Не успела Белка оглядеться в темном подъезде, как в дверь вошел человек, только не Никита Сычев, а кто-то большой и толстый. Белка испугалась, как бы не стали допрашивать, зачем она сюда забралась, и юркнула за штабель кирпича.
Толстый человек стал совсем рядом и тяжело дышал. Потом она услышала, как в подъезд снова вошли.
- Наконец! - сказал толстый. - Где был? Я к тебе два раза днем заходил. Опасно, а пришлось оставить записку.
- Ходил в свои владения, - ответил тот, который вошел позже.
- Принес?
- Принести-то принес, - начал мямлить второй, - но за такую цену я не согласен.
- Триста тысяч рублей мало? - удивился толстый.
- А что твои рубли? Немцы все равно придут. Рублями сундуки оклеивать будут.
Белка так и затрепетала от негодования: что же это за человек, для которого и советские рубли уже не рубли?
А толстяк продолжал:
- Не хочешь на рубли, получай долларами.
- Сколько?
- Пятьдесят тысяч…
- Нет, брат, ищи дураков в другом месте. Меньше, чем за сто тысяч не уступлю.
- Послушай, Белотелов, - вышел из терпения толстый, - что ты торгуешься, как баба на толчке? Это же - доллары!
- Но ты не забывай, что ты покупаешь, - возразил Белотелов. - Золотая Долина, брат, почище вашей Аризоны…
Белотелов! Золотая Долина! Белка так и замерла, боясь пропустить хоть одно слово: в этом мерзком торге один бессовестно продавал, а другой без зазрения совести покупал нашу советскую землю.
- А ну, покажи бумаги!
«Бумаги! - еще больше насторожилась Белка. - Уж не те ли, о которых говорили сейчас Мария Ефимовна и Павел Васильевич?»
Чиркнула зажигалка, зашуршала бумага, и Белка, выглянув из-за кирпичей, увидела двух человек, склонившихся над белыми листами. Наверное, такая ненависть к предателям горела в Белкиных глазах, что Белотелов, почувствовав эту ненависть, повернул свою чурку с большим носом.
Как он вздрогнул, когда увидел Белкино лицо! Хотел что-то сказать тому, другому, а не мог - губы от страха прыгали.
Толстый заметил по лицу Белотелова неладное, обернулся…
«Ну, - подумала Белка, - сейчас они убьют меня, как Павлика Морозова…» - и хотела уже кричать, звать на помощь, но толстый вдруг кинулся вон из подъезда. Исчез и Белотелов, а в дверь протиснулись сразу два мальчика. Они пошептались и полезли на чердак, но тут же спустились.
- Это кто-нибудь нечаянно так доски положил, - сказал один, - а ты и подумал, что Васька тебя вызывает.
- Не может быть, - спорил другой, - Молокоед где-нибудь здесь: его сигнал.
Тогда Белка, наконец, поняла, что это и есть, должно быть, верные люди, и шепнула:
- Ребята, вы кто?
Они от страху чуть не убежали, но в дверях остановились:
- А ты - кто?
- Вы не бойтесь! Я от Молокоеда.
- Ура! - обрадовались они, чуть не крича во все горло.
- Не кричите! - предупредила Белка. - Я здесь с секретным поручением, а вы орете.
Это были Никитка Сычев и Мишка Фриденсон.
Сыч сразу заметил сигнал в чердачном окне, но сначала сбегал за Мишкой, так как после прилета голубя оба стали главными хранителями нашей тайны.
- Ну рассказывай! - сразу стали просить ребята. - Нашли что-нибудь?
- Конечно, нашли! Молокоед да не найдет!
- А он тебя уж за нами прислал, да? - горячился Мишка. - Так мы можем хоть сегодня собраться. Только ты нас жди.
- Нет, Молокоед просил передать, что еще не время играть Большой Сбор. Но он призывает вас быть начеку, чтобы по первому сигналу двинуться в поход.
- Всем классом?
- На этот счет Молокоед даст указания, - сдержанно ответила хитрая девочка. - А пока, кроме вас двоих, никто ничего не должен знать.
- Передай Молокоеду, чтобы он долго не тянул, - попросил Мишка, - у нас уже все готово.
Ребята рассказали Белке о том, чего я даже и не предполагал. В нашей школе, оказывается, продолжаются занятия! Как только мы ушли в свой поход, так нашлось и здание, и все. Школа разместилась теперь в трех помещениях, а классы с пятого до седьмого учатся в одном помещении.
И вот в нем творилось сейчас черт знает что! Когда Мишка получил от меня голубеграмму, в классах началось столпотворение. Ребята обрадовались так, словно мы впервые достигли Северного полюса.
- В поход, в поход! - кричали они на переменах. - Проверьте порох в пороховницах!
Но как только появлялся кто-нибудь из взрослых, все набирали в рот воды. Наших товарищей по нескольку раз вызывали в учительскую, где их допрашивал следователь, но никто не проболтался о том, куда мы исчезли. Даже моей маме ребята ничего не сказали.
Пионервожатая провела специальные сборы в пятом «В» и шестом «А». Она всячески доказывала, что мы плохие и недисциплинированные. Тот, кто знает о бегстве и молчит, поступает не по-пионерски…
Тогда Мишка начал резко критиковать вожатую. Он сказал, что главный виновник всей этой истории - сама Аннушка. Вожатая даже опешила и глаза вытаращила.
- А что тут удивляться, - резал Мишка. - Я правильно говорю.
Все стали кричать:
- Правильно! Говори, Мишка!
- Ты разве вожатая? - продолжал Фриденсон. - Тебе бы только отметки. Все помешались на отметках: и учителя, и директор, и родители, и ты туда же. А ведь у нас есть душа, - сказал под конец речи Мишка, - и эта душа хочет романтики. Об этом даже в «Комсомольской правде» напечатано.
Аннушка ответила, что вся романтика как раз и состоит в хороших отметках, но тут поднялся шум и гам, и вожатая уже не рада была своим словам.
- Кто военную игру запретил? - кричал Никитка Сычев. - Ты!
- Боялась, наверно, что уроков не выучим, - сказал Мишка.
- Испугалась, как бы мы друг друга из палок не перестреляли! - крикнул Горшок.
Все принялись хохотать, и из сбора так ничего и не вышло.
- Ты понимаешь, - рассказывал Белке Фриденсон, - после этого нас замучили лекциями «О дружбе и товариществе». И все ссылались на Павла Корчагина. А, по-моему, будь Павка сейчас в нашей школе, он первым бы встал на Тропу и пошел с Молокоедом.
- Факт, пошел бы, - подтвердил Никитка. - Не такой Корчагин парень, чтобы сидеть сложа руки, когда идет война с фашистами.
Разговор, возможно, кончился бы тихо-мирно, если бы Белка не попросила ребят помочь разыскать Левкину маму. Ребята сначала смутились, потом сообщили тяжелую весть, от которой Белка только охнула и села на порог. Оказалось, Галина Петровна, узнав о гибели своего Левки, заболела от горя и слегла. А еще через день ей принесли похоронную, в которой сообщалось: Григорий Александрович Гомзин пал смертью храбрых при защите Советской Родины. У Галины Петровны после этих страшных потрясений случилось что-то с сердцем, она лежит уже неделю в больнице, и врачи боятся за ее жизнь.
От жалости к Левке Белка заплакала, а ребята стали ее успокаивать. Но она набросилась на них, как взбесившаяся тигрица:
- И вы называете себя хорошими товарищами? По-вашему, это называется товариществом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43