Причем больше намного.
– Нужно выложиться, Миш, – доверительно проговорил Горнин. Он отлично знал, когда нужно переходить со своими сотрудниками на доверительно-фамильярный тон. – Здорово выложиться. Помоги.
– Что нужно? – почти покорно спросил Степанов. Он уважал своего директора, где-то даже, может быть, побаивался, хотя особых грехов за ним не было, но больше всего был ему благодарен за то, что тот предоставил ему тихую гавань, где борьбу с окружающим миром можно было переложить на другие плечи. И еще боялся эту гавань потерять.
– Я передал Роману Пашин маг-код.
При этих словах брови тишайшего, как считали многие, поползли вверх. Для тех, кто в этом понимает, это все равно что выставить собственную жену на панель. Позор! Позор и предательство. Такое не то что непростительно, это даже больше чем преступно. Спокойный и внешне даже индифферентный маг Михаил Михайлович Степанов в определенных ситуациях мог взорваться похлеще, чем иная бомба. Это была именно та ситуация.
Но Горнин знал, что говорил.
– Роман меня на воде уделал. Забодяжил у Лидки под носом. Что с нее взять – девчонка. Плюс та история. С таможней. Гад. Но с ним я сам разберусь. Надо Пашу выручать. Сделаешь? Миша, больше некому. Я еще под ломкой. С час пройдет, не меньше.
Степанов отвернулся.
Оправдаться можно в чем угодно. Почему-то у начальников это особенно хорошо получается. Они всегда из дерьма чистенькими выскакивают. Натура у них такая. Но объективно – если все это правда – нужно помочь. Выложиться. Да. Только если говорить по правилам, без всяких экивоков, то Петрович Пашу подставил. И не его одного. Он всех подставил. Значит, может подставить и потом. Нет ему теперь веры. Как нет, выходит, и тихой гавани с сытной кормежкой.
– Я уйду, – сказал в сторону «дальнобойщик».
– Как сам решишь. Но сейчас-то, а?
– Я попробую, – глухо и неприязненно ответил Степанов. – Какой код?
– Сейчас… – Горнин собрался с мыслями. – Ба! Второй! Второго уровня. Давай присаживайся.
– Я стоя.
– Извини, забыл, – засуетился маг-директор. Ему на глаза попался практически непочатый бокал на столе. – Коньячку хлебнешь?
– Можно.
Пока Степанов, делая пассы, настраивался на контакт, маг-директор ринулся было к столу, на котором стоял бокал, взял его, едва не расплескав, но тут же замер. Вода. Коньяк. Хватит глупостей.
Быстро подошел к окну, распахнул форточку и выбросил бокал вместе с коньяком наружу, на асфальт. По оконному стеклу потекли маслянистые желтые капли. Звук разбитого стекла еще только долетал, когда он уже доставал из шкафа новый бокал и непочатую бутылку в бордовой картонной коробке.
Наливал он щедро, но не под край, зная, что при напряжении, которое может испытывать маг, работающий в качестве передатчика, руки, бывает, трясутся так, что в самом глубоком и узком стакане даже капли не остается.
В январе одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года в Подмосковье и на Сахалине в один и тот же момент начались жуткие снежные бури, длившиеся восемь с половиной часов. Никто, конечно, не связал два этих явления воедино; метеорологи могли себе позволить говорить самое большее об аномальном атмосферном явлении, не обусловленном метеопрогнозом. Да что там, такие прогнозы в лучшем случае сбываются на семьдесят процентов. Словом, совпадение, заслуживающее внимания только для узкой группы специалистов, которые об этом забыли через неделю. Правда, военные пытались что-то раскопать, но и их боевой запал был аккуратно погашен в те же сроки. И лишь пять-семь человек знали, что тогда два практикующих мага, не сошедшиеся во мнении о принципах и допустимости воздействия, выясняли отношения по-своему. Одним из них был молодой еще Михаил Степанов, позже попавший в психиатрическую больницу с сильнейшим нервным истощением. Другой… Другой, променяв столицу СССР на техасский Даллас, теперь помогает впавшим в климакс дамочкам, получая за свои услуги, как говорят, большие гонорары. Магом его никто давно уже не считает. Нет такого мага, сдулся. Есть обычный, пусть и успешный, психотерапевт в американском городе, где когда-то застрелили президента.
– Хлебнешь?
Михаил Михалыч мотнул головой.
– Дай нюхнуть, – сказал он низким, идущим из живота голосом.
Горнин поднес бокал ему под нос, напряженно глядя в глаза.
Ноздри мага раздулись, впитывая алкогольный аромат. Один вдох. Второй.
Лицо окаменело.
Готов.
Горнин, не найдя, куда поставить бокал, просто уронил его на ковер. И распахнулся на передатчика.
Из живущих мало кто, а может, и вовсе нет никого, способного похвастаться, что видел двух сильных магов, работающих за предел в адрес. Да не в адрес какой-то там тети Клавы, а в адрес сильного практикующего мага, накладывая на него запрет.
Просто для примера, для наглядности, это можно сравнить с электродуговой сваркой, когда сварщик сваривает две металлические детали. Дуга искрит, плавя металл, на окружающие конструкции падают горячие капли, которые ничем и никогда невозможно вытравить. А те, кто смотрит на этот процесс без защитного стекла, ловят, как говорится, «зайчиков», то есть получают ожог роговицы глаза. Минимум что бывает – это недели две нельзя смотреть на сколько-нибудь яркий свет, но при этом глаза постоянно слезятся. Ну а максимум… Словом, лучше не смотреть, а уж коли попалось, то отворачиваться.
– Ну? – хрипло спросил Горнин.
– Его нет.
– Что?
– Закрылся.
Опоздал… Что за паскудство! Ну, Рома! Теперь берегись!
Глава 7
ПАВЕЛ
Такого восхитительного, легкого и светлого пробуждения он не помнил. Наверняка подобное уже было когда-то, но очень давно. Может, в детстве или в юности, когда груз забот минимален и весь прост и легко решаем.
Проснувшись, еще хотелось нежиться в кровати, баловать себя, разрешать своему организму не напрягаться, даже мурлыкать и – обязательно! – потягиваться с закрытыми глазами. С закрытыми непременно. И приговаривать, как бабка в детстве говорила: «Возьми, возьми мою лень».
Подчиняясь лени, он раскинул руки, не открывая глаз, и потянулся, чувствуя на щеке тепло солнца. Лень. Лелеять лень.
И в секунду все перевернулось.
Его расслабленные со сна пальцы наткнулись на какое-то тело, на кожу. Вдруг всем существом он ощутил, что лежит не на своей кровати и вообще не дома, потому что пахнет иначе и вообще все не так.
От желанной неги не осталось и следа не то что в секунду – в миг! Хлынувший в кровь адреналин заставил распахнуть глаза и, подскочив, сесть, сбрасывая с груди одеяло.
Где я?!
Все оказалось не так страшно, как внезапно возникшая в мозгу картинка. Он был у Любки. В ее офисе. Точнее, в их офисе. И она сидела в низком кресле рядом с тахтой, преданно глядя ему в лицо. Или влюбленно?
– Привет, – проговорил он хриплым со сна голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Нужно выложиться, Миш, – доверительно проговорил Горнин. Он отлично знал, когда нужно переходить со своими сотрудниками на доверительно-фамильярный тон. – Здорово выложиться. Помоги.
– Что нужно? – почти покорно спросил Степанов. Он уважал своего директора, где-то даже, может быть, побаивался, хотя особых грехов за ним не было, но больше всего был ему благодарен за то, что тот предоставил ему тихую гавань, где борьбу с окружающим миром можно было переложить на другие плечи. И еще боялся эту гавань потерять.
– Я передал Роману Пашин маг-код.
При этих словах брови тишайшего, как считали многие, поползли вверх. Для тех, кто в этом понимает, это все равно что выставить собственную жену на панель. Позор! Позор и предательство. Такое не то что непростительно, это даже больше чем преступно. Спокойный и внешне даже индифферентный маг Михаил Михайлович Степанов в определенных ситуациях мог взорваться похлеще, чем иная бомба. Это была именно та ситуация.
Но Горнин знал, что говорил.
– Роман меня на воде уделал. Забодяжил у Лидки под носом. Что с нее взять – девчонка. Плюс та история. С таможней. Гад. Но с ним я сам разберусь. Надо Пашу выручать. Сделаешь? Миша, больше некому. Я еще под ломкой. С час пройдет, не меньше.
Степанов отвернулся.
Оправдаться можно в чем угодно. Почему-то у начальников это особенно хорошо получается. Они всегда из дерьма чистенькими выскакивают. Натура у них такая. Но объективно – если все это правда – нужно помочь. Выложиться. Да. Только если говорить по правилам, без всяких экивоков, то Петрович Пашу подставил. И не его одного. Он всех подставил. Значит, может подставить и потом. Нет ему теперь веры. Как нет, выходит, и тихой гавани с сытной кормежкой.
– Я уйду, – сказал в сторону «дальнобойщик».
– Как сам решишь. Но сейчас-то, а?
– Я попробую, – глухо и неприязненно ответил Степанов. – Какой код?
– Сейчас… – Горнин собрался с мыслями. – Ба! Второй! Второго уровня. Давай присаживайся.
– Я стоя.
– Извини, забыл, – засуетился маг-директор. Ему на глаза попался практически непочатый бокал на столе. – Коньячку хлебнешь?
– Можно.
Пока Степанов, делая пассы, настраивался на контакт, маг-директор ринулся было к столу, на котором стоял бокал, взял его, едва не расплескав, но тут же замер. Вода. Коньяк. Хватит глупостей.
Быстро подошел к окну, распахнул форточку и выбросил бокал вместе с коньяком наружу, на асфальт. По оконному стеклу потекли маслянистые желтые капли. Звук разбитого стекла еще только долетал, когда он уже доставал из шкафа новый бокал и непочатую бутылку в бордовой картонной коробке.
Наливал он щедро, но не под край, зная, что при напряжении, которое может испытывать маг, работающий в качестве передатчика, руки, бывает, трясутся так, что в самом глубоком и узком стакане даже капли не остается.
В январе одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года в Подмосковье и на Сахалине в один и тот же момент начались жуткие снежные бури, длившиеся восемь с половиной часов. Никто, конечно, не связал два этих явления воедино; метеорологи могли себе позволить говорить самое большее об аномальном атмосферном явлении, не обусловленном метеопрогнозом. Да что там, такие прогнозы в лучшем случае сбываются на семьдесят процентов. Словом, совпадение, заслуживающее внимания только для узкой группы специалистов, которые об этом забыли через неделю. Правда, военные пытались что-то раскопать, но и их боевой запал был аккуратно погашен в те же сроки. И лишь пять-семь человек знали, что тогда два практикующих мага, не сошедшиеся во мнении о принципах и допустимости воздействия, выясняли отношения по-своему. Одним из них был молодой еще Михаил Степанов, позже попавший в психиатрическую больницу с сильнейшим нервным истощением. Другой… Другой, променяв столицу СССР на техасский Даллас, теперь помогает впавшим в климакс дамочкам, получая за свои услуги, как говорят, большие гонорары. Магом его никто давно уже не считает. Нет такого мага, сдулся. Есть обычный, пусть и успешный, психотерапевт в американском городе, где когда-то застрелили президента.
– Хлебнешь?
Михаил Михалыч мотнул головой.
– Дай нюхнуть, – сказал он низким, идущим из живота голосом.
Горнин поднес бокал ему под нос, напряженно глядя в глаза.
Ноздри мага раздулись, впитывая алкогольный аромат. Один вдох. Второй.
Лицо окаменело.
Готов.
Горнин, не найдя, куда поставить бокал, просто уронил его на ковер. И распахнулся на передатчика.
Из живущих мало кто, а может, и вовсе нет никого, способного похвастаться, что видел двух сильных магов, работающих за предел в адрес. Да не в адрес какой-то там тети Клавы, а в адрес сильного практикующего мага, накладывая на него запрет.
Просто для примера, для наглядности, это можно сравнить с электродуговой сваркой, когда сварщик сваривает две металлические детали. Дуга искрит, плавя металл, на окружающие конструкции падают горячие капли, которые ничем и никогда невозможно вытравить. А те, кто смотрит на этот процесс без защитного стекла, ловят, как говорится, «зайчиков», то есть получают ожог роговицы глаза. Минимум что бывает – это недели две нельзя смотреть на сколько-нибудь яркий свет, но при этом глаза постоянно слезятся. Ну а максимум… Словом, лучше не смотреть, а уж коли попалось, то отворачиваться.
– Ну? – хрипло спросил Горнин.
– Его нет.
– Что?
– Закрылся.
Опоздал… Что за паскудство! Ну, Рома! Теперь берегись!
Глава 7
ПАВЕЛ
Такого восхитительного, легкого и светлого пробуждения он не помнил. Наверняка подобное уже было когда-то, но очень давно. Может, в детстве или в юности, когда груз забот минимален и весь прост и легко решаем.
Проснувшись, еще хотелось нежиться в кровати, баловать себя, разрешать своему организму не напрягаться, даже мурлыкать и – обязательно! – потягиваться с закрытыми глазами. С закрытыми непременно. И приговаривать, как бабка в детстве говорила: «Возьми, возьми мою лень».
Подчиняясь лени, он раскинул руки, не открывая глаз, и потянулся, чувствуя на щеке тепло солнца. Лень. Лелеять лень.
И в секунду все перевернулось.
Его расслабленные со сна пальцы наткнулись на какое-то тело, на кожу. Вдруг всем существом он ощутил, что лежит не на своей кровати и вообще не дома, потому что пахнет иначе и вообще все не так.
От желанной неги не осталось и следа не то что в секунду – в миг! Хлынувший в кровь адреналин заставил распахнуть глаза и, подскочив, сесть, сбрасывая с груди одеяло.
Где я?!
Все оказалось не так страшно, как внезапно возникшая в мозгу картинка. Он был у Любки. В ее офисе. Точнее, в их офисе. И она сидела в низком кресле рядом с тахтой, преданно глядя ему в лицо. Или влюбленно?
– Привет, – проговорил он хриплым со сна голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93