А вы не собираетесь закрывать? - спросил
прокурор.
- Еще повременю немного, - ответил Зуйков.
- Зряшная трата времени, но это уже ваше право.
- Я мог бы приехать посмотреть дело?
- Приезжайте. Я скажу следователю, который вел дело. Запишите
фамилию, - прокурор продиктовал.
- Спасибо. Я часам к двенадцати заскочу.
- Милости прошу...
Вечером, уже из дому, Зуйков еще раз позвонил на бывшую дачу ЦК КПСС
и Евгении Францевне Скорино. В обоих случаях результат был один - никто не
ответил...
Дом по адресу в Матвеевской Сытников нашел не без труда. Это было
двухэтажное кирпичное здание барачного типа.
- Второй этаж, квартира, кажется, первая справа, - пробурчал
Сытников... Мне-то что теперь делать?
- Убирайтесь отсюда вон, - произнес Брустин, и не оглядываясь, вошел
в подъезд, где было сумеречно и воняло кошками и мочой. Приблизился к
двери, прислушался. Раздавались голоса, по радиоточке играла музыка, и ему
удалось лишь разобрать отдельные слова: "бензин", "завтра", "вечер"... А
между тем разговор там происходил важный:
- Ну что мы тут, как псы поганые на цепи! - сказал рябой Лащев. -
Сколько можно! Не выйти никуда!
- А что делать? Сидеть и ждать звонка. Это уже не Артур будет звонить
из Риги, а здешние, московские. Сидеть и ждать, покуда сообщат, что
"клиент" наш вернулся.
Помолчи. Затем Лащев сказал:
- Слушай, а что если нам все-таки смотаться в Ростов, свалить с рук
"тачку". Это ж два дня! Туда "семеркой", обратно самолетом!
А если в самые эти два дня вернется "клиент" и нам позвонят?
- Как-нибудь отбрешемся. Давай, Мартин. В машине полный бак, завтра я
смотаюсь на такси или на "леваке", залью еще две канистры и ночью покатим.
По сути нас не будет один день. Ничего не случится, - уговаривал рябой.
Виксне молчал, раздумывал. В том, что говорил напарник, резон был:
избавиться от "семерки". Потом, после выполнения "заказа", это будет
сложнее - мотать в Ростов. Надо будет отсюда сразу же рвать когти за
границу, - в Латвию, домой.
- Ладно, - вздохнул Виксне...
Но Брустин не слышал этого разговора, он уже спустился вниз, стоял у
подъезда, смотрел по сторонам. Машины не было, ни "семерки", ни какой-либо
другой. "Москвич" свой он поставил метрах в тридцати, и сейчас сидел в
нем, окоченев, следил за подъездом. Было около полуночи, когда он решил
ехать домой.
Съев кусок холодного мяса из супа и попив горячего чая, немножко
согрелся. Затем взял фонарь, широкий кухонный нож, спустился в подвал, где
шли коммуникации, прошлепал по натекшей из труб воде, отыскал нужный
стояк. За ним была ниша, прикрытая кирпичом, заделанным гипсом. Расколупав
ножом гипс, Брустин, обламывая ногти, вытащил плотно подогнанный кирпич,
сунул руку в нишу и извлек сверток в целлофановом мешочке. Вернувшись, он
сел за стол, достал из мешочка сверток, стал разворачивать старые
пожелтевшие газеты. На одной из них было напечатано: "Колхозники рапортуют
товарищу И. В. Сталину". После газет шла белая тряпка, от нее сразу
запахло ружейным маслом. Он развернул ее. И сразу же тускло блеснул
металл, покрытый пленочкой масла. Это был пистолет "Збруевка" девятого
калибра, привезенный им с фронта. Пятьдесят лет он пролежал в этой
высохшей тряпице, смазанный, снаряженный полной обоймой. Брустин принес из
кухни сухую тряпку, разобрал пистолет, протер, вылущил из обоймы тупорылые
патроны, тоже протер, собрал пистолет, взвел, щелкнул, затолкал патроны в
обойму, вогнал ее знакомым ударом в рукоятку и положив "Збруевку" на стол,
молча глядел на нее. Полвека он хранил ее, ни разу не выстрелив. Мог ли
думать тогда он, двадцатидвухлетний парнишка, капитан, только что снявший
погоны, еще холостяк, помешанный, как все молодые, на оружии, что спустя
столько десятилетий снова возьмет его в руки?! И сейчас, разбирая,
протирая каждую деталь пистолета, каждый патрончик, он все делал спокойно,
без всякого волнения, сосредоточенно, даже с давней любовью, вовсе не
думая о том, зачем он это делает. Решимость пришла сразу после мысли:
"Теперь я совсем один, мне ничего не нужно. Все потеряло смысл... Миша,
очевидно, понял, что машина, которую он делал накануне для другого
владельца, угнана. О том, что Миша это понял, вероятно догадался латыш. Он
подстерег Мишу, вернее ждал, чтоб предложить свои услуги, и как только
Миша "проголосовал", подъехал, Миша сел. Но почему сел? Не узнал или его
силой заставили?.."
Оставив пистолет на столе, он лег спать. Заснул мгновенно. Встал еще
затемно, было половина пятого. Быстро вскипятил воду, насыпал в термос
чая, залил крутым кипятком, сделал несколько бутербродов с колбасой и
сыром, все это сложил в большой целлофановый мешок с ручками, сунул
пистолет сзади за брюки, надел плащ с теплой подстежкой, шляпу и уехал.
В Матвеевскую к дому он приехал, когда едва-едва начало светать. Он
просидел безрезультатно в "Москвиче" несколько часов, держа взглядом
подъезд. Наконец после полудня вышел парень в теплой импортной стеганой
куртке, росту невысокого, крепыш с рябым лицом. И тут Брустин увидел, что
через плечо у него переброшена сумка, Мишина сумка с большими латинскими
буквами по диагонали "Камацу"! Брустин ощутил, как тугой комок стал
распирать горло, зачастило сердце. Парень пошел не в строну платформы, не
к центру, а налево, вдоль тупичка и куда-то свернул. Он появился минут
через десять, но уже без сумки, а с двумя канистрами в руках. "Значит, их
двое, второй со шрамом, высокий блондин... Это они... Сумка Миши... Он
куда-то ее отнес... Канистры... Скорее всего там машина", - промелькнуло в
голове у Брустина. Между тем парень пошел теперь в противоположную
сторону. Вернулся он часа через полтора на такси, за это время Брустин
вяло сжевал бутерброд и запил чаем. Парень вылез, расплатился, открыл
багажник, напрягшись, вытащил оттуда две канистры. Судя по тому, как нес,
они были полные. Он вновь пошел вдоль тупика, куда-то свернул, возвратился
без канистр, вошел в дом. Брустин ждал. Заныли ноги, спина стала зябнуть,
но ничто не могло уже заставить его уехать отсюда. Он понимал: они
готовятся к отъезду, неслучайно ведь, чтоб запастись бензином, наняли
такси, деньги это немалые, значит спешат... В ожидании прошел день...
Уже стемнело, когда из подъезда вышел другой - высокий блондин в
теплой джинсовой куртке - и быстро зашагал в сторону станции. Брустин
заторопился, вылез из "Москвича", прошел до конца тупичка, увидел
открывшийся огромный неогороженный двор, похожий на свалку, в конце двора
- полуразрушенное здание - то ли склад, то ли бывший гараж, - валялись
снятые с петель ворота, битый кирпич от дымоходов, полусгнившие стропила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
прокурор.
- Еще повременю немного, - ответил Зуйков.
- Зряшная трата времени, но это уже ваше право.
- Я мог бы приехать посмотреть дело?
- Приезжайте. Я скажу следователю, который вел дело. Запишите
фамилию, - прокурор продиктовал.
- Спасибо. Я часам к двенадцати заскочу.
- Милости прошу...
Вечером, уже из дому, Зуйков еще раз позвонил на бывшую дачу ЦК КПСС
и Евгении Францевне Скорино. В обоих случаях результат был один - никто не
ответил...
Дом по адресу в Матвеевской Сытников нашел не без труда. Это было
двухэтажное кирпичное здание барачного типа.
- Второй этаж, квартира, кажется, первая справа, - пробурчал
Сытников... Мне-то что теперь делать?
- Убирайтесь отсюда вон, - произнес Брустин, и не оглядываясь, вошел
в подъезд, где было сумеречно и воняло кошками и мочой. Приблизился к
двери, прислушался. Раздавались голоса, по радиоточке играла музыка, и ему
удалось лишь разобрать отдельные слова: "бензин", "завтра", "вечер"... А
между тем разговор там происходил важный:
- Ну что мы тут, как псы поганые на цепи! - сказал рябой Лащев. -
Сколько можно! Не выйти никуда!
- А что делать? Сидеть и ждать звонка. Это уже не Артур будет звонить
из Риги, а здешние, московские. Сидеть и ждать, покуда сообщат, что
"клиент" наш вернулся.
Помолчи. Затем Лащев сказал:
- Слушай, а что если нам все-таки смотаться в Ростов, свалить с рук
"тачку". Это ж два дня! Туда "семеркой", обратно самолетом!
А если в самые эти два дня вернется "клиент" и нам позвонят?
- Как-нибудь отбрешемся. Давай, Мартин. В машине полный бак, завтра я
смотаюсь на такси или на "леваке", залью еще две канистры и ночью покатим.
По сути нас не будет один день. Ничего не случится, - уговаривал рябой.
Виксне молчал, раздумывал. В том, что говорил напарник, резон был:
избавиться от "семерки". Потом, после выполнения "заказа", это будет
сложнее - мотать в Ростов. Надо будет отсюда сразу же рвать когти за
границу, - в Латвию, домой.
- Ладно, - вздохнул Виксне...
Но Брустин не слышал этого разговора, он уже спустился вниз, стоял у
подъезда, смотрел по сторонам. Машины не было, ни "семерки", ни какой-либо
другой. "Москвич" свой он поставил метрах в тридцати, и сейчас сидел в
нем, окоченев, следил за подъездом. Было около полуночи, когда он решил
ехать домой.
Съев кусок холодного мяса из супа и попив горячего чая, немножко
согрелся. Затем взял фонарь, широкий кухонный нож, спустился в подвал, где
шли коммуникации, прошлепал по натекшей из труб воде, отыскал нужный
стояк. За ним была ниша, прикрытая кирпичом, заделанным гипсом. Расколупав
ножом гипс, Брустин, обламывая ногти, вытащил плотно подогнанный кирпич,
сунул руку в нишу и извлек сверток в целлофановом мешочке. Вернувшись, он
сел за стол, достал из мешочка сверток, стал разворачивать старые
пожелтевшие газеты. На одной из них было напечатано: "Колхозники рапортуют
товарищу И. В. Сталину". После газет шла белая тряпка, от нее сразу
запахло ружейным маслом. Он развернул ее. И сразу же тускло блеснул
металл, покрытый пленочкой масла. Это был пистолет "Збруевка" девятого
калибра, привезенный им с фронта. Пятьдесят лет он пролежал в этой
высохшей тряпице, смазанный, снаряженный полной обоймой. Брустин принес из
кухни сухую тряпку, разобрал пистолет, протер, вылущил из обоймы тупорылые
патроны, тоже протер, собрал пистолет, взвел, щелкнул, затолкал патроны в
обойму, вогнал ее знакомым ударом в рукоятку и положив "Збруевку" на стол,
молча глядел на нее. Полвека он хранил ее, ни разу не выстрелив. Мог ли
думать тогда он, двадцатидвухлетний парнишка, капитан, только что снявший
погоны, еще холостяк, помешанный, как все молодые, на оружии, что спустя
столько десятилетий снова возьмет его в руки?! И сейчас, разбирая,
протирая каждую деталь пистолета, каждый патрончик, он все делал спокойно,
без всякого волнения, сосредоточенно, даже с давней любовью, вовсе не
думая о том, зачем он это делает. Решимость пришла сразу после мысли:
"Теперь я совсем один, мне ничего не нужно. Все потеряло смысл... Миша,
очевидно, понял, что машина, которую он делал накануне для другого
владельца, угнана. О том, что Миша это понял, вероятно догадался латыш. Он
подстерег Мишу, вернее ждал, чтоб предложить свои услуги, и как только
Миша "проголосовал", подъехал, Миша сел. Но почему сел? Не узнал или его
силой заставили?.."
Оставив пистолет на столе, он лег спать. Заснул мгновенно. Встал еще
затемно, было половина пятого. Быстро вскипятил воду, насыпал в термос
чая, залил крутым кипятком, сделал несколько бутербродов с колбасой и
сыром, все это сложил в большой целлофановый мешок с ручками, сунул
пистолет сзади за брюки, надел плащ с теплой подстежкой, шляпу и уехал.
В Матвеевскую к дому он приехал, когда едва-едва начало светать. Он
просидел безрезультатно в "Москвиче" несколько часов, держа взглядом
подъезд. Наконец после полудня вышел парень в теплой импортной стеганой
куртке, росту невысокого, крепыш с рябым лицом. И тут Брустин увидел, что
через плечо у него переброшена сумка, Мишина сумка с большими латинскими
буквами по диагонали "Камацу"! Брустин ощутил, как тугой комок стал
распирать горло, зачастило сердце. Парень пошел не в строну платформы, не
к центру, а налево, вдоль тупичка и куда-то свернул. Он появился минут
через десять, но уже без сумки, а с двумя канистрами в руках. "Значит, их
двое, второй со шрамом, высокий блондин... Это они... Сумка Миши... Он
куда-то ее отнес... Канистры... Скорее всего там машина", - промелькнуло в
голове у Брустина. Между тем парень пошел теперь в противоположную
сторону. Вернулся он часа через полтора на такси, за это время Брустин
вяло сжевал бутерброд и запил чаем. Парень вылез, расплатился, открыл
багажник, напрягшись, вытащил оттуда две канистры. Судя по тому, как нес,
они были полные. Он вновь пошел вдоль тупика, куда-то свернул, возвратился
без канистр, вошел в дом. Брустин ждал. Заныли ноги, спина стала зябнуть,
но ничто не могло уже заставить его уехать отсюда. Он понимал: они
готовятся к отъезду, неслучайно ведь, чтоб запастись бензином, наняли
такси, деньги это немалые, значит спешат... В ожидании прошел день...
Уже стемнело, когда из подъезда вышел другой - высокий блондин в
теплой джинсовой куртке - и быстро зашагал в сторону станции. Брустин
заторопился, вылез из "Москвича", прошел до конца тупичка, увидел
открывшийся огромный неогороженный двор, похожий на свалку, в конце двора
- полуразрушенное здание - то ли склад, то ли бывший гараж, - валялись
снятые с петель ворота, битый кирпич от дымоходов, полусгнившие стропила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67