Он никак не предвидел наступления «холодной войны», считая, что США и СССР должны, несмотря на все трудности, найти пути к взаимоприемлемому сотрудничеству. Возвратившись в Вашингтон, Гопкинс обнаружил, что пресса оценивает результаты его поездки очень положительно, отмечая, что переговоры, которые он вел в Москве, открывают новую эру взаимопонимания и сотрудничества с Советским Союзом.
На следующий день после прибытия домой Гопкинс завтракал с президентом Трумэном. Он подробно рассказал о своих переговорах в Москве и постарался дать президенту как можно более подробную информацию о личности Сталина, о его манере вести беседу, что, как полагал Гопкинс, могло пригодиться Трумэну на предстоящей Потсдамской конференции и вообще в последующих контактах с советским лидером.
Пресса предсказывала, что после столь успешной миссии Гопкинс получит высокий пост в новой администрации, а возможно, даже станет личным советником Трумэна, как это было при Рузвельте. Но обстановка быстро и резко менялась. За два месяца, прошедшие после смерти Рузвельта, в новой администрации появились люди совсем иного склада. Услуги Гопкинса не потребовались. Он сделал свое дело – постарался создать своей поездкой в Москву впечатление, будто Вашингтон по-прежнему намерен проводить рузвельтовский курс. Это избавило нового хозяина Белого дома от излишнего нажима американской и мировой общественности, выступавшей в пользу продолжения сотрудничества, и развязало ему руки для беспрепятственного развертывания «жесткого» курса в отношении Советского Союза. Все же Трумэн пригласил Гопкинса участвовать в Потсдамской конференции. Но Гопкинс отказался. После того как Трумэн заменил Стеттиниуса на посту государственного секретаря Джеймсом Бирнсом, Гопкинс понял, что ему лучше вовсе уйти с государственной службы.
Спустя немногим более полугода, 29 января 1946 г., Гарри Гопкинс скончался в госпитале, где провел последние месяцы своей жизни.
Последние приготовления
На этот раз вопрос о дате и месте новой встречи руководителей трех держав не вызвал разногласий. Все сошлись на том, чтобы провести ее в середине июля в районе Берлина. Участники антигитлеровской коалиции после тяжелейших испытаний добились наконец победы над общим врагом, и то, что они решили собраться в столице поверженного рейха, имело, помимо всего прочего, большое символическое значение.
Советское командование пришло к выводу, что наиболее подходящим местом для встречи «большой тройки» будет Потсдам – некогда фешенебельный пригород германской столицы, где многие помещения сохранились в сравнительно хорошем состоянии и где находился дворец Цецилиенхоф, построенный кайзером для кронпринца в годы первой мировой войны. Дворец окружен большим парком, огороженным высокой каменной стеной, что делало его вполне подходящим для встречи руководителей трех держав и с точки зрения безопасности. Поблизости – в Бабельсберге – уцелело много вилл бывшей германской элиты, которые и были предоставлены для глав делегаций и персонала каждой из участвующих в конференции держав. Предложение о проведении встречи в Потсдаме было принято без особых дискуссий, и советское командование, не теряя времени, приступило к подготовке и оборудованию помещений для рабочих заседаний и размещения делегаций. Открытие конференции наметили на 17 июля, и, хотя времени оставалось мало, советское командование успело не только подготовить в срок все необходимое, но и благоустроить прилегающую территорию.
Одновременно велись последние приготовления к «встрече трех» и в политическом плане. В некотором отношении, во всяком случае, что касается Черчилля, они носили весьма своеобразный характер.
В течение мая и июня 1945 года Черчилль торопил Трумэна с новой конференцией «большой тройки». Время, как уверял британский премьер, работает в пользу Сталина, по мере того как значительные контингента американской армии перебрасывались из Европы на тихоокеанский театр перед решающей атакой Японских островов. Премьер-министр пытался также убедить президента не возвращать территории, захваченной в Германии американцами, после того как они перешли границы, намеченные для советской зоны оккупации.
Подхватив измышления геббельсовской пропаганды, распространявшейся в последние дни гитлеровского рейха, Черчилль писал Трумэну, что отвод армии Соединенных Штатов с этих территорий означал бы, что русское господство продвигается вперед на 120 миль, по фронту от 300 до 400 миль. Черчилль уверял, что союзнические войска не должны отходить обратно, «пока мы не получим сатисфакции по поводу Польши, а также относительно временного характера русской оккупации Германии».
В Вашингтоне все еще шла борьба вокруг политического наследия Рузвельта. Некоторые влиятельные деятели убеждали нового президента в необходимости занимать «промежуточную позицию» между Британией и Россией. В этих условиях Трумэн не мог последовать за Черчиллем и ответил ему, что хотел бы избежать ситуации, которая дала бы советской стороне возможность обвинить Лондон и Вашингтон в сговоре против Москвы. Черчиллю в конце концов пришлось с этим согласиться, хотя он и продолжал выражать тревогу по поводу отвода американских войск из Европы. 12 мая он направил Трумэну еще одно послание, где впервые взял на вооружение геббельсовскую выдумку о «железном занавесе» в центре Европы.
«Что произойдет через год или два, – рассуждал он, – когда британские и американские армии растают и когда французских почти еще не будет, или во всяком случае, их не будет в широком масштабе, и когда мы сможем располагать лишь горсткой дивизий, тогда как русские, возможно, захотят держать в Европе две или три сотни дивизий в активном состоянии? В таком случае „железный занавес“ опустится вдоль их фронта. Мы не знаем, что происходит за этим занавесом. Мало сомнения в том, что весь район к востоку от линии Любек – Триест – Корфу будет скоро полностью в их руках. К этому надо добавить дальнейший, огромный район, захваченный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, через несколько недель будет оккупирован русской мощью, если американцы отойдут. Тогда русские, если они этого пожелают, смогут продвинуться к водам Северного моря и Атлантики».
Однако в Вашингтоне как государственный департамент, так и военное министерство возражали против того, чтобы использовать занятые американскими войсками территории, предназначенные для советской оккупации, в качестве разменной монеты. Гопкинс настоятельно советовал президенту проявлять сдержанность и предупреждал его, что отказ США отвести войска с выдвинутых вперед позиций будет выглядеть как нарушение договоренности, достигнутой по доброй воле сторон полгода назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221