Известие о мятеже пришло в Номону почти одновременно с письмом Ребекки Яристы. Жена Евгения и мать его сына взывала о помощи. Дмитрий был еще слишком юн, враги – многочисленны и жестоки, а в Цейре императрицу и наследника защищали лишь крошечная армия Льва Скомороха да наемная убрская гвардия, которой командовал владетель Нагум. Положение их было ненадежно и с каждым днем становилось все более и более опасным, тем более что казна досталась Дорогану и денег у императрицы не было. А векселям вдовы, как говорят в Загорье, веры мало.
Следовало спешить, ибо время и расстояние были против них. Обстоятельства – тоже, потому что не надо быть большим умником, чтобы понять: маршал Черн и герцог Карл – первые, но не последние среди тех, кто кинется делить добычу. В ближайшее время можно было ожидать наступления смуты и войны всех против всех. Обсудив известия и взвесив все известные им обстоятельства, Гавриель и Карл решили выступать немедленно. Быстрота была важнее силы, но зато теперь у стен Констанцы у них было всего три тысячи бойцов против семи или восьми тысяч карлианцев.
Дирер в среднем течении довольно широк, но в Констанце уже двадцать лет, как был построен каменный мост, соединявший берега реки. Если бы армии Гавриеля удалось переправиться здесь через Дирер, то дальше – в отсутствие сколько-нибудь значительных сил противника – дела пошли бы гораздо лучше. Всего три дневных перехода отделяли их от крепости Ружер, где находилась сейчас ставка императора Дмитрия. Однако дорогу к мосту перекрывали стены и башни Констанцы, а на Соляном тракте, прямо среди городских предместий, их ждала армия коннетабля Верхней Веды Рудольфа.
Карл смотрел на то, как занимают позиции спешившиеся рыцари поместного ополчения и верные Рудольфу – или, что то же самое, его кошельку – жандармы округа Веда, как выстраиваются поротно лучники и копейщики, как ветер играет флажками и вымпелами над головами солдат; он смотрел на многочисленные дымы, поднимающиеся в ясное морозное небо из печных труб Констанцы, на реку, несущую холодную стального цвета воду к далекому морю; смотрел, курил трубку, которая могла оказаться последней, и думал о превратностях судьбы, о величии и славе, которые способны растаять, как дым в необъятном небе, о жизни, которая подобно реке течет к неведомой цели, о тяжести долга, о верности и чести и снова о Судьбе.
Ну что ж, в тот день они снова поймали удачу, капризную кобылицу из убрских степей. Все произошло именно так, как увидели это Гавриель и Карл с холма, через который переваливал Соляной тракт на пути к Констанце и мосту через Дирер.
Для Рудольфа и его командиров все стало понятно в тот момент, когда сплоченная колонна маршала Гавриеля разделилась. И хотя основные силы явно шли в лоб, имея целью прорваться к воротам города, главный удар, несомненно, наносился не здесь, а на правом фланге карлианцев, на который нацелилась кавалерия регуляров. Атака закованных в сталь всадников была и в самом деле опасна, так как если бы они смогли прорваться через предместья Констанцы к городской стене, то зашли бы в тыл отряду, защищающему ворота, и могли отрезать армию Рудольфа от города. Но выполнить этот маневр было трудно, а скорее всего, и невозможно, тем более что коннетабль Верхней Веды их замысел разгадал. Лучники, укрывшиеся за плетнями, частоколами и садовыми деревьями, встретили регуляров Табачника градом стрел. Кавалерия не дрогнула, продолжая свою самоубийственную атаку. Стрелы выкашивали всадников ряд за рядом, вышибали их из седел, убивали и калечили, но остановить пока не могли.
Между тем и на левом фланге, и в центре тоже завязался бой. Но не надо было иметь большого военного опыта, чтобы понять: это сражение маршал Гавриель проиграл, еще не начав. Карл был уверен, что Рудольф думал об этом, наблюдая сейчас за избиением центральной колонны маршала, попавшей в ловушку похожей на узкий туннель улицы Праотцев. Люди полковника Троя несли огромные потери, раз за разом штурмуя частокол длинных пик и снова откатываясь назад. Сам Трой был убит во второй атаке, но это было уже неважно. Свою задачу он выполнил, и в третью – последнюю – атаку пошли уже люди Карла, дожидавшиеся своей очереди за спинами бойцов Троя.
Протрубил рог, перекрыв своим протяжным стонущим криком даже шум яростного сражения, и, прикрывшись градом стрел, неожиданно обрушившихся на ряды карлианских копейщиков, в бой вступил Карл. Его люди прорубили секирами и алебардами проход в «шкуре ежа», и фронт армии Рудольфа, казавшийся монолитным, как стена, развалился. Через десять минут Карл дрался уже в воротах Констанцы, которые так и остались открытыми, но это, по сути, был уже не бой, а избиение.
Охваченные паникой карлианцы бежали, их преследовали, догоняли и убивали. Улицы города огласились криками ужаса и мольбами о пощаде, кровь текла по ним, смешиваясь с грязной талой водой – накануне прошел снег – и нечистотами. Последних несчастных сбрасывали прямо с моста в холодные воды Дирера. Рудольф, которого близко к полудню убил в короткой стычке на Ратушной площади сам Карл, ошибался. Этот день не стал его триумфом. Сражение при Констанце не стало первым поражением маршала Гавриеля, оно стало его очередной победой.
Как ни странно, Табачник этот день пережил. Он был ранен, он не мог стоять на ногах, но он остался жив. Когда солдаты принесли его на носилках в дом, где разместились Карл и Гавриель, Людо приподнялся и, счастливо улыбаясь, сказал:
– Я понял! Когда эти болваны обрушили на меня всю эту кучу стрел, я понял! Как считаете, господа, у меня есть шанс стать умнее?
– Несомненно, лейтенант! – с улыбкой ответил Гавриель. – А пока, мой друг, вы стали героем.
8
Карл ощутил нечто похожее на мгновенное озарение. Его взгляд скользнул по рисунку меча, по глазам Софии, по губам Галины и уперся в случайно оказавшийся рядом с рисунками чистый лист бумаги. Из белого ничто медленно проступало лицо Гавриеля. Черта за чертой, линия за линией, из небытия возвращалось к Карлу лицо друга. Внимательные и чуть ироничные глаза заглянули ему в душу, и красиво очерченные губы дрогнули, рождая грустную улыбку.
«Здравствуй, Карл», – сказал Гавриель.
«Я рад тебя видеть», – ответил Карл.
«Не обманывай себя, Карл, – усмехнулся Гавриель. – Мертвые не способны приносить радость».
«Не скажи, – возразил Карл. – Ты пришел вовремя. Ты опять успел».
Гавриель
Убийца был мужественным человеком. По-видимому, он убивал ради идеи, а не за деньги, и, умирая, ни в чем не раскаивался. Он бестрепетно встретил мучительную смерть, хотя колесовавший его палач был настоящим мастером своего дела и заставлял преступную плоть страдать так, что при виде этого ужаса побледнели даже видавшие виды имперские ветераны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136