то повесят… они на Красный Крест…
– Но это же вообще немыслимо: оставить больную женщину так, в местности, куда придут красные… – сквозь зубы проговорил Рындин.
– Прикажете свернуть отступление? – Раневич бросил сломавшуюся спичку и зачиркал новой.
– Послушай-ка… – Женя взглянул на цыганку. – Откуда она шла?
– Из Питера.
– Через фронт? Одна?
– С кем-то: когда заболела, бросили, испугались.
– Ты ее около Гатчины подобрала?
– Ну, – цыганка взглянула на свою руку, и Женя поймал этот взгляд, кинутый на небольшое кольцо с поцарапанным, чистой воды, мерцающим багровыми и золотыми искрами сапфиром.
– У нее взяла?
– Сама дала, спасибо говорила. Гордая. – Цыганка неуверенно взглянула на Женю. – Ай вернуть?..
– Верни. – Женя с кошачьей мягкостью повернулся ближе к цыганке, доверительным жестом положил ей руку на плечо. – Послушай… Нинуцэ… как ты думаешь, эта девушка может выжить?
– Другая бы померла. – Доброжелательно-ласковое обращение Жени, казалось, чем-то пугало цыганку. – Лечить – выживет. Злая жить.
– Злая жить… Как бы нам ей помочь, Нинуцэ? Скажи, кто у вас старший?
– Георгэ.
– А ты его дочка?
– Да.
– Хорошо… Так ты говоришь, старухи бы объяснили, что значит, когда карта показывает счастливую любовь без счастья?
– Старухи из табора не ходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Цыганка бросила на Женю быстрый вороватый взгляд, в котором мелькнуло напряженное внимание, – и на мгновение словно сделалась незаметнее.
– Так что, господа, мы имеем стоять рядом с табором, – насмешливо добавил Женя. – Честь имею поздравить с соседством.
– Чернецкой, Вы среди нас единственный, у кого голова на плечах! – Юрасов расхохотался. – Осел же я, что не сообразил! Нина, и много вас тут?
– С красными плохо: начальники к цыганам недобрые, с солдатов взять нечего. – Нина с веселым задором взглянула на Раневича. – Коня на прошлой неделе красного добыли, ой плохо, довели коня хорошего, чтоб у них животы полопались. Холка сбитая, губы рваные…
– И команды понимать перестал.
– Ой перестал! То ли дело ваши-то кони – чищены-холены… Худым овсом, да вовремя накормлены, ай хороши!
– Не проверить ли в конюшне, – полушутя забеспокоился Рындин.
– А имеет смысл, – улыбнулся Раневич. – Покуда мы тут лясы точим, с красавицей-гостьей.
– Вот и ходи с добром! – Нина всплеснула руками с неподдельной обидой. – Разве цыгане армию не любят? Деньги есть – сами дадите, считать не станете, ай ласки не помним? Купца да офицера цыгане любят за душу за широкую – да офицер цыганке милее.
– Что так, Нина или офицер красивее?
– И красивее – в золотых погонах ходит, в седле сидит ладно, да не за это цыганке люб. Купец от полноты щедрый, а офицер иной раз и от пустоты: веселей с офицером.
– Тем лучше. A votre sante! – Рындин, приподнявший было стакан, неожиданно поморщился. – Merde!
– Что, чувствуется? Вечером наложу анестезирующее.
– Ай врач? – живо спросила Нина. – Тут в крайней избе девушка, из ваших, Настей зовут. Плохо, тиф. Помереть может. Я ее довела до избы – на дороге нашла, а баба там дура. Пойдешь?
– Что ж ты молчала?! – в сердцах бросил Хрущев, привычным жестом потянувшись к сумке.
– Вот сказала же… – с недоумением повела плечами Нина.
– В каком доме?
– По этой стороне крайний. Ветла рядом.
– Ты давно ее нашла?
– Ай только что… Плохо дело: волосы скоро клочьями полезут. Да крови мало – ребенка она скинула… Другая б уж померла.
Хрущев вышел.
Каждому из присутствующих сделалось вдруг гнетуще стыдно за свое веселье, как за грязный поступок. Исчез и оживленный интерес к цыганке, которую всю заслонила собой укоряющая тень неизвестной женщины. Чьей сестрой, чьей женой она была?
– Погадала бы ты, что ли, Нина, – хмуро нарушил молчание Раневич. – Мне, к примеру.
– Как Зубову? – усмехнулся Юрасов. – Впрочем, и впрямь погадай. Благо и карты на столе.
– Этими нельзя. – Цыганка с явной неохотой вытащила откуда-то из складок грязной шелковой шали колоду с темно-зеленой, почти черной рубашкой. В овале посреди рубашки змея с женской головой обвивалась вокруг дерева, осыпанного красными яблоками. Эти донельзя замусоленные карты были крупнее обычных игральных. – Ай погадать?
– Погадай на Чернецкого! – с деланной насмешливостью бросил Рындин, кивнув цыганке на Женю. Нина отрицательно замотала головой.
– Оставьте ее, корнет, – уронил Женя. – Вы же видите, что я ее чем-то пугаю.
– Пусть тогда гадает на кого хочет. На кого-нибудь из нас.
– Нет, не стану. Не хочу.
– А эта сивилла тактична, – почти про себя произнес со смешком Раневич.
– А впрочем… – Женя подошел к столу и чисто гимназическим жестом пододвинув одной рукой стул, уселся верхом. – Мне тоже стало любопытно. Послушай, – Женя с приветливой усмешкой взглянул на цыганку, – погадай мне на человека одних со мной лет, но противоположной масти.
Цыганка начала тасовать карты. Первой на липкую клеенку стола упала бубновая семерка.
– Ой, лихо твоему светлому! – нараспев протянула Нина
– Да, похоже, что моему светлому сейчас достается на орехи. – Женя качнулся на стуле. – А рядом – лестничный пролет, все верно: не уйдешь, не объедешь, иди, голубчик, куда дорожка ведет… Вавилонская башня… эх ты, только старого шута не хватало… Слушай, а какого черта тут затесалась эта дама?
– Женщина молодая, большая любовь – дама-то червонная…
– Сейчас?
– На чем сердце успокоится… Будет… Не скоро еще.
– И на том спасибо.
– Вот уж не думал, Чернецкой, что Вы эдаким манером увлекаетесь картишками.
– А великолепная математическая тренировка – Женя снова закачался на стуле.
– Опасность падает… Слезы падают… – раскладывая, продолжала цыганка. – До смерти счастья не будет…
– Погоди – большая любовь без счастья?
– Так карты говорят, – ответила цыганка. – Старухи бы наши объяснили.
– Погоди-ка! – Женя повернулся к цыганке и, взяв у нее колоду, продолжил расклад. – Ключ… мастер-зиждитель… Ну и ну… Очень много червей… А этот король, рядом с шутом?
– Ненадолго придет, много сделает, любовь в нем большая…
– Любопытно… А дальше?
– Ну что, Хрущев?!
Женя бросил карты, не положив последней.
– Да черт знает что, – с бессильной злобой ответил вошедший врач. – Девочка лет восемнадцати, не больше, из хорошей семьи, совершенно одна, в тифу, истощена предельно». Везти с собой – не вынесет дороги, оставлять на глупых баб – уморят. Если не выкинут… А выступаем – завтра. Не знаю я, что делать! Послал покуда вестового за местным фельдшером.
– Ох и… А фельдшер наверное есть?
– На днях был. Сейчас-то сиделка с ней, я распорядился. Так ведь и сиделки с ней не оставишь, – Хрущев нервно заходил по избе, – любая дура обмолвится, так ведь большевички за ноги сиделку-то повесят… они на Красный Крест…
– Но это же вообще немыслимо: оставить больную женщину так, в местности, куда придут красные… – сквозь зубы проговорил Рындин.
– Прикажете свернуть отступление? – Раневич бросил сломавшуюся спичку и зачиркал новой.
– Послушай-ка… – Женя взглянул на цыганку. – Откуда она шла?
– Из Питера.
– Через фронт? Одна?
– С кем-то: когда заболела, бросили, испугались.
– Ты ее около Гатчины подобрала?
– Ну, – цыганка взглянула на свою руку, и Женя поймал этот взгляд, кинутый на небольшое кольцо с поцарапанным, чистой воды, мерцающим багровыми и золотыми искрами сапфиром.
– У нее взяла?
– Сама дала, спасибо говорила. Гордая. – Цыганка неуверенно взглянула на Женю. – Ай вернуть?..
– Верни. – Женя с кошачьей мягкостью повернулся ближе к цыганке, доверительным жестом положил ей руку на плечо. – Послушай… Нинуцэ… как ты думаешь, эта девушка может выжить?
– Другая бы померла. – Доброжелательно-ласковое обращение Жени, казалось, чем-то пугало цыганку. – Лечить – выживет. Злая жить.
– Злая жить… Как бы нам ей помочь, Нинуцэ? Скажи, кто у вас старший?
– Георгэ.
– А ты его дочка?
– Да.
– Хорошо… Так ты говоришь, старухи бы объяснили, что значит, когда карта показывает счастливую любовь без счастья?
– Старухи из табора не ходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122