Но все это случилось потом, а вначале рука карварского гражданина не дрогнула, вонзая отравленный клинок в спину маршала Гавриеля. Сталь железного маршала не брала, но яд, сваренный из соцветий негоды, сгустил его кровь, и отсроченная смерть начала пить жизнь Гавриеля маленькими неторопливыми глотками. Маршал умирал. Его кожа пожелтела и потрескалась, как старый пергамент, дивные глаза потускнели и ввалились, и дыхание с трудом прорывалось сквозь сжатые зубы.
Гавриель лежал на огромной кровати в одной из спален карварской цитадели, и никакие ухищрения лекарей, хлопотавших вокруг него уже вторые сутки, не приносили ни пользы, ни облегчения. Гавриель Меч уходил – мучительно, долго, но безвозвратно. Он держался вторые сутки, однако это свидетельствовало только о невиданной мощи его красивого, ладного тела, а не о слабости яда. Яд негоды смертелен. Никто и никогда не переживал отравления этим ядом. Было очевидно, что и маршал не станет исключением.
Все-таки ближе к вечеру стараниями лекарей Гавриелю стало немного лучше, хотя Карл полагал, что все дело в характере действия яда. Но, как бы то ни было, маршал вдруг открыл глаза и позвал Карла. Голос у него был тихий и слабый, однако его услышали, несмотря на то что вокруг постели великого полководца собралось множество людей. Впрочем, никто здесь не смел говорить, и в комнате царило гробовое молчание.
– Карл! – позвал Гавриель. – Где ты, Карл?
– Я здесь, – сказал Карл, подходя и останавливаясь у изголовья кровати маршала.
Он не удивился, когда увидел, что вместе с ним к постели Гавриеля подошел Эфраим Горец, о котором маршал – увы – не вспомнил. Глаза Горца были красными от слез, он плакал, не переставая, с тех пор как возникший, казалось, из ниоткуда убийца вонзил кинжал в спину маршала прямо на его глазах и на глазах растерявшихся телохранителей.
Карл предпочел сделать вид, что все нормально, но Эф даже не пытался скрыть ненависть, пламя которой высушило слезы горя в его глазах.
– Карл! – повторил Гавриель.
– Я здесь, Аври, – сказал Карл.
От умирающего пахло болотной тиной и гнилым мясом.
– Я умираю, – с трудом произнес Гавриель. – Яр решит… кто… поведет… армию.
Судорога сжала его горло, и Гавриель замолчал, делая нечеловеческие усилия, чтобы вдохнуть воздух. Один из лекарей бросился было к нему, но маршал отстранил его рукой. Через несколько секунд судорога отпустила его, и, сделав несколько жадных глотков воздуха, Гавриель заговорил снова:
– До… тех… пор… командуешь ты.
Командую, печально согласился с ним Карл. Потому что Яр, которого ты имеешь в виду, уже никогда ничего не решит, а мальчик не будет спорить с армией.
Маршал помолчал секунду, видимо, собираясь с силами, которых оставалось совсем уже мало.
– Иван! – позвал Гавриель.
– Я здесь, ваша светлость. – Императорский легат Иван Стерн быстро приблизился к кровати.
– Ты… слышал? – Говорить Гавриелю было трудно, но в жизни таких людей, каким был Меч, есть вещи, которые важнее мук и даже самой смерти.
– Да, ваша светлость, я все слышал, – быстро ответил легат. – Командование переходит к графу Ругеру.
– Так, – подтвердил Гавриель. – Второе.
Теперь он смотрел прямо в глаза Карлу.
– Завещание… у… нотариуса… но… меч… возьми… сейчас. Меч! – сказал Гавриель. – Принесите… мой… меч.
Один из адъютантов маршала тут же подскочил к кровати, протягивая на вытянутых руках меч Гавриеля. Маршал хотел взять его, но не смог поднять рук.
– Положи, – сказал он. – В… руку…
Адъютант поспешно опустил меч и осторожно вложил его рукоять в ладонь Гавриеля. Тонкие пальцы медленно сжались, и одновременно закрылись глаза умирающего. Минуту или две ничего не происходило. Гавриель лежал неподвижно, сжимая желтыми пальцами покрытую алмазами рукоять меча. Если бы не слабое дыхание, можно было бы подумать, что он уже умер. Наконец Гавриель снова открыл глаза и посмотрел на Карла.
– Возьми, – сказал он. – Твой.
Карл протянул руку и вынул меч из беспомощно разжавшейся руки Гавриеля.
За многие годы знакомства и дружбы он никогда не держал Убивца в руках. И сейчас, взяв меч Гавриеля, Карл понял, что и не должен был. У этого меча мог быть только один хозяин, и только он имел право сжимать рукоять меча.
Ощущение было неприятным. От меча шло холодное гневное отторжение. Морозное покалывание в коже ладони было лишь слабым отражением того послания, которое получила от меча душа Карла. Неживая душа меча была возмущена тем, что чужая рука посмела коснуться принадлежащего ей тела, она угрожала, она… В тот момент, когда Карл был уже готов вернуть меч Гавриелю, что-то изменилось. Узнавание, признание… приглашение к дружбе. Вот как немощный человеческий язык мог бы передать то чувство, которое внезапно возникло у Карла, но не как его собственное переживание, а как понимание чувств другого.
Удивленный Карл посмотрел на меч и вдруг понял, что все кончилось. В его руке был просто меч, а на кровати перед ним лежал мертвый друг. Карл стоял не в силах пошевелиться, не в силах что-нибудь сказать или что-нибудь сделать. Стоял и смотрел на мертвого Гавриеля. Из оцепенения его вывел голос Горца, полный ненависти и горечи.
– Он всегда любил только тебя, – сказал Эф и зарыдал.
9
Странная вещь. Карл не мог бы сказать, что воспоминания, рожденные его собственными рисунками, пришли из мглы забвения. То, о чем напомнили ему рисунки, Карл, кажется, помнил всегда. Он вообще редко что-нибудь забывал, хотя теперь и выяснилось, что кое-что все-таки забыл. И все же Карл был уверен, спроси его кто-нибудь неделю или год назад о Гекторе или о Гавриеле, он вряд ли бы затруднился вспомнить и их лица, и события, связанные с их именами, и, естественно, смог бы рассказать, когда и при каких обстоятельствах они умерли. Все это так, но, с другой стороны, нынешние воспоминания были совсем иными. Раньше это было просто знание, не окрашенное чувствами самого Карла, нейтральное, как факты географии или истории, почерпнутые из книг. А теперь картины прошлого обрели жизнь, цвет и вкус, став его личным прошлым и частью его собственной жизни. И в тот момент, когда это произошло, Карл неожиданно увидел в, казалось бы, хорошо известных ему событиях такие детали, которые прежде не замечала или старалась не замечать его спокойная душа.
Карл прошел в жилую комнату и подошел к зеркалу. Сколько раз за эти годы он смотрелся в зеркала? Это случалось нечасто, но все-таки случалось, и Карл, как и любой другой человек, видевший свое отражение, мог без труда описать собственное лицо, в котором для него не было ничего тайного или странного. А между тем сейчас из зеркала на Карла смотрел молодой – лет двадцати пяти, ну, может быть, тридцати – мужчина, тот самый кавалер, которого много лет назад видели и карие глаза маршала Гавриеля, и голубые – императора Яра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Гавриель лежал на огромной кровати в одной из спален карварской цитадели, и никакие ухищрения лекарей, хлопотавших вокруг него уже вторые сутки, не приносили ни пользы, ни облегчения. Гавриель Меч уходил – мучительно, долго, но безвозвратно. Он держался вторые сутки, однако это свидетельствовало только о невиданной мощи его красивого, ладного тела, а не о слабости яда. Яд негоды смертелен. Никто и никогда не переживал отравления этим ядом. Было очевидно, что и маршал не станет исключением.
Все-таки ближе к вечеру стараниями лекарей Гавриелю стало немного лучше, хотя Карл полагал, что все дело в характере действия яда. Но, как бы то ни было, маршал вдруг открыл глаза и позвал Карла. Голос у него был тихий и слабый, однако его услышали, несмотря на то что вокруг постели великого полководца собралось множество людей. Впрочем, никто здесь не смел говорить, и в комнате царило гробовое молчание.
– Карл! – позвал Гавриель. – Где ты, Карл?
– Я здесь, – сказал Карл, подходя и останавливаясь у изголовья кровати маршала.
Он не удивился, когда увидел, что вместе с ним к постели Гавриеля подошел Эфраим Горец, о котором маршал – увы – не вспомнил. Глаза Горца были красными от слез, он плакал, не переставая, с тех пор как возникший, казалось, из ниоткуда убийца вонзил кинжал в спину маршала прямо на его глазах и на глазах растерявшихся телохранителей.
Карл предпочел сделать вид, что все нормально, но Эф даже не пытался скрыть ненависть, пламя которой высушило слезы горя в его глазах.
– Карл! – повторил Гавриель.
– Я здесь, Аври, – сказал Карл.
От умирающего пахло болотной тиной и гнилым мясом.
– Я умираю, – с трудом произнес Гавриель. – Яр решит… кто… поведет… армию.
Судорога сжала его горло, и Гавриель замолчал, делая нечеловеческие усилия, чтобы вдохнуть воздух. Один из лекарей бросился было к нему, но маршал отстранил его рукой. Через несколько секунд судорога отпустила его, и, сделав несколько жадных глотков воздуха, Гавриель заговорил снова:
– До… тех… пор… командуешь ты.
Командую, печально согласился с ним Карл. Потому что Яр, которого ты имеешь в виду, уже никогда ничего не решит, а мальчик не будет спорить с армией.
Маршал помолчал секунду, видимо, собираясь с силами, которых оставалось совсем уже мало.
– Иван! – позвал Гавриель.
– Я здесь, ваша светлость. – Императорский легат Иван Стерн быстро приблизился к кровати.
– Ты… слышал? – Говорить Гавриелю было трудно, но в жизни таких людей, каким был Меч, есть вещи, которые важнее мук и даже самой смерти.
– Да, ваша светлость, я все слышал, – быстро ответил легат. – Командование переходит к графу Ругеру.
– Так, – подтвердил Гавриель. – Второе.
Теперь он смотрел прямо в глаза Карлу.
– Завещание… у… нотариуса… но… меч… возьми… сейчас. Меч! – сказал Гавриель. – Принесите… мой… меч.
Один из адъютантов маршала тут же подскочил к кровати, протягивая на вытянутых руках меч Гавриеля. Маршал хотел взять его, но не смог поднять рук.
– Положи, – сказал он. – В… руку…
Адъютант поспешно опустил меч и осторожно вложил его рукоять в ладонь Гавриеля. Тонкие пальцы медленно сжались, и одновременно закрылись глаза умирающего. Минуту или две ничего не происходило. Гавриель лежал неподвижно, сжимая желтыми пальцами покрытую алмазами рукоять меча. Если бы не слабое дыхание, можно было бы подумать, что он уже умер. Наконец Гавриель снова открыл глаза и посмотрел на Карла.
– Возьми, – сказал он. – Твой.
Карл протянул руку и вынул меч из беспомощно разжавшейся руки Гавриеля.
За многие годы знакомства и дружбы он никогда не держал Убивца в руках. И сейчас, взяв меч Гавриеля, Карл понял, что и не должен был. У этого меча мог быть только один хозяин, и только он имел право сжимать рукоять меча.
Ощущение было неприятным. От меча шло холодное гневное отторжение. Морозное покалывание в коже ладони было лишь слабым отражением того послания, которое получила от меча душа Карла. Неживая душа меча была возмущена тем, что чужая рука посмела коснуться принадлежащего ей тела, она угрожала, она… В тот момент, когда Карл был уже готов вернуть меч Гавриелю, что-то изменилось. Узнавание, признание… приглашение к дружбе. Вот как немощный человеческий язык мог бы передать то чувство, которое внезапно возникло у Карла, но не как его собственное переживание, а как понимание чувств другого.
Удивленный Карл посмотрел на меч и вдруг понял, что все кончилось. В его руке был просто меч, а на кровати перед ним лежал мертвый друг. Карл стоял не в силах пошевелиться, не в силах что-нибудь сказать или что-нибудь сделать. Стоял и смотрел на мертвого Гавриеля. Из оцепенения его вывел голос Горца, полный ненависти и горечи.
– Он всегда любил только тебя, – сказал Эф и зарыдал.
9
Странная вещь. Карл не мог бы сказать, что воспоминания, рожденные его собственными рисунками, пришли из мглы забвения. То, о чем напомнили ему рисунки, Карл, кажется, помнил всегда. Он вообще редко что-нибудь забывал, хотя теперь и выяснилось, что кое-что все-таки забыл. И все же Карл был уверен, спроси его кто-нибудь неделю или год назад о Гекторе или о Гавриеле, он вряд ли бы затруднился вспомнить и их лица, и события, связанные с их именами, и, естественно, смог бы рассказать, когда и при каких обстоятельствах они умерли. Все это так, но, с другой стороны, нынешние воспоминания были совсем иными. Раньше это было просто знание, не окрашенное чувствами самого Карла, нейтральное, как факты географии или истории, почерпнутые из книг. А теперь картины прошлого обрели жизнь, цвет и вкус, став его личным прошлым и частью его собственной жизни. И в тот момент, когда это произошло, Карл неожиданно увидел в, казалось бы, хорошо известных ему событиях такие детали, которые прежде не замечала или старалась не замечать его спокойная душа.
Карл прошел в жилую комнату и подошел к зеркалу. Сколько раз за эти годы он смотрелся в зеркала? Это случалось нечасто, но все-таки случалось, и Карл, как и любой другой человек, видевший свое отражение, мог без труда описать собственное лицо, в котором для него не было ничего тайного или странного. А между тем сейчас из зеркала на Карла смотрел молодой – лет двадцати пяти, ну, может быть, тридцати – мужчина, тот самый кавалер, которого много лет назад видели и карие глаза маршала Гавриеля, и голубые – императора Яра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136