Было и еще одно обстоятельство, которое сегодня кажется мне необычным, но тогда оно целиком и полностью отвечало как нравам того исторического периода, так и представлениям людей, в чьи руки я попал. Никто ни разу не упомянул о том, что случилось в уборной. Гас и Чарли, безусловно, знали, что Виллар не по какому-то капризу надумал похитить мальчика или решил его спрятать. Узнав этих циркачей, я обнаружил, что их истинная мораль ничем не отличалась от морали людей, которых они развлекали. Какую бы свободу ни предоставлял им их бродячий образ жизни, он не мог подточить твердыню принятых в Северной Америке традиций и нравственности. Если бы Виллар совратил девушку, то Гас, наверно, знала бы, что ей делать, но у нее не было никакого желания бросаться в сточную канаву, всегда бурлившую вблизи «Мира чудес» Уонлесса, а с преступлением Виллара наполнившуюся до краев.
Я думаю, она была права. Попади Виллар в руки местной полиции, шум поднялся бы такой, что с «Миром чудес» было бы покончено, а Чарли отправили бы домой платить по счетам. Балаганщик, к тому же фокусник, чужак, американец, надругавшийся над местным мальчишкой способом, о котором, я уверен, половина городка знала лишь как о чем-то запрещенном Библией… Линчевание в наших краях не было принято, но, думаю, если бы Виллара посадили в тюрьму, его убили бы другие заключенные. В тюрьмах своя мораль, и Виллар обнаружил бы, что погрешил против нее самым чудовищным образом. Вот почему об этом ни тогда, ни позже ничего не говорилось. Тем хуже для меня - как показало будущее. Я был связан с чем-то постыдным и опасным - все об этом знали, но предпочитали помалкивать.
Что они могли со мной сделать? Уверен - Виллар совершенно искренне говорил, что лучше бы мне умереть. Но убить меня, когда у него была такая возможность, он не осмелился. Теперь же, когда обо мне узнала Гас, бывшая в «Мире чудес» и судьей, и пророком в одном лице, этот шанс был упущен навсегда. Как я уже говорил, ни один из них не был способен внятно думать или аргументированно высказываться, и по мере продолжения спора первоначальный гнев Гас уступал место страху. Атмосферу страха Виллар явно предпочитал атмосфере гнева.
«Я тебе клянусь, Гас, ничего бы такого не случилось, если бы у мальца не оказалось таланта».
Он попал прямо в точку. Гас считала, что знает о Талантах все, и слово это она явно произносила с большой буквы. И вот выяснилось, что, когда Виллар дал мне монетку - из чистого великодушия, - я тут же показал ему фокус. Виллар таких чистых трюков в жизни не видел. Такой и для «Паласа» в Нью-Йорке сойдет.
«Ты хочешь сказать, малец умеет делать фокусы? - этот вопрос задал Чарли. - Так, может, подкрасить ему волосы, кожу оттенить, и будет мальчик-фокусник Бонзо, чудо-мальчик или что-нибудь такое?»
Но это не очень устраивало Виллара. Он не хотел, чтобы у него в шоу появился конкурент.
«Так, Виллар, я же только говорю что-то вроде ассистента при тебе. Приносить тебе вещи и в таком роде. Может, какой смешной трюк отмочить, когда ты отвернешься. Придумай что-нибудь, ты же у нас мастак».
Теперь возражение нашлось у Гас: «Чарли, мог бы и понимать уже, что если кто кого хорошо знает, его не обманешь никакой краской. Не забывай, что теперь за нами будет охотиться полиция. Отец парнишки, этот священник, зайдет на представление, увидит мальца того же роста, и никакая краска для волос или кожи не поможет. Или сам парнишка увидит папашу, этого священника, и подаст ему тайный знак. Ты, Чарли, думай головой, когда говоришь».
Теперь пришла очередь Виллара разродиться блестящей идеей. «Может, Абдулла?» - сказал он.
Хотя я был занят бисквитами, но прекратил есть и посмотрел на них. У них словно груз с плеч свалился.
«А он управится с Абдуллой?» - спросил Чарли.
«Не вопрос! Я вам говорю, этот малый - просто Талант. От природы. Он родился для Абдуллы. Ты что, не понимаешь, Гас? Это же свет в тоннеле. Ну да, я немножко ошибся, признаю. Но если Абдулла вернется, то какое это имеет значение? Абдулла здорово нравится публике. Значит так, мы возвращаем Абдуллу, а я становлюсь первым номером, и чтобы больше никаких разговоров о Счастливой Ганне или этом липовом афродите Андро».
«Не гони коней, Виллар. Я поверю, что малец справится с Абдуллой, когда увижу это собственными глазами. Ты мне это покажешь».
«Я тебе все покажу. Ты мне только время дай. Чуточку времени, и я тебе все покажу. Малыш, ты в картах чего понимаешь?» Ничто не заставило бы меня признаться, что понимаю. Рамзи показал мне несколько карточных фокусов, но когда об этом узнал отец, он меня отлупил так, как может отлупить своего сына лишь ярый баптист, узнавший, что он балуется с этим изобретением дьявола. Мне в задницу надолго вбили мысль о том, что карты не для меня. Я даже подумать не успел, как отрекся от всяких знаний о картах. И тем не менее, как только я это сказал, у меня в памяти всплыли четыре масти и способы заставить карты танцевать.
Виллара мое невежество ничуть не огорчило. Он загорелся новым делом с энтузиазмом настоящего циркача. Но Гас одолевали сомнения.
«Ты мне дай один денек, Гас, - сказал Виллар. - Только одно это воскресенье, и я тебе покажу, что можно сделать. Я его научу. Вот увидишь. Мы это прямо здесь сделаем».
Так я стал душой Абдуллы и попал в долгое рабство к иллюзионному искусству.
Мы приступили сразу же. Гас заторопилась по делам, которые у нее никогда не переводились, но Чарли остался, и вместе с Вилларом они затеяли стягивать одно полотнище брезента за другим с какой-то вещи в дальнем углу вагона - единственной, которую не тронули грузчики, вытаскивая реквизит для понедельничного представления. Я не знал, что это такое, но именно там я провел в заточении столько невыносимых, голодных часов.
Когда эту штуку вытащили из угла и сбросили с нее брезент, оказалось, что ничего уродливее, ничего оскорбительнее для глаз (я и теперь так считаю) я в жизни не видел. Вы, господа, знаете, как я всегда разборчив во всем, что касается реквизита. Глупцы считали, что в этом нет никакой необходимости, но я потратил немало денег на то, чтобы вещи рядом со мной на сцене были красивыми и изящными. В этом я похож на Робера-Гудена, который тоже считал, что ему и его публике нужно только все лучшее. Может быть, в известной мере эта привередливость началась с моей ненависти к той гнусной фигуре, которую они называли Абдуллой.
Абдулла изображал отдаленное подобие китайца, сидящего со скрещенными ногами на сундуке. Начать с того, что имя было выбрано абсолютно неверно. С какой стати называть китайца Абдуллой? Но и все остальное в этой фигуре было столь же топорным и неуместным. Одет он был в какую-то грязную сатиновую тряпку, из которой торчала аляповатая голова из папье-маше с уродливой физиономией, нарочито косыми глазами, отвислыми усами и желтыми клыками, нависавшими над нижней губой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109