У дверей отделения толпился музыкальный люд, с бумажными стаканчиками кофе, пирожками и бутылками мускателя разного калибра в руках.
Дэнни припарковался и вышел из машины, группка выпивох расступилась и пропустила его внутрь. В профсоюзном офисе было сыро и холодно: неровными рядами стояли складные стулья, растрескавшийся линолеум был усеян окурками, на стенах скотчем приклеены фотографии из журналов «Даунбит» и «Метроном». Половину оркестрантов составляли белые, другую половину — негры, будто администраторы надумали учредить в своем джазовом хозяйстве черно-белый паритет. У левой стены Дэнни увидел встроенное бюро. В глубине комнаты — шкаф с выдвижными ящиками для бумаг, на их страже стояла изможденная белая женщина. К ней и направился Дэнни, выставив вперед жетон и фотографии Марти Гойнза.
Женщина даже не посмотрела на жетон. Она, прищурившись, взглянула на снимки:
— Парень играет на тромбоне?
— Верно. Мартин Митчел Гойнз. На Рождество вы его направили в «Бидо Лито».
Женщина вгляделась в снимок:
— У него губы тромбониста. Что он натворил?
— Нарушение режима условного освобождения, — благоразумно слукавил Дэнни.
Дама постучала по снимку грязным пальцем с длинным красным ногтем:
— Горбатого могила исправит. Чем могу помочь? Дэнни указал на ящики:
— Мне нужны данные о его трудовой деятельности, всё, что есть.
Женщина повернулась, стала выдвигать и задвигать ящики, перебирать папки и, вытащив одну из них, быстро просмотрела первую страницу. Положила досье на стойку и сказала:
— Ерундовый тромбон. Где только таких находят.
Дэнни открыл папку, внимательно все прочел, сразу обнаружив два пропуска в записях трудовой деятельности: 38-40-й — Гойнз осужден окружным судом за хранение марихуаны; 44-48-й — его пребывание в Квентине по аналогичному обвинению. После 48-го года записи велись прерывисто: единичные двухнедельные выступления на игровых площадках Гардены и фатальный ангажемент в «Бидо Лито». В 36-м и 37-м, до первого своего тюремного срока, Гойнзу удавалось получить лишь случайную работу — отдельные номера в голливудском придорожном ресторанчике. Играть на тромбоне Марти Гойнз начал только в начале 40-х.
Назвав свой номер «Безумный Марти Гойнз и его Рог изобилия», он недолго гастролировал со Стэном Кентоном. В 1941-м у него было турне с Диким Вилли Монро. Целых несколько страниц подробно освещают его участие в 42, 43 и 44-м годах в сборных оркестрах в составе шести или восьми человек, игравших вечерами в дешевых ресторанах в долине Сан-Фернандо. В послужной список заносились лишь имена руководителей ансамблей или клубных менеджеров, его нанимавших; никто из остальных музыкантов при этом не упоминался. Дэнни закрыл папку, а дама сказала:
— По нулям, верно?
— Верно. Как вы думаете, не знал кто-нибудь из здешних парней, хочу сказать, не знаком ли кто из них с Мартином Гойнзом?
— Могу спросить.
— Спросите, если вам это не трудно. Женщина закатила глаза к небу, вывела пальцем знак доллара и ткнула себя в грудь. Дэнни почувствовал, как его пальцы вцепились в край стойки, и уловил исходящий от кожи запах выпитого вчера виски. Он уже был готов сорваться, но вспомнил, что находится за пределами округа и уже схлопотал выговор от начальника. Порылся в карманах в поисках наличных, вытащил пятерку и шлепнул ее на стойку.
— Спросите прямо сейчас.
Мадам схватила деньги и скрылась позади ящиков. Дэнни увидел ее, как она через мгновение уже ходила среди тех, кто стоял с бутылками, потом перешла к любителям кофе и пончиков. Выбрала из толпы высокого негра с бас-трубой в футляре, взяла его за руку и ввела в помещение. От длинного пальто этого человека, которое, казалось, служит ему оболочкой и местом постоянного жительства, на Дэнни повеяло запахом застарелого пота, листьев и раствора для полости рта. Женщина представила его:
— Честер Браун. Он знает Мартина Гойнза. Дэнни указал ему на ближайший ряд стульев. Мисс Джазовед вернулась к стойке, а бас направился к указанному месту, отхлебывая на ходу из флакона «Листерина». Прополоскал им горло и проглотил, пояснив: «Завтрак чемпионов». Дэнни сел от него через два стула, достаточно близко, чтобы хорошо слышать, но не настолько, чтобы дышать его вонью.
— Знаете Марти Гойнза, Честер? Негр рыгнул и спросил:
— А чем, собственно, обязан? Дэнни протянул ему доллар:
— На завтрак чемпиону.
— Я ем три раза в день, начальник. А рассказы о друзьях-товарищах разжигают аппетит.
Дэнни выложил еще один доллар. Честер схватил его, залпом опорожнил пузырек «Листерина» и погладил его:
— Улучшает память. А так как Марти я не видел с войны, вам моя память будет нужна.
Дэнни достал блокнот и ручку:
— Рассказывай. Трубач глубоко вздохнул:
— Я с Марти выступал, еще когда он звал себя Рогом Изобилия. Тогда еще на Вентура-бульвар сеяли бобы, а Долина была застроена халупами. Половина ребят бодяжили, половина садились на иглу. Сам Марти торчал как сволочь.
Пока семь долларов Дэнни себя оправдывали: подтверждалось и то, что он узнал из профсоюзного досье Гойнза, и то, что он знал о его судимостях.
— Давай дальше, Честер.
— Ну что, Марти стал приторговывать травкой, с этим у него вышло не очень. Как я слышал, он занимался этим недолго. Он грабитель был прирожденный. Все ребятишки, которые грелись, этим занимались. В барах тырили сумочки со столов и со стульев, узнавали адреса людей, выкрадывали ключи от дома, пока бармен их поил. На одном выступлении смотришь — нет ударника, на другом — трубы и так далее: они сведениями делились, чтобы обворовывать местных клиентов. Марти тоже всем этим занимался, только в одиночку; в перерыве угонит машину, грабанет кого-то и бегом к следующему номеру выступления. Говорю ж, он грабитель был прирожденный.
Это что-то новенькое, даже для копа, который сам в молодые годы угонял машины и, кажется, об этом знал все досконально.
— Это о каких годах идет речь, Честер? Постарайся вспомнить.
Браун посмотрел на пузырек «Листерина»:
— Чтобы не соврать, скажу так: с лета 43-го до, наверно, 44-го.
Гойнз схлопотал второй срок в апреле 44-го.
— Работал он один?
— Вы про грабежи?
— Про них. И вообще, были у него какие-то партнеры?
— Ежели не считать одного малого, Рог Изобилия всегда сам по себе гулял. Тот его кореш — белый, светлоголовый малый, высокий и застенчивый — любил джаз, но ни на чем играть не умел. Он пострадал в пожаре, и все лицо у него было забинтовано, как у той мумии. Мальчуган еще — ну, лет девятнадцать, а может двадцать. Сколько они с Марти переграбили — и не припомнишь.
Дэнни охватила дрожь. Хотя «мальчуган» не мог быть убийцей: подросток в 1943-1944-м не может выглядеть седым пожилым мужчиной в 1950-м.
— Что сталось с тем корешом, Честер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Дэнни припарковался и вышел из машины, группка выпивох расступилась и пропустила его внутрь. В профсоюзном офисе было сыро и холодно: неровными рядами стояли складные стулья, растрескавшийся линолеум был усеян окурками, на стенах скотчем приклеены фотографии из журналов «Даунбит» и «Метроном». Половину оркестрантов составляли белые, другую половину — негры, будто администраторы надумали учредить в своем джазовом хозяйстве черно-белый паритет. У левой стены Дэнни увидел встроенное бюро. В глубине комнаты — шкаф с выдвижными ящиками для бумаг, на их страже стояла изможденная белая женщина. К ней и направился Дэнни, выставив вперед жетон и фотографии Марти Гойнза.
Женщина даже не посмотрела на жетон. Она, прищурившись, взглянула на снимки:
— Парень играет на тромбоне?
— Верно. Мартин Митчел Гойнз. На Рождество вы его направили в «Бидо Лито».
Женщина вгляделась в снимок:
— У него губы тромбониста. Что он натворил?
— Нарушение режима условного освобождения, — благоразумно слукавил Дэнни.
Дама постучала по снимку грязным пальцем с длинным красным ногтем:
— Горбатого могила исправит. Чем могу помочь? Дэнни указал на ящики:
— Мне нужны данные о его трудовой деятельности, всё, что есть.
Женщина повернулась, стала выдвигать и задвигать ящики, перебирать папки и, вытащив одну из них, быстро просмотрела первую страницу. Положила досье на стойку и сказала:
— Ерундовый тромбон. Где только таких находят.
Дэнни открыл папку, внимательно все прочел, сразу обнаружив два пропуска в записях трудовой деятельности: 38-40-й — Гойнз осужден окружным судом за хранение марихуаны; 44-48-й — его пребывание в Квентине по аналогичному обвинению. После 48-го года записи велись прерывисто: единичные двухнедельные выступления на игровых площадках Гардены и фатальный ангажемент в «Бидо Лито». В 36-м и 37-м, до первого своего тюремного срока, Гойнзу удавалось получить лишь случайную работу — отдельные номера в голливудском придорожном ресторанчике. Играть на тромбоне Марти Гойнз начал только в начале 40-х.
Назвав свой номер «Безумный Марти Гойнз и его Рог изобилия», он недолго гастролировал со Стэном Кентоном. В 1941-м у него было турне с Диким Вилли Монро. Целых несколько страниц подробно освещают его участие в 42, 43 и 44-м годах в сборных оркестрах в составе шести или восьми человек, игравших вечерами в дешевых ресторанах в долине Сан-Фернандо. В послужной список заносились лишь имена руководителей ансамблей или клубных менеджеров, его нанимавших; никто из остальных музыкантов при этом не упоминался. Дэнни закрыл папку, а дама сказала:
— По нулям, верно?
— Верно. Как вы думаете, не знал кто-нибудь из здешних парней, хочу сказать, не знаком ли кто из них с Мартином Гойнзом?
— Могу спросить.
— Спросите, если вам это не трудно. Женщина закатила глаза к небу, вывела пальцем знак доллара и ткнула себя в грудь. Дэнни почувствовал, как его пальцы вцепились в край стойки, и уловил исходящий от кожи запах выпитого вчера виски. Он уже был готов сорваться, но вспомнил, что находится за пределами округа и уже схлопотал выговор от начальника. Порылся в карманах в поисках наличных, вытащил пятерку и шлепнул ее на стойку.
— Спросите прямо сейчас.
Мадам схватила деньги и скрылась позади ящиков. Дэнни увидел ее, как она через мгновение уже ходила среди тех, кто стоял с бутылками, потом перешла к любителям кофе и пончиков. Выбрала из толпы высокого негра с бас-трубой в футляре, взяла его за руку и ввела в помещение. От длинного пальто этого человека, которое, казалось, служит ему оболочкой и местом постоянного жительства, на Дэнни повеяло запахом застарелого пота, листьев и раствора для полости рта. Женщина представила его:
— Честер Браун. Он знает Мартина Гойнза. Дэнни указал ему на ближайший ряд стульев. Мисс Джазовед вернулась к стойке, а бас направился к указанному месту, отхлебывая на ходу из флакона «Листерина». Прополоскал им горло и проглотил, пояснив: «Завтрак чемпионов». Дэнни сел от него через два стула, достаточно близко, чтобы хорошо слышать, но не настолько, чтобы дышать его вонью.
— Знаете Марти Гойнза, Честер? Негр рыгнул и спросил:
— А чем, собственно, обязан? Дэнни протянул ему доллар:
— На завтрак чемпиону.
— Я ем три раза в день, начальник. А рассказы о друзьях-товарищах разжигают аппетит.
Дэнни выложил еще один доллар. Честер схватил его, залпом опорожнил пузырек «Листерина» и погладил его:
— Улучшает память. А так как Марти я не видел с войны, вам моя память будет нужна.
Дэнни достал блокнот и ручку:
— Рассказывай. Трубач глубоко вздохнул:
— Я с Марти выступал, еще когда он звал себя Рогом Изобилия. Тогда еще на Вентура-бульвар сеяли бобы, а Долина была застроена халупами. Половина ребят бодяжили, половина садились на иглу. Сам Марти торчал как сволочь.
Пока семь долларов Дэнни себя оправдывали: подтверждалось и то, что он узнал из профсоюзного досье Гойнза, и то, что он знал о его судимостях.
— Давай дальше, Честер.
— Ну что, Марти стал приторговывать травкой, с этим у него вышло не очень. Как я слышал, он занимался этим недолго. Он грабитель был прирожденный. Все ребятишки, которые грелись, этим занимались. В барах тырили сумочки со столов и со стульев, узнавали адреса людей, выкрадывали ключи от дома, пока бармен их поил. На одном выступлении смотришь — нет ударника, на другом — трубы и так далее: они сведениями делились, чтобы обворовывать местных клиентов. Марти тоже всем этим занимался, только в одиночку; в перерыве угонит машину, грабанет кого-то и бегом к следующему номеру выступления. Говорю ж, он грабитель был прирожденный.
Это что-то новенькое, даже для копа, который сам в молодые годы угонял машины и, кажется, об этом знал все досконально.
— Это о каких годах идет речь, Честер? Постарайся вспомнить.
Браун посмотрел на пузырек «Листерина»:
— Чтобы не соврать, скажу так: с лета 43-го до, наверно, 44-го.
Гойнз схлопотал второй срок в апреле 44-го.
— Работал он один?
— Вы про грабежи?
— Про них. И вообще, были у него какие-то партнеры?
— Ежели не считать одного малого, Рог Изобилия всегда сам по себе гулял. Тот его кореш — белый, светлоголовый малый, высокий и застенчивый — любил джаз, но ни на чем играть не умел. Он пострадал в пожаре, и все лицо у него было забинтовано, как у той мумии. Мальчуган еще — ну, лет девятнадцать, а может двадцать. Сколько они с Марти переграбили — и не припомнишь.
Дэнни охватила дрожь. Хотя «мальчуган» не мог быть убийцей: подросток в 1943-1944-м не может выглядеть седым пожилым мужчиной в 1950-м.
— Что сталось с тем корешом, Честер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135