Дайте мне какую-нибудь вещь. Дайте мне ее внешний вид, и я покажу вам, как ее нужно снимать, так что реальность будет рождаться прямо у вас на глазах. Дьявол? Чушь! Бог? Чушь! Дайте мне эту Толстуху, и я сниму ее так, что все увидят: она - творение дьявола, а потом я сниму ее по-другому, и вы будете уверены: она - творение Божье! Свет! Вот что самое главное. Свет! А кто его понимает? Я понимаю.
Линд и Инджестри решили, что его пора уложить в постель. Пока они волокли его вниз по длинной лестнице, ведущей в Зоргенфрей, он кричал:
- Свет! Да будет свет! Кто это сказал? Это сказал я!
8
Работа над картиной близилась к завершению. Фильм «Un Hommage ? Robert-Houdin» был отснят практически целиком, кроме нескольких специальных сцен; оставалось только поставить ряд эпизодов за кулисами - актер, играющий роль сына и ассистента Айзенгрима, помогает магу облачиться в одеяние-обманку; ассистенты молча и деловито выполняют свою работу, пока великий волшебник на сцене демонстрирует поразительные номера; мадам Робер-Гуден укутывает в мягкие полотнища драгоценные и хрупкие автоматы; сынок-ассистент аккуратно укладывает дюжину голубков, или трех кроликов, или даже пару уток в объем, который, казалось бы, не может их вместить; некий общий план всей этой удивительно эффективной системы, благодаря которой становятся возможны вещи, противоречащие нашим представлениям и всем законам физики. Поэтому в тот вечер Айзенгрим вел свой рассказ чуть быстрее обычного.
- Мой хронологический отчет о семи годах, проведенных мною в качестве начинки Абдуллы, был бы вам не интересен, - сказал он. - Да я и сам не смог бы предоставить вам такой отчет. В балагане все время что-нибудь происходило, но значение имели всего два или три события. Мы все время переезжали из одного городка в другой и видели новые места, но на самом деле мы не видели ничего. Мы привносили разнообразие и атмосферу сказки в жизнь тысяч обитателей канадской глубинки, но наша собственная жизнь была невыносимо скучна. Мы из кожи вон лезли, отслеживая умонастроения Простофили и пытаясь подгонять нашу продукцию под его потребности, но никогда наши мозги не были задействованы сколь-нибудь серьезно.
Что касается Сонненфелса, Молцы и бедного старого профессора Спенсера, то они другой жизни не знали и на какие-либо перемены рассчитывать не могли. Первые двое поддерживали себя на плаву, вынашивая какую-то изощренную и неисчерпаемую личную обиду - она была у них общей и не поддавалась ни малейшей конкретизации; Спенсер держался за всякие вымороченные экономические теории и, получи он такую возможность, заговорил бы вас до полусмерти, рассуждая о биметаллизме или социальном кредите. Толстуха наша вела нескончаемую войну против похабщины и атеизма; того, что она толстая, ей было мало, и это, видимо, свидетельствует о некой духовной или умственной жизни, происходившей в ней. Я видел, как угасают надежды бедной Эм Дарк, поскольку Джо все убедительнее демонстрировал свою неспособность научиться чему-нибудь и таким образом избавить их от балаганной жизни. Зитта не прекращала поисков жениха, но если вы не сидите на одном месте, захомутать какого-нибудь простачка довольно затруднительно; денег ей накопить так и не удавалось, потому что много приходилось тратить на новых здоровых змей. Она заарканила бы и Чарли, но тот предпочитал что-нибудь помоложе, да и Гас была начеку - ух, берегитесь интриганки. Уродство Дзовени держало его покрепче любой тюрьмы. К тому же он не был чистым лилипутом, потому что у лилипута правильные пропорции, а Дзовени имел хотя и маленький, но все же заметный горб. Он был мрачноватым и, не сомневаюсь, глубоко несчастным парнишкой. Хайни Байер бог знает сколько лет провел с Ранго, а потому сам больше походил на обезьяну, чем на человека; они отнюдь не способствовали проявлению друг в друге лучших качеств.
Как и многие обезьяны, Ранго часто мастурбировал, и когда Счастливая Ганна выражала в связи с этим свое недовольство, Хайни со смехом выдавливал из себя: «Это же естественно, разве нет?» - и подуськивал Ранго к сему действу во время Последней смены, чтобы видели молодые люди. И тогда Ганна кричала на весь шатер: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». Но юные зрители, вероятно, не были верующими в том смысле, в каком об этом говорит евангельский текст, потому что во все глаза смотрели на Ранго - кто ухмыляясь, кто со стыдливым любопытством, а некоторые девушки явно не понимали, что происходит. Гас пыталась пресечь это, но даже у Гас не было рычагов воздействия на Ранго, она разве что могла снять его с представления, но он был слишком хорошей приманкой для зрителей. Ганна решила, что Ранго - что-то вроде нераскаявшегося грешника, и стала читать в связи с этим пространные проповеди. Она пророчила, что Ранго сойдет с ума, если только у него для этого хватит мозгов. Но Ранго так и умер нераскаявшимся.
А на мой взгляд, весь «Мир чудес» Уонлесса был нераскаявшимся грешником. Неужели Христос умер ради них? - спрашивал я себя, сидя в скорлупе Абдуллы. В конечном счете я пришел к выводу, что нет, не ради них. Теперь я думаю, что ошибался тогда, но не забывайте: я ведь начал размышлять на эту тему, когда мне едва исполнилось десять лет и я был бесконечно несчастен. Я жил в мире, который казался мне грязным, с какой стороны ни посмотри; я сформировался в мире, где было мало любви, но много суеты вокруг добродетели. Правда, никакой добродетели я там не видел и не чувствовал.
Тут Айзенгрима прервал Линд.
- Извините, что вмешиваюсь, - сказал он, - но вы были с нами предельно откровенны, и мой вопрос порожден не праздным любопытством, а искренним участием. Вы ступили на стезю бродячего актера, потому что Виллар изнасиловал вас. Больше таких случаев не было?
- Было. И немало. Не стану делать вид, будто я дал вам более или менее полное представление о Вилларе. Я думаю, такие люди - редкость. Я прекрасно знаю, что гомосексуализм не исключает своеобразной любви, но у Виллара все ограничивалось каким-то извращенным импульсом, совершенно не замутненным ни привязанностью, ни участием - разве что к самому себе. Не реже чем раз в неделю мы повторяли то, первое, действо. Для этого нужно было находить подходящие места, а происходило все быстро и обычно молча, если не считать моих редких всхлипов и каких-то звуков, издаваемых Вилларом и - как это ни странно - тоже похожих на всхлипы.
- И вы никогда не протестовали, никому не жаловались?
- Я был ребенком. Я сердцем чувствовал: то, что делает со мной Виллар, очень нехорошо, а он не упускал случая напомнить, что вся вина лежит на мне. Он мне говорил, что если я хоть словечком обмолвлюсь об этом кому-нибудь, то немедленно окажусь в руках закона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Линд и Инджестри решили, что его пора уложить в постель. Пока они волокли его вниз по длинной лестнице, ведущей в Зоргенфрей, он кричал:
- Свет! Да будет свет! Кто это сказал? Это сказал я!
8
Работа над картиной близилась к завершению. Фильм «Un Hommage ? Robert-Houdin» был отснят практически целиком, кроме нескольких специальных сцен; оставалось только поставить ряд эпизодов за кулисами - актер, играющий роль сына и ассистента Айзенгрима, помогает магу облачиться в одеяние-обманку; ассистенты молча и деловито выполняют свою работу, пока великий волшебник на сцене демонстрирует поразительные номера; мадам Робер-Гуден укутывает в мягкие полотнища драгоценные и хрупкие автоматы; сынок-ассистент аккуратно укладывает дюжину голубков, или трех кроликов, или даже пару уток в объем, который, казалось бы, не может их вместить; некий общий план всей этой удивительно эффективной системы, благодаря которой становятся возможны вещи, противоречащие нашим представлениям и всем законам физики. Поэтому в тот вечер Айзенгрим вел свой рассказ чуть быстрее обычного.
- Мой хронологический отчет о семи годах, проведенных мною в качестве начинки Абдуллы, был бы вам не интересен, - сказал он. - Да я и сам не смог бы предоставить вам такой отчет. В балагане все время что-нибудь происходило, но значение имели всего два или три события. Мы все время переезжали из одного городка в другой и видели новые места, но на самом деле мы не видели ничего. Мы привносили разнообразие и атмосферу сказки в жизнь тысяч обитателей канадской глубинки, но наша собственная жизнь была невыносимо скучна. Мы из кожи вон лезли, отслеживая умонастроения Простофили и пытаясь подгонять нашу продукцию под его потребности, но никогда наши мозги не были задействованы сколь-нибудь серьезно.
Что касается Сонненфелса, Молцы и бедного старого профессора Спенсера, то они другой жизни не знали и на какие-либо перемены рассчитывать не могли. Первые двое поддерживали себя на плаву, вынашивая какую-то изощренную и неисчерпаемую личную обиду - она была у них общей и не поддавалась ни малейшей конкретизации; Спенсер держался за всякие вымороченные экономические теории и, получи он такую возможность, заговорил бы вас до полусмерти, рассуждая о биметаллизме или социальном кредите. Толстуха наша вела нескончаемую войну против похабщины и атеизма; того, что она толстая, ей было мало, и это, видимо, свидетельствует о некой духовной или умственной жизни, происходившей в ней. Я видел, как угасают надежды бедной Эм Дарк, поскольку Джо все убедительнее демонстрировал свою неспособность научиться чему-нибудь и таким образом избавить их от балаганной жизни. Зитта не прекращала поисков жениха, но если вы не сидите на одном месте, захомутать какого-нибудь простачка довольно затруднительно; денег ей накопить так и не удавалось, потому что много приходилось тратить на новых здоровых змей. Она заарканила бы и Чарли, но тот предпочитал что-нибудь помоложе, да и Гас была начеку - ух, берегитесь интриганки. Уродство Дзовени держало его покрепче любой тюрьмы. К тому же он не был чистым лилипутом, потому что у лилипута правильные пропорции, а Дзовени имел хотя и маленький, но все же заметный горб. Он был мрачноватым и, не сомневаюсь, глубоко несчастным парнишкой. Хайни Байер бог знает сколько лет провел с Ранго, а потому сам больше походил на обезьяну, чем на человека; они отнюдь не способствовали проявлению друг в друге лучших качеств.
Как и многие обезьяны, Ранго часто мастурбировал, и когда Счастливая Ганна выражала в связи с этим свое недовольство, Хайни со смехом выдавливал из себя: «Это же естественно, разве нет?» - и подуськивал Ранго к сему действу во время Последней смены, чтобы видели молодые люди. И тогда Ганна кричала на весь шатер: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». Но юные зрители, вероятно, не были верующими в том смысле, в каком об этом говорит евангельский текст, потому что во все глаза смотрели на Ранго - кто ухмыляясь, кто со стыдливым любопытством, а некоторые девушки явно не понимали, что происходит. Гас пыталась пресечь это, но даже у Гас не было рычагов воздействия на Ранго, она разве что могла снять его с представления, но он был слишком хорошей приманкой для зрителей. Ганна решила, что Ранго - что-то вроде нераскаявшегося грешника, и стала читать в связи с этим пространные проповеди. Она пророчила, что Ранго сойдет с ума, если только у него для этого хватит мозгов. Но Ранго так и умер нераскаявшимся.
А на мой взгляд, весь «Мир чудес» Уонлесса был нераскаявшимся грешником. Неужели Христос умер ради них? - спрашивал я себя, сидя в скорлупе Абдуллы. В конечном счете я пришел к выводу, что нет, не ради них. Теперь я думаю, что ошибался тогда, но не забывайте: я ведь начал размышлять на эту тему, когда мне едва исполнилось десять лет и я был бесконечно несчастен. Я жил в мире, который казался мне грязным, с какой стороны ни посмотри; я сформировался в мире, где было мало любви, но много суеты вокруг добродетели. Правда, никакой добродетели я там не видел и не чувствовал.
Тут Айзенгрима прервал Линд.
- Извините, что вмешиваюсь, - сказал он, - но вы были с нами предельно откровенны, и мой вопрос порожден не праздным любопытством, а искренним участием. Вы ступили на стезю бродячего актера, потому что Виллар изнасиловал вас. Больше таких случаев не было?
- Было. И немало. Не стану делать вид, будто я дал вам более или менее полное представление о Вилларе. Я думаю, такие люди - редкость. Я прекрасно знаю, что гомосексуализм не исключает своеобразной любви, но у Виллара все ограничивалось каким-то извращенным импульсом, совершенно не замутненным ни привязанностью, ни участием - разве что к самому себе. Не реже чем раз в неделю мы повторяли то, первое, действо. Для этого нужно было находить подходящие места, а происходило все быстро и обычно молча, если не считать моих редких всхлипов и каких-то звуков, издаваемых Вилларом и - как это ни странно - тоже похожих на всхлипы.
- И вы никогда не протестовали, никому не жаловались?
- Я был ребенком. Я сердцем чувствовал: то, что делает со мной Виллар, очень нехорошо, а он не упускал случая напомнить, что вся вина лежит на мне. Он мне говорил, что если я хоть словечком обмолвлюсь об этом кому-нибудь, то немедленно окажусь в руках закона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109