Отчего-то так получилось, что в последние дни все у него идет не просто наперекосяк, а вразнос, причем беспросветность становится только гуще.
Он начал погружаться в сон и не делал попыток сопротивляться этому. Мысли приняли какой-то отвлеченный, не имеющий к действительности характер, даже некий сонный сюжет стал завязываться, какой-то сад либо роща появились, как вдруг раздался какой-то посторонний шум, не имеющий к начинающемуся сну никакого отношения.
Некоторое время Павел пытался не впускать в себя посторонние звуки, надеясь, что они скоро закончатся, а сам он спокойно заснет. Он знал за собой эту особенность, что если просыпался, то уже долго не мог заснуть, даже если организм настоятельно требовал отдыха.
Надеждам его не суждено было сбыться, потому что шум, перешедший в скандальный, пронзительный бабий крик, совершенно, казалось, неуместный в этой респектабельной усадьбе маг-директора, где для завершения образа не хватало разве что сонного, но солидного мажордома – хотя, может, он и был, черт его знает, – так вот этот крик, визгливый и надсадный, заставлял тело покрываться мурашками. Все, пропал сон.
Павел резко провел ладонью по лицу и встал. Окно закрыть, что ли? Может, тогда это прекратится? А еще ему было интересно, кто, какая сволочь могла устроить здесь такой балаган. Или, может, что-то случилось? Образ двух мордатых ротвейлеров, черных с желтым, так и маячил перед глазами.
Он подошел к окну и увидел сначала большой черный «Мерседес» с распахнутой задней дверцей, а уже потом женщину в длинном сером пальто. Она стояла чуть поодаль, возбужденно размахивала руками и, не стесняясь в выражениях, громко отчитывала охранника, выскочившего из сторожевой будки в одной рубашке. Не в том смысле, что он был без брюк и бос, но в том, что одет явно не по погоде. Морозец был хоть и невелик, однако ж не май месяц.
Картина была неприятной, что усугублялось алкогольной мутью в голове, не успевшей рассосаться за время короткого отдыха, но начавшей превращаться в головную боль.
Он попытался сосредоточиться, всматриваясь в женщину. Что-то в ней казалось знакомым.
Павел видел ее практически сзади, а это позволяло ему разглядеть только прическу – свеженькую, сегодняшнего изготовления. Он напрягся, мягким толчком заставляя ее развернуться к себе лицом. Этим нехитрым приемом ему удавалось разглядеть немало хорошеньких девушек хоть в том же метро.
То ли из-за выпитого он не смог рассчитать силы внушения, то ли женщина оказалась куда более чувствительной к внешним воздействиям – такое порой тоже случалось, – но она вдруг резко замолчала, будто кто-то одним движением выключил громкость, и повернулась к нему лицом, уперевшись в него взглядом.
Теперь он ее узнал. И она его узнала.
Еще до того, как глаза их встретились, он ощутил на своем теле щупальца, даже скорее усики, какие бывают у пчел или других насекомых, при помощи которых они идентифицируют предметы и своих сородичей.
Немая сцена длилась несколько секунд, не больше. Потом Алла, резко махнув охраннику, отпустила его и решительным шагом направилась в гостевой дом.
Он слышал, как открылась входная дверь, как громко – нарочито громко – прозвучали шаги по коридору, но не сделал и шага навстречу, оставаясь стоять у окна.
В дверь с силой стукнули два раза.
Он помедлил и крикнул:
– Открыто!
Повернулся он только тогда, когда дочь Романа Георгиевича Перегуды и бывшая подружка Павла переступила через порог.
– Привет! – сказала она, кривовато ухмыляясь.
– Здравствуй.
– Не ожидала тебя здесь увидеть.
– Я тоже.
– Пройти-то можно?
– Я здесь не хозяин. Скорее уж…
– Да ладно тебе целку из себя строить! – отмахнулась Алла, входя и захлопывая за собой дверь. – Знаем мы! О, коньячок пьешь! Из папашкиных запасов, поди?
Ему хотелось сказать, что она изменилась, но делать этого он не стал. Многие женщины не любят, когда им намекают на их возраст и, в особенности на возрастные изменения, произошедшие с ними. К тому же Алла изменилась не в лучшую сторону. Лицо опухшее, отечное, что не могла скрыть даже обильно наложенная косметика, глаза больные. Полное впечатление, что она давно и помногу пьет.
Не раздеваясь, она прошла к креслу, села и без спроса привычным жестом подхватила стакан с коньяком.
– Ну чего, Паша, за встречу?
Он подошел к шкафу, достал себе стакан и щедро налил.
– Давай, – наконец сказал он, салютуя стаканом, но при этом не делая попыток чокнуться.
Алла молча выпила, сделав пару больших глотков.
– Фу-ух! – выдула она из себя. – А ничего! Хорошо тебя папаня тут поит.
Павел, глядя на нее, подумал, что она пьет по крайней мере с утра. А то и со вчерашнего дня.
– Не жалуюсь, – ответил он, не желая развивать эту тему. – А ты сюда каким ветром? Ро… Твой отец сказал, что ты здесь не появляешься.
– Ишь ты! – Она еще раз отхлебнула, поставила стакан и достала из сумочки сигареты с зажигалкой.
По большому счету, Павел не разбирался в женской моде и во всех этих сочетаниях цветов и стилей. Подобное никогда его не интересовало. Но сейчас он отметил некоторое несоответствие, хотя это могло быть всего лишь его личным заблуждением. Хорошее пальто, стильные, модные сапоги в тон, качественная, явно дорогая прическа и даже макияж – все соответствовало одно другому. Гармонировало. А вот сумочка, на его взгляд, была из другой оперы. Нельзя сказать, чтобы уж совсем дешевка – тут сам черт ногу сломит, самые драные джинсы в дорогом магазине могут стоить немалых денег, – но уж по крайней мере по цвету она никак не соответствовала всему остальному. Впрочем, тут бы он не стал ручаться; может, это такой стиль. Трэш, кажется.
Он, взяв со стола свои сигареты, тоже закурил и сел в другое кресло. Ну не стоять же как пугало, в самом-то деле!
– Я смотрю, вы с моим папаней уже вась-вась.
– С чего ты взяла? – почти искренне удивился Павел, которого после новой порции коньяка снова потихоньку повело.
– Ты из меня дуру-то не делай. Хорош уже, – с вызовом сказала Алла, выдувая к потолку струю дыма. – Живешь здесь, коньяк лупишь, папа Рома тебе про меня рассказывает. А?
Она качнула опустевшим стаканом, предлагая поухаживать за дамой. Павел безропотно налил ей; его ли это дело чужих дочерей уму-разуму учить? Хочет – пускай пьет. Хотя и так было видно, что она здорово пьяна. Глушить коньяк стаканами – это, извините, та еще затея. Это по минному полю можно пройти и не подорваться, а от такого «лакомства» спасения нет. К тому же он был свидетелем того, как бывшая его подружка орала на охранника. Испытывать на себе силу ее голосовых связок и неукротимой энергии как-то не хотелось.
– Так, обмолвился, – осторожно произнес Павел, затягиваясь.
Ему хотелось побыстрей закончить это рандеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Он начал погружаться в сон и не делал попыток сопротивляться этому. Мысли приняли какой-то отвлеченный, не имеющий к действительности характер, даже некий сонный сюжет стал завязываться, какой-то сад либо роща появились, как вдруг раздался какой-то посторонний шум, не имеющий к начинающемуся сну никакого отношения.
Некоторое время Павел пытался не впускать в себя посторонние звуки, надеясь, что они скоро закончатся, а сам он спокойно заснет. Он знал за собой эту особенность, что если просыпался, то уже долго не мог заснуть, даже если организм настоятельно требовал отдыха.
Надеждам его не суждено было сбыться, потому что шум, перешедший в скандальный, пронзительный бабий крик, совершенно, казалось, неуместный в этой респектабельной усадьбе маг-директора, где для завершения образа не хватало разве что сонного, но солидного мажордома – хотя, может, он и был, черт его знает, – так вот этот крик, визгливый и надсадный, заставлял тело покрываться мурашками. Все, пропал сон.
Павел резко провел ладонью по лицу и встал. Окно закрыть, что ли? Может, тогда это прекратится? А еще ему было интересно, кто, какая сволочь могла устроить здесь такой балаган. Или, может, что-то случилось? Образ двух мордатых ротвейлеров, черных с желтым, так и маячил перед глазами.
Он подошел к окну и увидел сначала большой черный «Мерседес» с распахнутой задней дверцей, а уже потом женщину в длинном сером пальто. Она стояла чуть поодаль, возбужденно размахивала руками и, не стесняясь в выражениях, громко отчитывала охранника, выскочившего из сторожевой будки в одной рубашке. Не в том смысле, что он был без брюк и бос, но в том, что одет явно не по погоде. Морозец был хоть и невелик, однако ж не май месяц.
Картина была неприятной, что усугублялось алкогольной мутью в голове, не успевшей рассосаться за время короткого отдыха, но начавшей превращаться в головную боль.
Он попытался сосредоточиться, всматриваясь в женщину. Что-то в ней казалось знакомым.
Павел видел ее практически сзади, а это позволяло ему разглядеть только прическу – свеженькую, сегодняшнего изготовления. Он напрягся, мягким толчком заставляя ее развернуться к себе лицом. Этим нехитрым приемом ему удавалось разглядеть немало хорошеньких девушек хоть в том же метро.
То ли из-за выпитого он не смог рассчитать силы внушения, то ли женщина оказалась куда более чувствительной к внешним воздействиям – такое порой тоже случалось, – но она вдруг резко замолчала, будто кто-то одним движением выключил громкость, и повернулась к нему лицом, уперевшись в него взглядом.
Теперь он ее узнал. И она его узнала.
Еще до того, как глаза их встретились, он ощутил на своем теле щупальца, даже скорее усики, какие бывают у пчел или других насекомых, при помощи которых они идентифицируют предметы и своих сородичей.
Немая сцена длилась несколько секунд, не больше. Потом Алла, резко махнув охраннику, отпустила его и решительным шагом направилась в гостевой дом.
Он слышал, как открылась входная дверь, как громко – нарочито громко – прозвучали шаги по коридору, но не сделал и шага навстречу, оставаясь стоять у окна.
В дверь с силой стукнули два раза.
Он помедлил и крикнул:
– Открыто!
Повернулся он только тогда, когда дочь Романа Георгиевича Перегуды и бывшая подружка Павла переступила через порог.
– Привет! – сказала она, кривовато ухмыляясь.
– Здравствуй.
– Не ожидала тебя здесь увидеть.
– Я тоже.
– Пройти-то можно?
– Я здесь не хозяин. Скорее уж…
– Да ладно тебе целку из себя строить! – отмахнулась Алла, входя и захлопывая за собой дверь. – Знаем мы! О, коньячок пьешь! Из папашкиных запасов, поди?
Ему хотелось сказать, что она изменилась, но делать этого он не стал. Многие женщины не любят, когда им намекают на их возраст и, в особенности на возрастные изменения, произошедшие с ними. К тому же Алла изменилась не в лучшую сторону. Лицо опухшее, отечное, что не могла скрыть даже обильно наложенная косметика, глаза больные. Полное впечатление, что она давно и помногу пьет.
Не раздеваясь, она прошла к креслу, села и без спроса привычным жестом подхватила стакан с коньяком.
– Ну чего, Паша, за встречу?
Он подошел к шкафу, достал себе стакан и щедро налил.
– Давай, – наконец сказал он, салютуя стаканом, но при этом не делая попыток чокнуться.
Алла молча выпила, сделав пару больших глотков.
– Фу-ух! – выдула она из себя. – А ничего! Хорошо тебя папаня тут поит.
Павел, глядя на нее, подумал, что она пьет по крайней мере с утра. А то и со вчерашнего дня.
– Не жалуюсь, – ответил он, не желая развивать эту тему. – А ты сюда каким ветром? Ро… Твой отец сказал, что ты здесь не появляешься.
– Ишь ты! – Она еще раз отхлебнула, поставила стакан и достала из сумочки сигареты с зажигалкой.
По большому счету, Павел не разбирался в женской моде и во всех этих сочетаниях цветов и стилей. Подобное никогда его не интересовало. Но сейчас он отметил некоторое несоответствие, хотя это могло быть всего лишь его личным заблуждением. Хорошее пальто, стильные, модные сапоги в тон, качественная, явно дорогая прическа и даже макияж – все соответствовало одно другому. Гармонировало. А вот сумочка, на его взгляд, была из другой оперы. Нельзя сказать, чтобы уж совсем дешевка – тут сам черт ногу сломит, самые драные джинсы в дорогом магазине могут стоить немалых денег, – но уж по крайней мере по цвету она никак не соответствовала всему остальному. Впрочем, тут бы он не стал ручаться; может, это такой стиль. Трэш, кажется.
Он, взяв со стола свои сигареты, тоже закурил и сел в другое кресло. Ну не стоять же как пугало, в самом-то деле!
– Я смотрю, вы с моим папаней уже вась-вась.
– С чего ты взяла? – почти искренне удивился Павел, которого после новой порции коньяка снова потихоньку повело.
– Ты из меня дуру-то не делай. Хорош уже, – с вызовом сказала Алла, выдувая к потолку струю дыма. – Живешь здесь, коньяк лупишь, папа Рома тебе про меня рассказывает. А?
Она качнула опустевшим стаканом, предлагая поухаживать за дамой. Павел безропотно налил ей; его ли это дело чужих дочерей уму-разуму учить? Хочет – пускай пьет. Хотя и так было видно, что она здорово пьяна. Глушить коньяк стаканами – это, извините, та еще затея. Это по минному полю можно пройти и не подорваться, а от такого «лакомства» спасения нет. К тому же он был свидетелем того, как бывшая его подружка орала на охранника. Испытывать на себе силу ее голосовых связок и неукротимой энергии как-то не хотелось.
– Так, обмолвился, – осторожно произнес Павел, затягиваясь.
Ему хотелось побыстрей закончить это рандеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93