Губернатор - воплощение всего корректного, честного, предсказуемого. Простофили получили его, и теперь он должен выполнять их желания.
«Я потерял свободу выбора», - сказал он и, кажется, ждал, что я в ужасе всплесну руками. Но я этого не сделал. Я получал удовольствие. Для тебя, Данни, Бой Стонтон был старой историей, а для меня - новой, и я тоже по-своему вел свою волчью игру. Я не забыл уроки миссис Константинеску и знал, что ему нужно выговориться, а я был готов слушать. Я помнил совет старой Зингары: «Баюкай их». И я принялся баюкать его.
«Я вижу, вы оказались в ситуации, в которую никогда бы не попали, действуй вы с открытыми глазами. Но выход есть из любого положения. Неужели вы не видите никакого выхода?»
«Даже если я и найду выход, то вы только представьте, что произойдет, если я вдруг откланяюсь», - сказал он.
«Наверно, будете продолжать жить так, как жили до сих пор, - сказал я ему. - На вас обрушится град критики, потому что вы отказались от должности, которую вам даровала Корона. Но, осмелюсь сказать, такое уже случалось».
Клянусь, делая это замечание, я не имел в виду ничего конкретного. Но он, услышав это, оживился. Он посмотрел на меня так, словно я сказал что-то необыкновенно ценное. Потом он сказал: «Но он-то относился к этому по-другому. Он был моложе».
«Вы это о чем?» - спросил я.
Он как-то странно посмотрел на меня.
«Я говорю о принце Уэльском, - сказал он. - Вы же знаете, он был моим другом. Хотя нет, не знаете. Но много лет назад, когда он приезжал в Канаду, я был его помощником, и он оказал на меня очень сильное влияние. Я многому у него научился. Понимаете, он был необыкновенный. Это был поистине удивительный человек - что он и продемонстрировал при отречении. Какое нужно было иметь мужество!..»
«Это потребовало мужества и кое от кого из родни, - сказал я. - Как вы думаете, он был счастлив после этого?»
«Думаю - да, - сказал он. - Но он был моложе».
«Я уже говорил, что вы старик, - сказал я. - Но я не имел в виду, что жизнь для вас кончилась. Вы в великолепной форме. Можете прожить еще, по меньшей мере, лет пятнадцать. Если подумать о том, сколько всего вы сможете сделать за это время…»
«А если подумать о том, чего я не смогу сделать?» - произнес он. Тон его подтвердил мои подозрения: я почувствовал, что под всем этим внешним лоском, дружелюбием и осторожными попытками снискать мое расположение скрывается отчаяние.
«Вы, наверно, имеете в виду секс», - сказал я.
«Да, - сказал он. - Дело не в том, что я с этим покончил. Отнюдь нет. Но теперь это уже иначе. Не удовольствие, а самоутверждение. И молодым женщинам - а они должны становиться все моложе и моложе - это льстит, потому что я важная персона, но когда они думают, что я не вижу, у них на лице всегда удивление: Для-своего-возраста-он-просто-чудо-и-что-мне-с-ним-делать-если-у-него-случится-инфаркт-тащить-в-холл-и-оставить-у-лифта-и-как-на-него-напялить-одежду? И как бы я ни был хорош - а я, видите ли, все еще неплохой любовник, - в этом всегда есть элемент унижения».
Его очень волновало унижение. Унижение возраста, которое и мы с тобой, Данни, не должны недооценивать, хотя мы, состарившись, и сумели поставить возраст себе на службу. Но все обстоит иначе, если ты все свои лучшие силы отдал созданию имиджа чудесного Боя: приходит время, когда хорошенькие девушки уже смотрят на тебя - не как на боя, а как на старого боя. Унижение, когда вдруг обнаруживаешь, что обмишурился и блестящая должность, которую тебе даровала Корона, на самом деле - тирания обязанностей, как и сама Корона. И унижение, когда обнаруживаешь, что человек, которого ты считал своим другом, - пусть не ахти какая важная персона, с твоей точки зрения, даже очень эксцентричный, но тем не менее друг, - хранит свидетельство подлости, которую ты совершил, когда тебе было десять лет, и все еще видит в тебе (хотя бы и отчасти) подленького мальчишку.
Последнее ему было перенести труднее - гораздо труднее всего остального, но Бой принадлежал к разряду людей, которые искренно считают, что прошлое можно зачеркнуть, если просто забыть о нем. Не сомневаюсь, что и ему приходилось сталкиваться в жизни с унижениями. А кому - нет? Но он умел подниматься выше них. А вот об этих новых унижениях он не смог бы забыть никогда.
«Что вы собираетесь делать с камнем?» - спросил я.
«Значит, вы видели, как я его взял? - сказал он. - Избавлюсь от него. Выброшу».
«Я бы не стал бросать его во второй раз», - сказал я.
«А что еще с ним делать?» - спросил он.
«Если он вас и в самом деле беспокоит, вы должны прийти с ним к соглашению, - сказал я. - На вашем месте я бы сделал что-нибудь символическое: возьмите его в руку и оживите в памяти тот момент, когда вы бросили его в Рамзи и попали в мою мать, но только на сей раз не бросайте его. Стукните себя им по голове покрепче».
«Я в такие дурацкие игры не играю», - сказал он. И поверишь ли - он был готов расплакаться. Великолепный Бой был готов расплакаться.
«Почему дурацкие? Посмотрите на это как на некий обряд. Признание своей ошибки и раскаяние».
«Чушь свинячья», - сказал он.
Я стал не очень удобным собеседником: слопать себя не дал, а взамен предложил ему что-то странное и даже унизительное. Кроме того, я чувствовал: что-то его гложет, и он хочет побыть с этим наедине. Он тронулся, и скоро мы уже были в моем отеле - ты знаешь, в «Ройял-Йорк», совсем рядом с гаванью. Он пожал мне руку с дружелюбием, которое, наверно, не изменяло ему всю жизнь.
«Рад был с вами познакомиться. Спасибо за совет», - сказал он.
«Это всего лишь то, что сделал бы в подобных обстоятельствах я сам, - сказал я. - Я бы сделал все, чтобы проглотить этот камень». Клянусь, сказано это было чисто символически. Я имел в виду - примириться со всем тем, что значил этот камень для него. Но он, казалось, не обратил внимания на мои слова.
«Я имею в виду ваш совет об отречении, - сказал он. - Глупо, что я сам до этого не додумался».
И тут я понял, о чем он говорит. Он намеревался отречься, как и его герой до него. Но, в отличие от принца Уэльского, он не собирался жить после этого. Тут вот в чем дело, Данни. Мы с Лизл убеждены, что мужчина, исполнивший самое заветное его желание (хотя бы и только тем, что подал ему пример), это тот, кто решил не быть Эдуардом VIII.
Что я должен был делать? Настаивать, чтобы он поднялся ко мне в номер, а там попотчевать его кофе и убедительными доводами. Не очень-то в моем духе, а? Вряд ли этого можно ждать от собрата по волчьей стае, кн?
- И ты позволил ему уйти в таком состоянии?
- Лизл любит поговорить о том, что она называет моим волшебным мировосприятием. Говорит она об этом - просто заслушаешься - что твои «Тысяча и одна ночь». А еще она украшает эти рассуждения всякими красивыми словечками из Шпенглера…
- Фантасмагория и пещера сновидений, - сказала Лизл, сделав добрый глоток коньяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
«Я потерял свободу выбора», - сказал он и, кажется, ждал, что я в ужасе всплесну руками. Но я этого не сделал. Я получал удовольствие. Для тебя, Данни, Бой Стонтон был старой историей, а для меня - новой, и я тоже по-своему вел свою волчью игру. Я не забыл уроки миссис Константинеску и знал, что ему нужно выговориться, а я был готов слушать. Я помнил совет старой Зингары: «Баюкай их». И я принялся баюкать его.
«Я вижу, вы оказались в ситуации, в которую никогда бы не попали, действуй вы с открытыми глазами. Но выход есть из любого положения. Неужели вы не видите никакого выхода?»
«Даже если я и найду выход, то вы только представьте, что произойдет, если я вдруг откланяюсь», - сказал он.
«Наверно, будете продолжать жить так, как жили до сих пор, - сказал я ему. - На вас обрушится град критики, потому что вы отказались от должности, которую вам даровала Корона. Но, осмелюсь сказать, такое уже случалось».
Клянусь, делая это замечание, я не имел в виду ничего конкретного. Но он, услышав это, оживился. Он посмотрел на меня так, словно я сказал что-то необыкновенно ценное. Потом он сказал: «Но он-то относился к этому по-другому. Он был моложе».
«Вы это о чем?» - спросил я.
Он как-то странно посмотрел на меня.
«Я говорю о принце Уэльском, - сказал он. - Вы же знаете, он был моим другом. Хотя нет, не знаете. Но много лет назад, когда он приезжал в Канаду, я был его помощником, и он оказал на меня очень сильное влияние. Я многому у него научился. Понимаете, он был необыкновенный. Это был поистине удивительный человек - что он и продемонстрировал при отречении. Какое нужно было иметь мужество!..»
«Это потребовало мужества и кое от кого из родни, - сказал я. - Как вы думаете, он был счастлив после этого?»
«Думаю - да, - сказал он. - Но он был моложе».
«Я уже говорил, что вы старик, - сказал я. - Но я не имел в виду, что жизнь для вас кончилась. Вы в великолепной форме. Можете прожить еще, по меньшей мере, лет пятнадцать. Если подумать о том, сколько всего вы сможете сделать за это время…»
«А если подумать о том, чего я не смогу сделать?» - произнес он. Тон его подтвердил мои подозрения: я почувствовал, что под всем этим внешним лоском, дружелюбием и осторожными попытками снискать мое расположение скрывается отчаяние.
«Вы, наверно, имеете в виду секс», - сказал я.
«Да, - сказал он. - Дело не в том, что я с этим покончил. Отнюдь нет. Но теперь это уже иначе. Не удовольствие, а самоутверждение. И молодым женщинам - а они должны становиться все моложе и моложе - это льстит, потому что я важная персона, но когда они думают, что я не вижу, у них на лице всегда удивление: Для-своего-возраста-он-просто-чудо-и-что-мне-с-ним-делать-если-у-него-случится-инфаркт-тащить-в-холл-и-оставить-у-лифта-и-как-на-него-напялить-одежду? И как бы я ни был хорош - а я, видите ли, все еще неплохой любовник, - в этом всегда есть элемент унижения».
Его очень волновало унижение. Унижение возраста, которое и мы с тобой, Данни, не должны недооценивать, хотя мы, состарившись, и сумели поставить возраст себе на службу. Но все обстоит иначе, если ты все свои лучшие силы отдал созданию имиджа чудесного Боя: приходит время, когда хорошенькие девушки уже смотрят на тебя - не как на боя, а как на старого боя. Унижение, когда вдруг обнаруживаешь, что обмишурился и блестящая должность, которую тебе даровала Корона, на самом деле - тирания обязанностей, как и сама Корона. И унижение, когда обнаруживаешь, что человек, которого ты считал своим другом, - пусть не ахти какая важная персона, с твоей точки зрения, даже очень эксцентричный, но тем не менее друг, - хранит свидетельство подлости, которую ты совершил, когда тебе было десять лет, и все еще видит в тебе (хотя бы и отчасти) подленького мальчишку.
Последнее ему было перенести труднее - гораздо труднее всего остального, но Бой принадлежал к разряду людей, которые искренно считают, что прошлое можно зачеркнуть, если просто забыть о нем. Не сомневаюсь, что и ему приходилось сталкиваться в жизни с унижениями. А кому - нет? Но он умел подниматься выше них. А вот об этих новых унижениях он не смог бы забыть никогда.
«Что вы собираетесь делать с камнем?» - спросил я.
«Значит, вы видели, как я его взял? - сказал он. - Избавлюсь от него. Выброшу».
«Я бы не стал бросать его во второй раз», - сказал я.
«А что еще с ним делать?» - спросил он.
«Если он вас и в самом деле беспокоит, вы должны прийти с ним к соглашению, - сказал я. - На вашем месте я бы сделал что-нибудь символическое: возьмите его в руку и оживите в памяти тот момент, когда вы бросили его в Рамзи и попали в мою мать, но только на сей раз не бросайте его. Стукните себя им по голове покрепче».
«Я в такие дурацкие игры не играю», - сказал он. И поверишь ли - он был готов расплакаться. Великолепный Бой был готов расплакаться.
«Почему дурацкие? Посмотрите на это как на некий обряд. Признание своей ошибки и раскаяние».
«Чушь свинячья», - сказал он.
Я стал не очень удобным собеседником: слопать себя не дал, а взамен предложил ему что-то странное и даже унизительное. Кроме того, я чувствовал: что-то его гложет, и он хочет побыть с этим наедине. Он тронулся, и скоро мы уже были в моем отеле - ты знаешь, в «Ройял-Йорк», совсем рядом с гаванью. Он пожал мне руку с дружелюбием, которое, наверно, не изменяло ему всю жизнь.
«Рад был с вами познакомиться. Спасибо за совет», - сказал он.
«Это всего лишь то, что сделал бы в подобных обстоятельствах я сам, - сказал я. - Я бы сделал все, чтобы проглотить этот камень». Клянусь, сказано это было чисто символически. Я имел в виду - примириться со всем тем, что значил этот камень для него. Но он, казалось, не обратил внимания на мои слова.
«Я имею в виду ваш совет об отречении, - сказал он. - Глупо, что я сам до этого не додумался».
И тут я понял, о чем он говорит. Он намеревался отречься, как и его герой до него. Но, в отличие от принца Уэльского, он не собирался жить после этого. Тут вот в чем дело, Данни. Мы с Лизл убеждены, что мужчина, исполнивший самое заветное его желание (хотя бы и только тем, что подал ему пример), это тот, кто решил не быть Эдуардом VIII.
Что я должен был делать? Настаивать, чтобы он поднялся ко мне в номер, а там попотчевать его кофе и убедительными доводами. Не очень-то в моем духе, а? Вряд ли этого можно ждать от собрата по волчьей стае, кн?
- И ты позволил ему уйти в таком состоянии?
- Лизл любит поговорить о том, что она называет моим волшебным мировосприятием. Говорит она об этом - просто заслушаешься - что твои «Тысяча и одна ночь». А еще она украшает эти рассуждения всякими красивыми словечками из Шпенглера…
- Фантасмагория и пещера сновидений, - сказала Лизл, сделав добрый глоток коньяка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109