Затем Сталин затронул вопрос о составе комиссии по репарациям. В Ялте была достигнута договоренность о трехсторонней комиссии. Между тем сейчас Соединенные Штаты настаивают, чтобы Франция была четвертым ее членом. Но ведь Франция, сказал Сталин, потерпела военное поражение. Если Франция должна стать членом комиссии, то почему тогда речь не идет о Польше и Югославии, которые решительно боролись и гораздо больше пострадали от рук немцев? Гопкинс ответил, что допуск Франции ему представляется логическим шагом, поскольку она будет одной из четырех оккупирующих держав. Однако если Россия возражает, он полагает, что Соединенные Штаты настаивать не будут.
Сталин выразил также беспокойство по поводу приостановки поставок по ленд-лизу.
– Та манера, в которой все это было сделано, – сказал он, – очень неловка и груба. Если решение было сделано для того, чтобы оказать давление на Россию, то это было коренной ошибкой. Хотя распоряжение Трумэна было затем отменено, оно вызвало у Советского правительства большую озабоченность. Я должен сказать господину Гопкинсу откровенно, что если к русским будут относиться искренне, на дружеской основе, то очень многое может быть сделано, но репрессии в любой форме приведут лишь к прямо противоположному результату.
В оправдание правительства США Гопкинс сослался на «техническое недоразумение», допущенное одним американским учреждением, ни в коем случае не представляющее собой политического решения.
Сталин более примирительным тоном сказал, что окончание войны в Европе, несомненно, требует от Соединенных Штатов пересмотра старой программы ленд-лиза. Он подтвердил, что в течение всей истории ленд-лиза Соединенные Штаты выполняли свои обязательства. Он, Сталин, полностью понимает право Соединенных Штатов ограничить поставки по ленд-лизу Советскому Союзу в нынешних условиях, поскольку американские обязательства в этом отношении вообще были приняты добровольно. Дело, однако, в манере, в какой все это было сделано: соглашение, существовавшее между двумя правительствами, пытались порвать недостойным и внезапным образом. Если бы об этом заранее предупредили Советское правительство, то не было бы такого впечатления.
Гопкинс ответил, что в заявлении Сталина его больше всего беспокоит то, что в Москве, возможно, верят, что Соединенные Штаты готовы использовать ленд-лиз как средство выразить недовольство Советским Союзом. Он заверил, что, какое бы неблагоприятное впечатление этот инцидент ни производил, Советское правительство не должно усматривать в нем попытку или желание Соединенных Штатов использовать все это как орудие давления.
Затем Сталин поднял вопрос о судах немецкого военного и торгового флота и сказал, что треть тоннажа, захваченного западными союзниками, должна быть передана СССР. «Будет неприятно, если Соединенные Штаты и Великобритания сейчас отвергнут это советское пожелание», – предупредил Сталин.
Гопкинс ответил, что Соединенные Штаты не возражают против передачи захваченных немецких судов, добавив, что, как он думает, вопрос может быть положительно урегулирован на предстоящей встрече Трумэна, Сталина и Черчилля.
Наиболее острым вопросом по-прежнему оставался польский. В одной из последующих бесед Сталин поднял его по своей инициативе. Он заявил, что не может понять американской позиции. На конференции в Ялте Рузвельт и Черчилль согласились с тем, что польское правительство должно быть сформировано на базе существующего режима.
Когда Гопкинс сослался на американское общественное мнение, Сталин резко ответил:
– Я не советовал бы использовать общественное мнение в качестве ширмы. Я говорю об ощущении, которое возникло в Советском правительстве. Оно подсказывает, что, как только война окончилась, американцы стали действовать так, будто они больше не нуждаются в Советском Союзе.
Дискуссия по польскому вопросу продолжалась до самой последней встречи, которая произошла 6 июня. Гопкинс вновь и вновь подчеркивал, что Польша важна прежде всего «как символ способности США достичь договоренности с Советским Союзом». Отвергая предположения, что Америка имеет какой-то «особый интерес» в этой стране, Гопкинс все же продолжал оказывать давление на Советское правительство. На обеде в Кремле, который Сталин дал в честь американских гостей 1 июня, Гопкинс заявил:
– Вы должны верить мне, если я говорю, что все наши взаимоотношения находятся под угрозой из-за тупика в польском вопросе…
Но советская сторона никак не могла уступить требованиям Вашингтона, ибо это фактически означало бы возрождение реакционного польского режима, враждебного Советскому Союзу. Опасные последствия подобной уступки для мира в Европе, для безопасности СССР и для национальных интересов самого польского народа очевидны. Вместе с тем советская сторона всячески подчеркивала стремление к дальнейшему сотрудничеству с Соединенными Штатами. Это сказывалось даже в жестах личного порядка.
Во время показа кинохроники, устроенного Сталиным для гостей после позднего обеда 1 июня, Гарриман с восхищением отозвался о лошади, на которой принимал первомайский парад генерал Антонов. Узнав, что Гарриман – искусный наездник, Сталин сказал, что подарит послу двух русских лошадей. Гарриман счел это сперва за шутку; но спустя два дня в его резиденции появился кавалерийский генерал и вручил послу красивую папку из красного сафьяна. В ней находились родословные и фотографии двух прекрасных лошадей. Теперь у Гарримана и его дочери Кэтрин, которая жила вместе с ним в Москве, появились неожиданные заботы: где содержать лошадей? Но, как вспоминает Кэтрин, все устроилось как нельзя лучше. Лошадей держали в конюшне кавалерийской школы в Москве, причем и сам Гарриман, и его дочь могли в любое время ездить на них верхом. Когда Гарриман покинул Москву, лошади были отправлены пароходом в Соединенные Штаты и дожили свой век в потомственном имении Гарриманов под Нью-Йорком.
Поздно ночью 6 июня Гарри Гопкинс распрощался с И. В. Сталиным и другими советскими руководителями и рано утром вылетел из Москвы в Берлин. В Берлине Гопкинс был гостем маршала Жукова, который организовал для него поездку по разбомбленному городу, а затем пригласил его на завтрак. За столом обсуждался вопрос о предстоящей встрече «большой тройки».
В целом визит Гопкинса в Москву вполне мог послужить отправной точкой для возобновления дружественных отношений между обеими державами. С советской стороны это неоднократно подчеркивалось. Сам Гопкинс, подводя итоги беседам в Кремле, пришел к выводу, что дальнейшее позитивное развитие советско-американских отношений вполне возможно, хотя оно будет и не без сложностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221