А еще читал Мамина-Сибиряка!»
Димка уже заметил, что со мной творится что-то неладное, и несколько раз спрашивал:
- Тебе плохо, Молокоед, да?
- У него, наверное, опять началась золотая лихорадка, - хихикнул Левка,
Я хотел смерить Левку, как прежде, презрительным взглядом, но вместо этого отвернулся: боялся - заплачу.
Особенно страшила меня встреча с Белкой: что-то она сейчас обо мне думает, что скажет?
Вечером я вышел к Черным Скалам. Кругом было темно, словно у меня на душе. В канаве у самых ног возились лягушки и, стараясь перекричать друг друга, орали, как мне казалось, одно и то же:
- Дурак! Дурак!
Я нащупал около себя камень и бухнул им в самую середину лужи.
Лягушки смолкли, но через минуту одна не выдержала и, дразня меня, буркнула:
- Дурак!
Долго я ждал. Уже, казалось, прошли все машины, а Белки не было.
Наконец вдали мелькнул свет фар. Недалеко от меня машина круто остановилась, и из нее выскочила Белка. Шофер загремел ведерком, крикнул Белке:
- Ну вот, Нюрка… Тебя и впрямь встречать пришли. А я, по совести говоря, не верил: какой, думаю, дьявол будет ждать в такой темноте на большой дороге!
Словоохотливый шофер долго мешал нам. Он все удивлялся моему геройству, а узнав, что я намерен возвращаться тотчас на Зверюгу, воскликнул:
- И нисколько не боишься?
- Не понимаю, чего можно бояться ночью в лесу! - ответил я, хотя, откровенно говоря, идти сейчас обратно в Долину мне не особенно нравилось.
- Оля! - обратился шофер со смехом к кому-то, кого я не видел. - Ты бы согласилась сейчас пойти в Золотую Долину?
- Что ты, дядя Миша! - послышалось из кабины. - Я и днем ни за какие деньги не пошла бы.
- А почему? - поинтересовался я.
- Ой, что ты! - ответил тот же женский голос. - Да там нехорошо. Туда идти - надо особую молитву знать.
Шофер набрал ведерко воды, залил в машину и, пожелав мне удачи в рыбной ловле (я объяснил ему, что рыбачу на Зверюге), оставил нас с Белкой в кромешной тьме.
- Ну что? - спросил я, видя, что Белка не хочет начинать разговор. - Ты не бойся, говори все, как есть. Я ведь уже знаю, что это… не золото.
Голос мой осекся, и Белка, видимо, начала бояться, как бы я не заплакал.
- Ты не горюй, Молокоед, не падай духом… Не так уж все плохо, как ты думаешь.
Она рассказала мне все свои приключения в Острогорске. Когда я узнал, как принял наше открытие академик Туляков, то не выдержал и, забыв все индейские привычки, хлопнул по-русски шапкой оземь и крикнул «ура».
Белка выждала, когда я успокоюсь, и неожиданно спросила:
- А ты знаешь, что вас уже нет в живых?
- Как - нет в живых? - не понял я.
- А так… Вас уже и из домовой книги выписали и в школе из списков учеников вычеркнули! Вы же утопленники!
Мне стало весело от того, что удалось так ловко всех одурачить, и я расхохотался.
- Тебе смешно?! - вдруг крикнула Белка, и голос ее зазвенел от негодования. - И тебе не стыдно? А ты знаешь, что Левкина мама по твоей милости лежит при смерти?
И пошла и пошла отчитывать, да так, как меня никогда еще в жизни никто не отчитывал.
- Я думала, ты в самом деле умный, хороший парень, а ты… Начитался всякой ерунды и завоображал: «мы встали на Тропу», «у нас на Тропе»… Эх, ты!
Она подала мне ящик с голубем, круто повернулась и, ни слова не сказав, пошла по тракту в сторону Острогорска, где недалеко от Выжиги был ее дом. Я бросился вслед, но она обернулась и крикнула:
- Отстань! Мне даже смотреть на тебя противно.
Я все же с километр, если не больше, шел за ней, так как думал, что она погорячилась и раскаивается теперь: ведь очень темно, а идти далеко, и она, наверное, боится. Белка и в самом деле остановилась, стала меня ждать.
- Ты не думай, что я отказалась от своих слов… Я тебе еще раз говорю: ты мне противен. А остановилась я, чтобы предупредить, не говорите сразу обо всем Левке. Если уж сумел убить мать, так хоть сына не убей.
Если бы я не боялся навести на читателя тоску, то, наверное, десять страниц посвятил бы описанию своих переживаний. Мне было до того тошно, что я даже не заметил, как дошел до Черных Скал и свернул с тракта. Тропинка, по которой днем так хорошо было идти, теперь стала вдруг неровной, я все время спотыкался, а иногда и совсем сбивался с нее в сторону. Меня начинал мучить страх. То мне казалось, что на тропинке стоит человек, то чудилось, что кто-то идет следом. Я уж забыл о встрече с Белкой, а все время думал, что снова за мной крадется старик, который прячется, а от него не спрячешься. На одном повороте кто-то выскочил у меня прямо из-под ног, с шумом бросился в кусты и захохотал так дико, что я даже вспотел от страха. И хотя, понял, что это, должно быть, сова, а все равно испугался.
Наконец я вышел к Зверюге. Чтобы не столкнуться нечаянно со стариком, спустился к самой реке и стал пробираться берегом. В хижине горел огонь, и, как и вчера, между костром и дверью кто-то сидел. Наверно, ребята опять чучело выставили. Я осторожно пошел на огонь и чуть не наскочил на человека, который лежал, притаившись, на земле. Вначале я подумал, что это Димка, и уже хотел его окликнуть, но в это время костер в хижине вспыхнул ярче…
Что бы вы сделали на моем месте? Не знаю, что бы вы сделали, когда у вас нет ни топора, ни ружья, ни даже обыкновенной палки, а я лег на землю позади человека, почти рядом с ним, и не спускал с него глаз.
Весь страх у меня исчез, а осталась только злоба к этому выродку, который подкарауливает с винтовкой людей, как боровую дичь.
«Ах же ты, - думаю, - изверг проклятый! Лежишь, караулишь? Я вот тебе сейчас подкараулю! Ты у меня узнаешь, как из темноты да из кустов в людей стрелять!»
Смотрю, он зашевелился, сел и начал шарить в траве. В тот же самый момент я увидел, как шагах в десяти впереди тоже приподнялся кто-то с земли и сел. Это был Димка. Он лежал в карауле, как я вчера, а этот пес заметил его и только ждал, когда он приподнимется с земли. Целиться в Димку против огня было легко, весь он был теперь, как на ладошке. Старик уже нащупал ружье, встал, и я услышал, что он осторожно щелкнул затвором. Больше я ждать не стал, сделал неслышно три больших шага, как кошка, прыгнул ему сзади на спину.
Старик не удержался и повалился назад, выпустив из рук винтовку. Я изо всей силы, на какую только был способен, ударил его ногой в голову так, что у него даже зубы лязгнули, потом бросился за винтовкой.
Он оказался вертким, гадина: пробежал на четвереньках, как паук, несколько шагов и нырнул в темноту. Я направил в его сторону винтовку и, не целясь, шарахнул так, что все горы загрохотали и занимались перестрелкой минуты две или три.
- Теперь, гад, будешь знать, как подкарауливать! - сказал я в темноту и, подобрав ящик с голубем, пошел вместе с Димкой к хижине.
Меня всего трясло от этой схватки, но я все же вспомнил, что нельзя нам всем уходить в хижину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Димка уже заметил, что со мной творится что-то неладное, и несколько раз спрашивал:
- Тебе плохо, Молокоед, да?
- У него, наверное, опять началась золотая лихорадка, - хихикнул Левка,
Я хотел смерить Левку, как прежде, презрительным взглядом, но вместо этого отвернулся: боялся - заплачу.
Особенно страшила меня встреча с Белкой: что-то она сейчас обо мне думает, что скажет?
Вечером я вышел к Черным Скалам. Кругом было темно, словно у меня на душе. В канаве у самых ног возились лягушки и, стараясь перекричать друг друга, орали, как мне казалось, одно и то же:
- Дурак! Дурак!
Я нащупал около себя камень и бухнул им в самую середину лужи.
Лягушки смолкли, но через минуту одна не выдержала и, дразня меня, буркнула:
- Дурак!
Долго я ждал. Уже, казалось, прошли все машины, а Белки не было.
Наконец вдали мелькнул свет фар. Недалеко от меня машина круто остановилась, и из нее выскочила Белка. Шофер загремел ведерком, крикнул Белке:
- Ну вот, Нюрка… Тебя и впрямь встречать пришли. А я, по совести говоря, не верил: какой, думаю, дьявол будет ждать в такой темноте на большой дороге!
Словоохотливый шофер долго мешал нам. Он все удивлялся моему геройству, а узнав, что я намерен возвращаться тотчас на Зверюгу, воскликнул:
- И нисколько не боишься?
- Не понимаю, чего можно бояться ночью в лесу! - ответил я, хотя, откровенно говоря, идти сейчас обратно в Долину мне не особенно нравилось.
- Оля! - обратился шофер со смехом к кому-то, кого я не видел. - Ты бы согласилась сейчас пойти в Золотую Долину?
- Что ты, дядя Миша! - послышалось из кабины. - Я и днем ни за какие деньги не пошла бы.
- А почему? - поинтересовался я.
- Ой, что ты! - ответил тот же женский голос. - Да там нехорошо. Туда идти - надо особую молитву знать.
Шофер набрал ведерко воды, залил в машину и, пожелав мне удачи в рыбной ловле (я объяснил ему, что рыбачу на Зверюге), оставил нас с Белкой в кромешной тьме.
- Ну что? - спросил я, видя, что Белка не хочет начинать разговор. - Ты не бойся, говори все, как есть. Я ведь уже знаю, что это… не золото.
Голос мой осекся, и Белка, видимо, начала бояться, как бы я не заплакал.
- Ты не горюй, Молокоед, не падай духом… Не так уж все плохо, как ты думаешь.
Она рассказала мне все свои приключения в Острогорске. Когда я узнал, как принял наше открытие академик Туляков, то не выдержал и, забыв все индейские привычки, хлопнул по-русски шапкой оземь и крикнул «ура».
Белка выждала, когда я успокоюсь, и неожиданно спросила:
- А ты знаешь, что вас уже нет в живых?
- Как - нет в живых? - не понял я.
- А так… Вас уже и из домовой книги выписали и в школе из списков учеников вычеркнули! Вы же утопленники!
Мне стало весело от того, что удалось так ловко всех одурачить, и я расхохотался.
- Тебе смешно?! - вдруг крикнула Белка, и голос ее зазвенел от негодования. - И тебе не стыдно? А ты знаешь, что Левкина мама по твоей милости лежит при смерти?
И пошла и пошла отчитывать, да так, как меня никогда еще в жизни никто не отчитывал.
- Я думала, ты в самом деле умный, хороший парень, а ты… Начитался всякой ерунды и завоображал: «мы встали на Тропу», «у нас на Тропе»… Эх, ты!
Она подала мне ящик с голубем, круто повернулась и, ни слова не сказав, пошла по тракту в сторону Острогорска, где недалеко от Выжиги был ее дом. Я бросился вслед, но она обернулась и крикнула:
- Отстань! Мне даже смотреть на тебя противно.
Я все же с километр, если не больше, шел за ней, так как думал, что она погорячилась и раскаивается теперь: ведь очень темно, а идти далеко, и она, наверное, боится. Белка и в самом деле остановилась, стала меня ждать.
- Ты не думай, что я отказалась от своих слов… Я тебе еще раз говорю: ты мне противен. А остановилась я, чтобы предупредить, не говорите сразу обо всем Левке. Если уж сумел убить мать, так хоть сына не убей.
Если бы я не боялся навести на читателя тоску, то, наверное, десять страниц посвятил бы описанию своих переживаний. Мне было до того тошно, что я даже не заметил, как дошел до Черных Скал и свернул с тракта. Тропинка, по которой днем так хорошо было идти, теперь стала вдруг неровной, я все время спотыкался, а иногда и совсем сбивался с нее в сторону. Меня начинал мучить страх. То мне казалось, что на тропинке стоит человек, то чудилось, что кто-то идет следом. Я уж забыл о встрече с Белкой, а все время думал, что снова за мной крадется старик, который прячется, а от него не спрячешься. На одном повороте кто-то выскочил у меня прямо из-под ног, с шумом бросился в кусты и захохотал так дико, что я даже вспотел от страха. И хотя, понял, что это, должно быть, сова, а все равно испугался.
Наконец я вышел к Зверюге. Чтобы не столкнуться нечаянно со стариком, спустился к самой реке и стал пробираться берегом. В хижине горел огонь, и, как и вчера, между костром и дверью кто-то сидел. Наверно, ребята опять чучело выставили. Я осторожно пошел на огонь и чуть не наскочил на человека, который лежал, притаившись, на земле. Вначале я подумал, что это Димка, и уже хотел его окликнуть, но в это время костер в хижине вспыхнул ярче…
Что бы вы сделали на моем месте? Не знаю, что бы вы сделали, когда у вас нет ни топора, ни ружья, ни даже обыкновенной палки, а я лег на землю позади человека, почти рядом с ним, и не спускал с него глаз.
Весь страх у меня исчез, а осталась только злоба к этому выродку, который подкарауливает с винтовкой людей, как боровую дичь.
«Ах же ты, - думаю, - изверг проклятый! Лежишь, караулишь? Я вот тебе сейчас подкараулю! Ты у меня узнаешь, как из темноты да из кустов в людей стрелять!»
Смотрю, он зашевелился, сел и начал шарить в траве. В тот же самый момент я увидел, как шагах в десяти впереди тоже приподнялся кто-то с земли и сел. Это был Димка. Он лежал в карауле, как я вчера, а этот пес заметил его и только ждал, когда он приподнимется с земли. Целиться в Димку против огня было легко, весь он был теперь, как на ладошке. Старик уже нащупал ружье, встал, и я услышал, что он осторожно щелкнул затвором. Больше я ждать не стал, сделал неслышно три больших шага, как кошка, прыгнул ему сзади на спину.
Старик не удержался и повалился назад, выпустив из рук винтовку. Я изо всей силы, на какую только был способен, ударил его ногой в голову так, что у него даже зубы лязгнули, потом бросился за винтовкой.
Он оказался вертким, гадина: пробежал на четвереньках, как паук, несколько шагов и нырнул в темноту. Я направил в его сторону винтовку и, не целясь, шарахнул так, что все горы загрохотали и занимались перестрелкой минуты две или три.
- Теперь, гад, будешь знать, как подкарауливать! - сказал я в темноту и, подобрав ящик с голубем, пошел вместе с Димкой к хижине.
Меня всего трясло от этой схватки, но я все же вспомнил, что нельзя нам всем уходить в хижину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43