Не любит ни войн, ни смуты. И говорят, что весьма просвещен. Говорят, что он собрал со всего света зверей и птиц. Чтобы смотреть на диковинных зверей и послушать диковинных птиц, приезжают люди из других стран.
Торели умолчал о том, что, помимо зверей и птиц, Киас-эд-Дин известен еще как покровитель магов, волшебников, а также любит пить вино и его гарем, вероятно, не менее обширен и оригинален, чем его знаменитый зверинец.
Царица добавила:
– Доблестный султан Киас-эд-Дин клянется, что не заставит нашу Тамар отречься от Христовой веры, и обязуется построить для нее особую православную церковь.
– Великое благо для Грузии породниться с таким могущественным и знаменитым султаном. Пока я был в плену, царская дочь выросла, слава о ее красоте достигла вот и далеких стран. Да благословит господь будущее царствование Тамар в Иконии. Пусть будет счастливой дружба двух наших стран.
Торели, воздев руки, взмолил бога о благоденствии царицы и принцессы. Затем опустился на колени, поцеловал край одежды царицы и снова сел на свое место.
До поздней ночи он рассказывал царице о Гарнисской битве, о своих злоключениях в плену, о судьбе Шалвы Ахалцихели, о летописце Мохаммеде Несеви, о самом Джелал-эд-Дине, о его бегстве и о последних днях и часах его жизни.
Вскоре царица собрала дарбази. После ухода хорезмийцев и переезда царского двора из-за Лихского хребта в столицу это было первое собрание дарбази. Торели тоже был приглашен в соответствии со своим новым княжеским титулом.
Когда Торели, усевшись на свое место, обвел глазами дарбази, то немало удивился. Не было многих из тех, кому полагалось быть. Не пришел Варам Гагели. Не видно было и амирспасалара Авага, занявшего место своего отца. Из князей Западной Грузии не присутствовали Дадиани и аристави Сванетии.
Пока господствовали хорезмийцы, князья, чьи владения находились по ту сторону Лихских гор, отсиживались в своих крепостях и теперь отвыкли от двора и даже вот не явились на зов царицы, чтобы участвовать в обсуждении и решении дел единой и неделимой Грузии.
В дарбази было много молодых лиц – сыновья, наследники, сменившие своих отцов, князей и вельмож, погибших во время нашествия.
Обсуждались внутренние и внешние дела Грузинского царства.
Все были рады уходу хорезмийцев. Эта радость, – хотя о какой радости могла идти речь! – может быть, и не удивила бы Торели, когда бы новая, еще более страшная беда не нависла над страной.
Все в один голос воздавали хвалу царице за то, что она своим мудрым управлением сумела выиграть эту войну. Потоки красноречия изливались по поводу героизма, отваги, непобедимости грузинских войск.
Торели попросил слова. Все слушали затаив дыхание подробности о битве при Гарниси. Но дальнейшая речь Торели понравилась уже не всем. Он снова напомнил о том, что надвигаются полчища монголов, шутить с этим нельзя. Именно в страхе перед монголами рассеялись войска Джелал-эд-Дина и сам бесстрашный и могущественный султан погиб, преследуемый ими. На юге монголы появились чуть не у границ грузинской земли. Надлежит как следует подготовиться к их приходу, иначе наше государство и наш народ будут стерты с лица земли раз и навсегда.
Торели кончил говорить и окинул взглядом присутствующих. Большинство отводило глаза от его взгляда. Члены дарбази либо смотрели в пол, либо морщились, переговариваясь между собой. Речь Торели не понравилась дарбази. От придворного поэта ждали воспевания, восхваления и прославления грузинской царицы и грузинского воинства. А он вместо этого начал говорить о могуществе врагов Грузии. Получалось, что именно Торели, точно ворон, накаркал на Грузию новую беду. К монгольской угрозе, как видно, никто не отнесся серьезно. Пока что монголов не слышно и не видно. Кто знает, доберутся ли они до Грузии и захотят ли ее завоевывать.
На втором заседании дарбази разбирались внутренние дела. Первый визирь Арсений долго говорил о зверствах хорезмийцев и о разорении всей страны, лежащей по эту сторону Лихских гор. Торели все ждал, что сейчас визирь начнет говорить о том, как скорее возвратить бежавшее в горы население, как помочь этим людям, чьи жилища сожжены, возродить свое хозяйство, виноградники, скот, как скорее добиться, чтобы грузинская земля вновь зацвела садами.
Но первый министр начал говорить о том, что самое важное – построить для царицы новый дворец, такой, чтобы он своей красотой и славой затмил все предыдущие дворцы, включая и палаты Русудан, которые были отделаны перед самой войной. Это нужно для того, пояснил визирь, чтобы имя царицы Грузии не потеряло в глазах иноземцев своего величия, а царский венец своего блеска.
Но из дальнейшей речи первого министра выяснилось, что казна совершенно пуста. Большая ее часть досталась Джелал-эд-Дину, когда он взял Тбилиси, а все остальное, что хранилось за Лихским хребтом, истрачено на войну с хорезмийцами.
"Тем более, – думал Торели, – нужно заботиться в первую очередь о восстановлении сил страны. Тогда и казна скоро пополнится. Тогда хватит денег и на армию, и на новую войну, и на царские дворцы. Но начинать с дворцов…" Строительство роскошных дворцов в условиях разоренной страны казалось Торели не только неразумным, но и преступным.
Но когда первый министр, обращаясь к дарбази с призывом, вдруг растроганно провозгласил, что нельзя допустить, чтобы царице Грузии негде было переночевать, то на глаза вельмож набежали слезы. Дарбази единодушно принял решение взять золото для строительства новых царских палат из кладохранилища Хвамли, то есть из самых неприкосновенных государственных сокровищ.
Среди восторгов и всеобщего воодушевления Торели заметил, что несколько вельмож, членов дарбази, как и он, недовольны поспешным решением. Но никто из них не осмелился идти против общего настроения, и все они предпочли промолчать.
Заседание дарбази кончилось. Торели ушел в тяжелом и мрачном настроении. Он шел длинными коридорами и думал, как быстро, за какие-нибудь шесть лет, расшатались основы могущественной Грузии. Многие влиятельные князья отошли от трона, отстранились от государственных дел. Царские визири разучились говорить правду, развилось лицемерие, подхалимство, лукавая лесть. Все думают о своем благоденствии, а заботы о государстве переложили на богородицу, надеясь на ее заступничество, а не на свой разум, на свои силы.
Беспечность правителей Грузии уже теперь расшатала и подорвала могущество царства. В дальнейшем же она грозит окончательной гибелью.
За этими тяжелыми раздумьями застал Турмана Торели посланец от первого министра. Арсений зачем-то вызывал поэта к себе.
Первого министра Торели застал в таком благодушном настроении, будто тот только сейчас положил к ногам грузинского трона новое вассальное государство и принял великую дань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Торели умолчал о том, что, помимо зверей и птиц, Киас-эд-Дин известен еще как покровитель магов, волшебников, а также любит пить вино и его гарем, вероятно, не менее обширен и оригинален, чем его знаменитый зверинец.
Царица добавила:
– Доблестный султан Киас-эд-Дин клянется, что не заставит нашу Тамар отречься от Христовой веры, и обязуется построить для нее особую православную церковь.
– Великое благо для Грузии породниться с таким могущественным и знаменитым султаном. Пока я был в плену, царская дочь выросла, слава о ее красоте достигла вот и далеких стран. Да благословит господь будущее царствование Тамар в Иконии. Пусть будет счастливой дружба двух наших стран.
Торели, воздев руки, взмолил бога о благоденствии царицы и принцессы. Затем опустился на колени, поцеловал край одежды царицы и снова сел на свое место.
До поздней ночи он рассказывал царице о Гарнисской битве, о своих злоключениях в плену, о судьбе Шалвы Ахалцихели, о летописце Мохаммеде Несеви, о самом Джелал-эд-Дине, о его бегстве и о последних днях и часах его жизни.
Вскоре царица собрала дарбази. После ухода хорезмийцев и переезда царского двора из-за Лихского хребта в столицу это было первое собрание дарбази. Торели тоже был приглашен в соответствии со своим новым княжеским титулом.
Когда Торели, усевшись на свое место, обвел глазами дарбази, то немало удивился. Не было многих из тех, кому полагалось быть. Не пришел Варам Гагели. Не видно было и амирспасалара Авага, занявшего место своего отца. Из князей Западной Грузии не присутствовали Дадиани и аристави Сванетии.
Пока господствовали хорезмийцы, князья, чьи владения находились по ту сторону Лихских гор, отсиживались в своих крепостях и теперь отвыкли от двора и даже вот не явились на зов царицы, чтобы участвовать в обсуждении и решении дел единой и неделимой Грузии.
В дарбази было много молодых лиц – сыновья, наследники, сменившие своих отцов, князей и вельмож, погибших во время нашествия.
Обсуждались внутренние и внешние дела Грузинского царства.
Все были рады уходу хорезмийцев. Эта радость, – хотя о какой радости могла идти речь! – может быть, и не удивила бы Торели, когда бы новая, еще более страшная беда не нависла над страной.
Все в один голос воздавали хвалу царице за то, что она своим мудрым управлением сумела выиграть эту войну. Потоки красноречия изливались по поводу героизма, отваги, непобедимости грузинских войск.
Торели попросил слова. Все слушали затаив дыхание подробности о битве при Гарниси. Но дальнейшая речь Торели понравилась уже не всем. Он снова напомнил о том, что надвигаются полчища монголов, шутить с этим нельзя. Именно в страхе перед монголами рассеялись войска Джелал-эд-Дина и сам бесстрашный и могущественный султан погиб, преследуемый ими. На юге монголы появились чуть не у границ грузинской земли. Надлежит как следует подготовиться к их приходу, иначе наше государство и наш народ будут стерты с лица земли раз и навсегда.
Торели кончил говорить и окинул взглядом присутствующих. Большинство отводило глаза от его взгляда. Члены дарбази либо смотрели в пол, либо морщились, переговариваясь между собой. Речь Торели не понравилась дарбази. От придворного поэта ждали воспевания, восхваления и прославления грузинской царицы и грузинского воинства. А он вместо этого начал говорить о могуществе врагов Грузии. Получалось, что именно Торели, точно ворон, накаркал на Грузию новую беду. К монгольской угрозе, как видно, никто не отнесся серьезно. Пока что монголов не слышно и не видно. Кто знает, доберутся ли они до Грузии и захотят ли ее завоевывать.
На втором заседании дарбази разбирались внутренние дела. Первый визирь Арсений долго говорил о зверствах хорезмийцев и о разорении всей страны, лежащей по эту сторону Лихских гор. Торели все ждал, что сейчас визирь начнет говорить о том, как скорее возвратить бежавшее в горы население, как помочь этим людям, чьи жилища сожжены, возродить свое хозяйство, виноградники, скот, как скорее добиться, чтобы грузинская земля вновь зацвела садами.
Но первый министр начал говорить о том, что самое важное – построить для царицы новый дворец, такой, чтобы он своей красотой и славой затмил все предыдущие дворцы, включая и палаты Русудан, которые были отделаны перед самой войной. Это нужно для того, пояснил визирь, чтобы имя царицы Грузии не потеряло в глазах иноземцев своего величия, а царский венец своего блеска.
Но из дальнейшей речи первого министра выяснилось, что казна совершенно пуста. Большая ее часть досталась Джелал-эд-Дину, когда он взял Тбилиси, а все остальное, что хранилось за Лихским хребтом, истрачено на войну с хорезмийцами.
"Тем более, – думал Торели, – нужно заботиться в первую очередь о восстановлении сил страны. Тогда и казна скоро пополнится. Тогда хватит денег и на армию, и на новую войну, и на царские дворцы. Но начинать с дворцов…" Строительство роскошных дворцов в условиях разоренной страны казалось Торели не только неразумным, но и преступным.
Но когда первый министр, обращаясь к дарбази с призывом, вдруг растроганно провозгласил, что нельзя допустить, чтобы царице Грузии негде было переночевать, то на глаза вельмож набежали слезы. Дарбази единодушно принял решение взять золото для строительства новых царских палат из кладохранилища Хвамли, то есть из самых неприкосновенных государственных сокровищ.
Среди восторгов и всеобщего воодушевления Торели заметил, что несколько вельмож, членов дарбази, как и он, недовольны поспешным решением. Но никто из них не осмелился идти против общего настроения, и все они предпочли промолчать.
Заседание дарбази кончилось. Торели ушел в тяжелом и мрачном настроении. Он шел длинными коридорами и думал, как быстро, за какие-нибудь шесть лет, расшатались основы могущественной Грузии. Многие влиятельные князья отошли от трона, отстранились от государственных дел. Царские визири разучились говорить правду, развилось лицемерие, подхалимство, лукавая лесть. Все думают о своем благоденствии, а заботы о государстве переложили на богородицу, надеясь на ее заступничество, а не на свой разум, на свои силы.
Беспечность правителей Грузии уже теперь расшатала и подорвала могущество царства. В дальнейшем же она грозит окончательной гибелью.
За этими тяжелыми раздумьями застал Турмана Торели посланец от первого министра. Арсений зачем-то вызывал поэта к себе.
Первого министра Торели застал в таком благодушном настроении, будто тот только сейчас положил к ногам грузинского трона новое вассальное государство и принял великую дань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117