Так говорят ученые.
Карл развел руками, не скрывая, что ее вопрос его озадачил. Однако на самом деле, уже произнося эти слова, он начал понимать, что вопрос Садовницы был не так бессмыслен, как это показалось ему вначале.
– Ветер носит чужие запахи, госпожа Садовница. – Он решил, что пришло время улыбнуться. – Цветы и деревья, костер и немытое тело, гниющие водоросли… да мало ли чем может пахнуть ветер, крадущий запахи, как ворона блестящие вещички.
– Возможно, вы правы, – кивнула Виктория. – Но что вы скажете о снеге? Или опять сошлетесь на мнения мудрецов, полагающих, что снег есть вода, а вода сама по себе запаха не имеет?
– Скажу, что вы правы. – Карл еще не понимал, куда она клонит, но подозревал, что ее вопросы возникли не от живости ума прекрасной Садовницы, а из соображений, далеко выходящих за границы значений известных им обоим слов. – Снег пахнет зимой и смертью. Так говорят горцы.
– А может ли снег петь? – Казалось, с каждым вопросом ее черные глаза становятся все больше и больше.
– Не надо испытывать на мне свои чары, госпожа, – сказал он, стерев с губ улыбку. – На меня они, как вы должны были уже убедиться, не действуют, но настроение у меня от этого портится, а художник должен быть в хорошем настроении, иначе портрет выйдет плохо.
– Думаешь, я хочу заполучить тебя в постель? – спросила она, не меняя выражения лица.
– Возможно, что и нет, – покачал Карл головой. – А возможно, что и хочешь, но если не хочешь сейчас, то захочешь потом.
– Ты умеешь читать будущее? – подняла она бровь.
– Нет, не умею, – с сожалением признался он. – Но зато я разбираюсь в людях, особенно в женщинах.
– Вот как. – Она все-таки улыбнулась. – Но ты имеешь в виду обычных людей, а я…
– Видящая, – закончил он за нее.
Вот теперь он ее удивил так удивил. Глаза Виктории раскрылись еще шире – хотя куда уж еще?
– Откуда ты узнал? – спросила она.
– Догадка, не более, – усмехнулся он. – Но ты мне, конечно, не расскажешь, что тебе привиделось.
– Расскажу. – Виктория уже взяла себя в руки и снова была бесстрастна. – Не все, но кое-что расскажу.
Она вдруг улыбнулась, и оказалось, что улыбка у нее такая же красивая, как и все остальное. И такая же неживая.
– Во время Фестиваля я поняла, что Яна ты не убьешь, хотя он и умрет, и умрет плохо.
– Надеюсь, что ты права. – Карл искренне хотел ей верить, но верилось с трудом. Ян должен был объявиться так скоро, как скоро перекипит его первое бешенство.
– Ты так хочешь его смерти? – Виктория второй раз разрешила своим чувствам выглянуть из-за стены, построенной ее волей.
– Нет, – покачал головой Карл. – Я просто не хочу никого убивать.
– Любопытно, – тихо и медленно, как бы взвешивая в уме его слова, произнесла Виктория. – Но для чего тогда ты носишь меч? Впрочем, не отвечай, я уже знаю. Ты дворянин?
– Так ты читаешь не только будущее, но и прошлое?
«На каждого умника всегда найдется еще больший умник», – не без облегчения мысленно процитировал Карл старую загорскую мудрость. Теперь он знал, что прошлое она читать не могла. В его прошлом Виктория видела лишь то, что он готов был ей показать.
– Дворянин, – признал он вслух. – Но меч я ношу просто потому, что мне это нравится. Просто нравится. Понимаешь?
– Допустим, – сказала она, задумчиво рассматривая его меч, и Карл понял, что не один он такой умный. У этой женщины отличное чутье на правду, и, если ей и не дано заглянуть в его прошлое так глубоко, как ей хотелось бы, все-таки Виктория была способна почувствовать, что видит не все. – А еще я увидела эти вопросы: чем пахнут ветер и снег и как поет ночь? Ты знаешь ответы, Карл?
– Нет. – Сейчас он сказал правду. Ее вопросы его озадачили, и более того – они заставили тревожно сжаться его бестрепетное сердце, а это, как он знал, сделать было не просто. – А что ты увидела на дороге? – спросил он.
– Что ты застрянешь в Сдоме и что тебе потребуются деньги, – легко ответила она, но тут же добавила: – Это все, Карл. Большего я тебе не скажу. Пойдем в дом, я буду тебе позировать, а буду ли я с тобой спать, покажет время. Сейчас я думаю, что нет, но кто знает, что я подумаю потом?
3
Надо признать, Виктория оказалась идеальной моделью в том смысле, что ее дивная красота предоставляла художнику редкостную возможность говорить правду. Впрочем, нет вещи без изъяна, как любят повторять горцы с Высокого хребта. Красота Виктории была лишена жизни и внутреннего света. Это была холодная красота эстетического идеала, но эмоционально она вызывала у Карла отторжение, а могла вызвать и отвращение. Ему потребовалось напрячь все свои чувства, обрушить баррикады и стены, воздвигнутые привычкой и волей, чтобы увидеть за холодным мороком, созданным искусством опытной колдуньи, живое пламя души незаурядной женщины. Это был вызов его искусству, и Карл был благодарен Виктории за этот труд души, который и есть главное дело художника, как понимал это главное сам Карл. А еще она умела «держать мгновение». Обычно даже самая опытная модель продолжает жить и во время сеанса. Она дышит, тело ее движется, она устает, и настроение ее меняется по мере того, как уходит время. Виктория не двигалась и, казалось, даже не дышала. По-видимому, она не знала, что такое усталость, и Карл, стремительно менявший лист за листом, откладывая в сторону готовые наброски, был ей за это благодарен тоже. Два часа времени и десять листов бумаги закончились удивительно быстро, и за все это время Виктория не произнесла ни единого слова.
Закончив, Карл поблагодарил Садовницу за доставленное ему удовольствие и начал складывать рисунки.
– Теперь я смогу работать в своей мастерской, – сказал он. – Полагаю, что ваш портрет, госпожа, будет готов не позднее, чем через десять дней.
– Так быстро? – Казалось, что она совсем не удивлена тем фактом, что позировать больше не придется.
– Я привык работать быстро, – улыбнулся Карл.
– Могу я взглянуть на ваши наброски? – спросила она, подходя.
– Разумеется, – ответил он и протянул ей листы.
Виктория взяла рисунки и, пройдя к круглому дубовому столу, стоявшему посередине гостиной, в которой она позировала, начала раскладывать их на инкрустированной светлым деревом столешнице.
– Я на самом деле так красива? – спросила она, посмотрев на первый рисунок.
– Да, – коротко ответил Карл. – Вы можете спросить зеркало, оно не обманывает.
– Откуда ты знаешь, сколько мне лет? – спросила она через минуту, рассматривая другой рисунок.
– Разве я ошибся? – вопросом на вопрос ответил он.
– Я еще не решила, хочу ли я с тобой спать! – В голосе Виктории прорезалось раздражение.
– Я думаю, что ты ошибаешься, – не согласился он.
– Я ничего не боюсь! – Гнев прорвал плотину ее выдержки.
– Мы все чего-нибудь боимся, – пожал плечами Карл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Карл развел руками, не скрывая, что ее вопрос его озадачил. Однако на самом деле, уже произнося эти слова, он начал понимать, что вопрос Садовницы был не так бессмыслен, как это показалось ему вначале.
– Ветер носит чужие запахи, госпожа Садовница. – Он решил, что пришло время улыбнуться. – Цветы и деревья, костер и немытое тело, гниющие водоросли… да мало ли чем может пахнуть ветер, крадущий запахи, как ворона блестящие вещички.
– Возможно, вы правы, – кивнула Виктория. – Но что вы скажете о снеге? Или опять сошлетесь на мнения мудрецов, полагающих, что снег есть вода, а вода сама по себе запаха не имеет?
– Скажу, что вы правы. – Карл еще не понимал, куда она клонит, но подозревал, что ее вопросы возникли не от живости ума прекрасной Садовницы, а из соображений, далеко выходящих за границы значений известных им обоим слов. – Снег пахнет зимой и смертью. Так говорят горцы.
– А может ли снег петь? – Казалось, с каждым вопросом ее черные глаза становятся все больше и больше.
– Не надо испытывать на мне свои чары, госпожа, – сказал он, стерев с губ улыбку. – На меня они, как вы должны были уже убедиться, не действуют, но настроение у меня от этого портится, а художник должен быть в хорошем настроении, иначе портрет выйдет плохо.
– Думаешь, я хочу заполучить тебя в постель? – спросила она, не меняя выражения лица.
– Возможно, что и нет, – покачал Карл головой. – А возможно, что и хочешь, но если не хочешь сейчас, то захочешь потом.
– Ты умеешь читать будущее? – подняла она бровь.
– Нет, не умею, – с сожалением признался он. – Но зато я разбираюсь в людях, особенно в женщинах.
– Вот как. – Она все-таки улыбнулась. – Но ты имеешь в виду обычных людей, а я…
– Видящая, – закончил он за нее.
Вот теперь он ее удивил так удивил. Глаза Виктории раскрылись еще шире – хотя куда уж еще?
– Откуда ты узнал? – спросила она.
– Догадка, не более, – усмехнулся он. – Но ты мне, конечно, не расскажешь, что тебе привиделось.
– Расскажу. – Виктория уже взяла себя в руки и снова была бесстрастна. – Не все, но кое-что расскажу.
Она вдруг улыбнулась, и оказалось, что улыбка у нее такая же красивая, как и все остальное. И такая же неживая.
– Во время Фестиваля я поняла, что Яна ты не убьешь, хотя он и умрет, и умрет плохо.
– Надеюсь, что ты права. – Карл искренне хотел ей верить, но верилось с трудом. Ян должен был объявиться так скоро, как скоро перекипит его первое бешенство.
– Ты так хочешь его смерти? – Виктория второй раз разрешила своим чувствам выглянуть из-за стены, построенной ее волей.
– Нет, – покачал головой Карл. – Я просто не хочу никого убивать.
– Любопытно, – тихо и медленно, как бы взвешивая в уме его слова, произнесла Виктория. – Но для чего тогда ты носишь меч? Впрочем, не отвечай, я уже знаю. Ты дворянин?
– Так ты читаешь не только будущее, но и прошлое?
«На каждого умника всегда найдется еще больший умник», – не без облегчения мысленно процитировал Карл старую загорскую мудрость. Теперь он знал, что прошлое она читать не могла. В его прошлом Виктория видела лишь то, что он готов был ей показать.
– Дворянин, – признал он вслух. – Но меч я ношу просто потому, что мне это нравится. Просто нравится. Понимаешь?
– Допустим, – сказала она, задумчиво рассматривая его меч, и Карл понял, что не один он такой умный. У этой женщины отличное чутье на правду, и, если ей и не дано заглянуть в его прошлое так глубоко, как ей хотелось бы, все-таки Виктория была способна почувствовать, что видит не все. – А еще я увидела эти вопросы: чем пахнут ветер и снег и как поет ночь? Ты знаешь ответы, Карл?
– Нет. – Сейчас он сказал правду. Ее вопросы его озадачили, и более того – они заставили тревожно сжаться его бестрепетное сердце, а это, как он знал, сделать было не просто. – А что ты увидела на дороге? – спросил он.
– Что ты застрянешь в Сдоме и что тебе потребуются деньги, – легко ответила она, но тут же добавила: – Это все, Карл. Большего я тебе не скажу. Пойдем в дом, я буду тебе позировать, а буду ли я с тобой спать, покажет время. Сейчас я думаю, что нет, но кто знает, что я подумаю потом?
3
Надо признать, Виктория оказалась идеальной моделью в том смысле, что ее дивная красота предоставляла художнику редкостную возможность говорить правду. Впрочем, нет вещи без изъяна, как любят повторять горцы с Высокого хребта. Красота Виктории была лишена жизни и внутреннего света. Это была холодная красота эстетического идеала, но эмоционально она вызывала у Карла отторжение, а могла вызвать и отвращение. Ему потребовалось напрячь все свои чувства, обрушить баррикады и стены, воздвигнутые привычкой и волей, чтобы увидеть за холодным мороком, созданным искусством опытной колдуньи, живое пламя души незаурядной женщины. Это был вызов его искусству, и Карл был благодарен Виктории за этот труд души, который и есть главное дело художника, как понимал это главное сам Карл. А еще она умела «держать мгновение». Обычно даже самая опытная модель продолжает жить и во время сеанса. Она дышит, тело ее движется, она устает, и настроение ее меняется по мере того, как уходит время. Виктория не двигалась и, казалось, даже не дышала. По-видимому, она не знала, что такое усталость, и Карл, стремительно менявший лист за листом, откладывая в сторону готовые наброски, был ей за это благодарен тоже. Два часа времени и десять листов бумаги закончились удивительно быстро, и за все это время Виктория не произнесла ни единого слова.
Закончив, Карл поблагодарил Садовницу за доставленное ему удовольствие и начал складывать рисунки.
– Теперь я смогу работать в своей мастерской, – сказал он. – Полагаю, что ваш портрет, госпожа, будет готов не позднее, чем через десять дней.
– Так быстро? – Казалось, что она совсем не удивлена тем фактом, что позировать больше не придется.
– Я привык работать быстро, – улыбнулся Карл.
– Могу я взглянуть на ваши наброски? – спросила она, подходя.
– Разумеется, – ответил он и протянул ей листы.
Виктория взяла рисунки и, пройдя к круглому дубовому столу, стоявшему посередине гостиной, в которой она позировала, начала раскладывать их на инкрустированной светлым деревом столешнице.
– Я на самом деле так красива? – спросила она, посмотрев на первый рисунок.
– Да, – коротко ответил Карл. – Вы можете спросить зеркало, оно не обманывает.
– Откуда ты знаешь, сколько мне лет? – спросила она через минуту, рассматривая другой рисунок.
– Разве я ошибся? – вопросом на вопрос ответил он.
– Я еще не решила, хочу ли я с тобой спать! – В голосе Виктории прорезалось раздражение.
– Я думаю, что ты ошибаешься, – не согласился он.
– Я ничего не боюсь! – Гнев прорвал плотину ее выдержки.
– Мы все чего-нибудь боимся, – пожал плечами Карл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136