Но, во-первых, это есть цель любой мухи или комара, а мы как-никак существа разумные. А во-вторых, даже для мухи или комара основной целью является обеспечение выживания вида – эволюционное учение…
В скобках замечу: я отчаянно блефовал. С эволюционным учением я был знаком очень относительно, по учебнику биологии для десятого или, может, одиннадцатого класса. И наш начитанный и образованный Ворон легко мог разбить мои доводы, уличив меня в невежестве. Но он этого не сделал, из чего я заключил, что с Дарвином он знаком еще хуже, чем я. Скобки закрываются.
– Кроме того, ты, по-моему, путаешь два разных понятия – дружбу и приятельские отношения. Да, я с тобой согласен, приятельские отношения, переливание из пустого в порожнее, сплетни за чашечкой кофе обычно только забирают время и ничего хорошего не дают – ни для души, ни для тела. Но дружба – это же совсем другое!..
– А что? – спросил Ворон, с любопытством наклоняя голову набок. – Дай мне полное и верное определение дружбы, и я с тобой, может быть, соглашусь.
– Ну, дружба – это… Это когда…
– Неверно! – Ворон воздел крыло горе. – В научном определении надо употреблять точные характеристики, а не ссылаться на какие-либо переменные.
– Я не ссылаюсь ни на какие переменные! – запротестовал я.
– Ссылаешься. – Ворон был неумолим. – «Когда» – это переменная. Попробуй еще раз.
Я попробовал еще раз, и еще, и еще – не буду приводить все мои попытки, признанные Вороном неудачными. Вы сами, наверное, не раз – и безуспешно – пытались дать достаточно емкое и точное определение того, что же такое дружба. Скажу только: я чувствовал, что прав, но не мог доказать свою правоту. В первую очередь потому, что Ворон тоже чувствовал собственную правоту, и мои неумелые попытки – я ведь не лектор, не оратор, и даже образование у меня неоконченное высшее, куда мне до его премудрейшества! – разбивались о броню его самоуверенности и упрямства. Домовушка целиком и полностью поддерживал Ворона, невзирая на мудреность выражений и обычную для мудрой птицы велеречивость, зато Пес – я понял это немного погодя – Пес целиком и полностью оказался на моей стороне.
Когда я, образно выражаясь, плюнул и прекратил попытки что-либо доказать Ворону, Пес подошел ко мне.
– Пожалуй, Кот, не надо было так кричать, – сказал он тихо, слегка помахивая хвостом. – Им все равно не понять. Воспитание не позволяет…
Может быть, действительно все дело в том, кто и как воспитан? Добавлю еще – и кем.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
в которой я становлюсь фамулусом
Я не волшебник, я только учусь!
Паж
Время неумолимо катилось к зиме. Календарь худел, а я стал толстеть – отсутствие ставших уже привычными физических упражнений и строгая углеводная диета – каши, хлеб, картошка, пироги с горохом (или с грибами, или с капустой) – упорно делали свое дело. Погулять я выходил теперь редко – а зачем? Погода стояла мерзейшая: слякоть, морось, туман, мокрый снег, дождь – все это повторялось каждый день, иногда в розницу, но чаше оптом. Топили плохо – экономия энергоресурсов! – поэтому форточки кухонь в нашем доме были плотно закрыты, и невозможно стало добыть себе к обеду что-нибудь вкусненькое. Ворон тоже перестал вылетать, и даже Пес сократил свои прогулки до необходимого минимума. То есть он выходил теперь только с целью отправления физиологических надобностей, ну и иногда сопровождал Ладу в булочную или молочную. И по вечерам он уже не встречал ее, как бывало, – после одного или двух случаев, когда Лада (без предупреждения, между прочим) не вернулась домой ночевать.
Зато дома у нас царил мир и покой. Великая битва сплотила наши ряды. Ворон перестал депрессировать. Лада, чувствуя свою вину, была ласковой со всеми нами. Домовушка, отпраздновав окончание сезона заготовок, пересчитав баночки с консервами и закрутками, мешочки с крупой и корзины с овощами, пришел к выводу, что к зиме мы подготовились сносно, и стал понемногу разнообразить наш стол соленьями и вареньями. Холоднокровные, уютно устроившиеся на подоконнике, большей частью дремали (хотя в спячку в полном смысле этого слова не впадали), иногда вступали в разговор, и, кстати, товарищ капитан Паук оказался довольно приятным собеседником с неплохим чувством юмора. Он знал великое множество старых анекдотов и мастерски их рассказывал.
Но основным рассказчиком по-прежнему был я. Наши ночные бдения возобновились и стали теперь традиционными. Установился определенный ритуал: вначале Домовушка, занимаясь хозяйственными делами, вкратце пересказывал очередную серию «Марианны», затем мы садились за стол и пили чай. Потом Домовушка мыл посуду, наливал мне чашечку молочка, чтоб было чем смочить пересыхающее горло, брал в лапки свое вязание, устраивался поудобнее, и я начинал рассказывать. Теперь я не пересказывал вкратце содержание той или иной книги – нет, мои слушатели требовали от меня подробностей и следили за перипетиями сюжета со всем тщанием и вниманием, делая мне замечания, если я что-то, по их мнению, упускал. К счастью, моя великолепная память позволяла мне справляться со своими обязанностями совсем неплохо. Я пересказал им «Дюну» Херберта, «Основание» Азимова, его романы про роботов, и романы про драконов Энн Маккефри, и многое другое. Конечно, пересказ такого многотомного сочинения требовал не одной ночи, и мои повествования напоминали многосерийные фильмы. По окончании очередного сеанса слушатели обсуждали услышанное и прозрачными намеками пытались выведать у меня, что будет дальше: я по традиции, восходящей еще к Шехерезаде, завершал очередную порцию рассказов на самом интересном месте.
Однажды к нам на огонек заглянул Ворон. То ли ему надоело притворяться, что он занимается серьезной научной работой, то ли он просто заскучал в одиночестве, находясь в своем кабинете, возможно, что и замерз – на кухне, где нас было шестеро и где постоянно кипел чайник, было не в пример теплее. (Вы спросите, а как же наш Петушок? А никак, скажу я вам. Его не интересовали рассказы, ему не нужно было общение ни с нами, ни с кем иным. Ежеутренне и ежевечерне он докладывал Пауку, что на вверенном ему участке происшествий нет, заболевших и отсутствующих тоже – даже если Лады не было дома, – а потом отправлялся терроризировать Домовушку, требуя от него с интервалом в пять секунд: «Есть! Есть! Есть!..» Наевшись, он вспархивал на спинку кресла и спал там, сунув голову под крыло, пока его желудок не переваривал съеденное. Только на заре он несколько отвлекался и долго, со вкусом кукарекал, хотя и очень тоненьким голоском. А с заходом солнца он засыпал мертвым сном, и, по-моему, даже пожар не пробудил бы его ночью. Но если Паук командовал подъем – днем ли, ночью ли, – Петух вскакивал и начинал кукарекать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
В скобках замечу: я отчаянно блефовал. С эволюционным учением я был знаком очень относительно, по учебнику биологии для десятого или, может, одиннадцатого класса. И наш начитанный и образованный Ворон легко мог разбить мои доводы, уличив меня в невежестве. Но он этого не сделал, из чего я заключил, что с Дарвином он знаком еще хуже, чем я. Скобки закрываются.
– Кроме того, ты, по-моему, путаешь два разных понятия – дружбу и приятельские отношения. Да, я с тобой согласен, приятельские отношения, переливание из пустого в порожнее, сплетни за чашечкой кофе обычно только забирают время и ничего хорошего не дают – ни для души, ни для тела. Но дружба – это же совсем другое!..
– А что? – спросил Ворон, с любопытством наклоняя голову набок. – Дай мне полное и верное определение дружбы, и я с тобой, может быть, соглашусь.
– Ну, дружба – это… Это когда…
– Неверно! – Ворон воздел крыло горе. – В научном определении надо употреблять точные характеристики, а не ссылаться на какие-либо переменные.
– Я не ссылаюсь ни на какие переменные! – запротестовал я.
– Ссылаешься. – Ворон был неумолим. – «Когда» – это переменная. Попробуй еще раз.
Я попробовал еще раз, и еще, и еще – не буду приводить все мои попытки, признанные Вороном неудачными. Вы сами, наверное, не раз – и безуспешно – пытались дать достаточно емкое и точное определение того, что же такое дружба. Скажу только: я чувствовал, что прав, но не мог доказать свою правоту. В первую очередь потому, что Ворон тоже чувствовал собственную правоту, и мои неумелые попытки – я ведь не лектор, не оратор, и даже образование у меня неоконченное высшее, куда мне до его премудрейшества! – разбивались о броню его самоуверенности и упрямства. Домовушка целиком и полностью поддерживал Ворона, невзирая на мудреность выражений и обычную для мудрой птицы велеречивость, зато Пес – я понял это немного погодя – Пес целиком и полностью оказался на моей стороне.
Когда я, образно выражаясь, плюнул и прекратил попытки что-либо доказать Ворону, Пес подошел ко мне.
– Пожалуй, Кот, не надо было так кричать, – сказал он тихо, слегка помахивая хвостом. – Им все равно не понять. Воспитание не позволяет…
Может быть, действительно все дело в том, кто и как воспитан? Добавлю еще – и кем.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
в которой я становлюсь фамулусом
Я не волшебник, я только учусь!
Паж
Время неумолимо катилось к зиме. Календарь худел, а я стал толстеть – отсутствие ставших уже привычными физических упражнений и строгая углеводная диета – каши, хлеб, картошка, пироги с горохом (или с грибами, или с капустой) – упорно делали свое дело. Погулять я выходил теперь редко – а зачем? Погода стояла мерзейшая: слякоть, морось, туман, мокрый снег, дождь – все это повторялось каждый день, иногда в розницу, но чаше оптом. Топили плохо – экономия энергоресурсов! – поэтому форточки кухонь в нашем доме были плотно закрыты, и невозможно стало добыть себе к обеду что-нибудь вкусненькое. Ворон тоже перестал вылетать, и даже Пес сократил свои прогулки до необходимого минимума. То есть он выходил теперь только с целью отправления физиологических надобностей, ну и иногда сопровождал Ладу в булочную или молочную. И по вечерам он уже не встречал ее, как бывало, – после одного или двух случаев, когда Лада (без предупреждения, между прочим) не вернулась домой ночевать.
Зато дома у нас царил мир и покой. Великая битва сплотила наши ряды. Ворон перестал депрессировать. Лада, чувствуя свою вину, была ласковой со всеми нами. Домовушка, отпраздновав окончание сезона заготовок, пересчитав баночки с консервами и закрутками, мешочки с крупой и корзины с овощами, пришел к выводу, что к зиме мы подготовились сносно, и стал понемногу разнообразить наш стол соленьями и вареньями. Холоднокровные, уютно устроившиеся на подоконнике, большей частью дремали (хотя в спячку в полном смысле этого слова не впадали), иногда вступали в разговор, и, кстати, товарищ капитан Паук оказался довольно приятным собеседником с неплохим чувством юмора. Он знал великое множество старых анекдотов и мастерски их рассказывал.
Но основным рассказчиком по-прежнему был я. Наши ночные бдения возобновились и стали теперь традиционными. Установился определенный ритуал: вначале Домовушка, занимаясь хозяйственными делами, вкратце пересказывал очередную серию «Марианны», затем мы садились за стол и пили чай. Потом Домовушка мыл посуду, наливал мне чашечку молочка, чтоб было чем смочить пересыхающее горло, брал в лапки свое вязание, устраивался поудобнее, и я начинал рассказывать. Теперь я не пересказывал вкратце содержание той или иной книги – нет, мои слушатели требовали от меня подробностей и следили за перипетиями сюжета со всем тщанием и вниманием, делая мне замечания, если я что-то, по их мнению, упускал. К счастью, моя великолепная память позволяла мне справляться со своими обязанностями совсем неплохо. Я пересказал им «Дюну» Херберта, «Основание» Азимова, его романы про роботов, и романы про драконов Энн Маккефри, и многое другое. Конечно, пересказ такого многотомного сочинения требовал не одной ночи, и мои повествования напоминали многосерийные фильмы. По окончании очередного сеанса слушатели обсуждали услышанное и прозрачными намеками пытались выведать у меня, что будет дальше: я по традиции, восходящей еще к Шехерезаде, завершал очередную порцию рассказов на самом интересном месте.
Однажды к нам на огонек заглянул Ворон. То ли ему надоело притворяться, что он занимается серьезной научной работой, то ли он просто заскучал в одиночестве, находясь в своем кабинете, возможно, что и замерз – на кухне, где нас было шестеро и где постоянно кипел чайник, было не в пример теплее. (Вы спросите, а как же наш Петушок? А никак, скажу я вам. Его не интересовали рассказы, ему не нужно было общение ни с нами, ни с кем иным. Ежеутренне и ежевечерне он докладывал Пауку, что на вверенном ему участке происшествий нет, заболевших и отсутствующих тоже – даже если Лады не было дома, – а потом отправлялся терроризировать Домовушку, требуя от него с интервалом в пять секунд: «Есть! Есть! Есть!..» Наевшись, он вспархивал на спинку кресла и спал там, сунув голову под крыло, пока его желудок не переваривал съеденное. Только на заре он несколько отвлекался и долго, со вкусом кукарекал, хотя и очень тоненьким голоском. А с заходом солнца он засыпал мертвым сном, и, по-моему, даже пожар не пробудил бы его ночью. Но если Паук командовал подъем – днем ли, ночью ли, – Петух вскакивал и начинал кукарекать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109