Через час пути он заметил, что лес стал намного гуще, и кроны деревьев переплетаются над его головой. Трава доходила коню до брюха. Квентин ехал по тенистому лесному коридору и думал, что деревья стали такими высокими и толстыми неспроста, а, скорее всего, тоже подверглись Изменению.
* * *
Окружающий ландшафт преобразился только спустя пять дней. Теперь деревья стояли уже не сплошной стеной, а рощицами, перемежаемыми степными полями. Еще через день он достиг края леса, и перед ним открылась великая, простирающаяся до самого моря степь Редера. Он остановился на краю леса, достал из седельной сумки зеркальный ларец, подаренный Таной, и поймал в него лучик солнца, которое теперь с каждой милей становилось жарче.
Рикки и Молли, весело щебеча, описали в воздухе головокружительную петлю, и запрыгнули в ларец.
– С тобой в лесу мы неразлучны, а выйдя в степь, поймай последний лучик. А если будем мы нужны, открой ларец и не тужи, – напомнили они, пропев напоследок.
Квентин сделал все так, как и должен был сделать. Впереди него, раскинувшись на многие сотни миль, лежали ковыльные степи Редера – вольные пастбища прибрежного ветра.
Глава 16. Первое приближение
Он пустил коня вскачь и наслаждался чувством полета. Конь летел над землей, почти не касаясь копытами высушенной солнцем и ветром морщинистой почвы, застеленной редким ковром из степных трав. Ветер сухой и теплый, настоянный на ароматах душистых трав, упругими струями бил в лицо. Квентин наслаждался чувством свободного полета, знакомого человеку, сумевшему вырваться на свободу из духоты и заточения сумрачных лесов. Распахнутая ковыльная степь гостеприимно принимала в свои объятия коня и всадника.
Последние дни путешествия дались нелегко: запасов еды почти не осталось, охота не приносила результатов, повезло только с водой – Квентин вдоволь запасся ею в чистом лесном ручье. Но как только он вырвался на степные просторы, чувство голода отступило – он упивался чувством свободы и волшебного полета навстречу ветру.
Ветер приносил удивительную ясность и легкость мыслям, освобождая их от всего грустного и мучительного, что произошло за последнее время. Бескрайняя широкая степь давала душе простор, и мысли лились удивительно спокойно и ясно. В безоблачном небе над головой жарко полыхало солнце. Пара стервятников черными точками кружили около горизонта, неустанно выслеживая мелкую зазевавшуюся живность. Чирикали полевые птички, из высокой травы доносился стрекот кузнечиков. Мятный запах разнотравья убаюкивал сознание. На местности ровной и гладкой, как стол, негде было зацепиться взгляду, только вдалеке на горизонте виднелись небольшие выпуклости зеленых холмов.
Старая дорога, по которой ехал Квентин, почти полностью скрылась среди разросшихся буйных трав, и найти ее было не просто. Поэтому Квентин, сбавив скорость, пустил коня неторопливым шагом. И все-таки упоение свободой и вольным ветром степей не проходило. Так хорошо он не чувствовал себя уже давно, с тех самых пор как покинул родную страну.
Жизнь возвращала интерес к себе. Восприятие действительности обострилось, теперь он понимал и чувствовал многие вещи не доступные ранее. С тех пор, как он надел золотой ободок, подаренный разумными грибами, он каждый день получал новые представления об окружающем мире, слышал новые голоса, и новые чувства охватывали его. Оторванный от мира, много дней предоставленный самому себе, он не чувствовал себя одиноким – громадный мир был полон разумных существ, окружающих его. И желание постигнуть этот мир и углубиться в него становилось все более сильным. Он, как будто глубоко нырнув в воду, сначала испугался темной бездонной глубины, а затем, обнаружив как хорошо и свободно дышится ему под водой, испытал непреодолимое желание погрузиться еще глубже. И не было предела этому погружению. Когда он находился в этом умиротворенном состоянии, все потребности и желания притуплялись и не казались уже жизненно необходимыми, теперь ему даже не приходилось подавлять возникающее временами чувство голода, оно просто оставалось где-то там, за зеркальной гладью водной поверхности, не в силах достигнуть глубин погруженного сознания.
Квентин ехал по степи и ощущал себя частью этого мира: гребнем ветра, ласкающим длинные пряди степных трав; этими холмами, стоящими здесь с незапамятных времен и гордо сознающими свою незыблемость; кузнечиком, затерянном в огромном лесу из трав, и весело напоминающим о себе своим пением. Природа стала частью его, а он осознал себя частью природы. И от этого осознания какое-то особенное спокойствие воцарилось в его душе. Никто не смог бы разрушить его, как не смог бы придти и разрушить этот мир, созданный навечно.
Два дня пути пронеслись быстро и незаметно. Он даже не помнил, спал ли он за все это время. Но ночи, удивительные степные ночи, с мириадами рассыпанных по небу звезд и неповторимыми руладами многоголосых хоров затерянных в траве насекомых помнил прекрасно.
Дорога, проступившая теперь более отчетливо, покорно следовала рельефу местности, петляя по холмам, которыми в изобилии, словно бородавками, вспучилась степь. С вершины холма можно было заглянуть далеко вперед и, поднимаясь на очередной холм, Квентин ожидал увидеть за гребнем что-нибудь новое, необыкновенное и замечательное, но каждый раз перед ним открывалась все та же однообразная картина: степь, распростертая до горизонта, и цепочки зеленых бугорков на ней. Он часто останавливался и сверялся с картой, не сбился ли с пути. Он проводил пальцем вдоль жирной линии тракта, уходящего на юг, и не мог найти ни одного населенного пункта. Вплоть до побережья Серединного моря, вдоль которого вытянулась Террана, простирались бесплодные необжитые земли степей и полупустынь.
Время от времени ему встречались развалины каких-то строений, они не были отмечены на карте, но, скорее всего, это были дорожные станции или какие-либо подобные сооружения, призванные обслуживать путников. Все они достигли такой степени разрушения, что приближаться к ним было не безопасно, но Квентину иногда удавалось добывать воду в их старых колодцах, хотя большинство из них давно были засыпаны песком.
На пятый день пути Квентин понял, что дорога через Редер оказалась гораздо более длинной, чем он рассчитывал. В изорванной одежде, похудевший, с обветренным лицом, он с надеждой вглядывался в даль в надежде заметить какой-либо оазис или поселок, но впереди, на много миль вперед, все также простирались бесплодные земли.
Дорога повернула на юг, и однажды, поднявшись на высокий холм, он увидел, что слева от дороги что-то блестит. Это было довольно далеко, и Квентину не хотелось сворачивать с дороги и делать большой крюк, но любопытство все-таки взяло вверх над всеми разумными доводами, и он повернул коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
* * *
Окружающий ландшафт преобразился только спустя пять дней. Теперь деревья стояли уже не сплошной стеной, а рощицами, перемежаемыми степными полями. Еще через день он достиг края леса, и перед ним открылась великая, простирающаяся до самого моря степь Редера. Он остановился на краю леса, достал из седельной сумки зеркальный ларец, подаренный Таной, и поймал в него лучик солнца, которое теперь с каждой милей становилось жарче.
Рикки и Молли, весело щебеча, описали в воздухе головокружительную петлю, и запрыгнули в ларец.
– С тобой в лесу мы неразлучны, а выйдя в степь, поймай последний лучик. А если будем мы нужны, открой ларец и не тужи, – напомнили они, пропев напоследок.
Квентин сделал все так, как и должен был сделать. Впереди него, раскинувшись на многие сотни миль, лежали ковыльные степи Редера – вольные пастбища прибрежного ветра.
Глава 16. Первое приближение
Он пустил коня вскачь и наслаждался чувством полета. Конь летел над землей, почти не касаясь копытами высушенной солнцем и ветром морщинистой почвы, застеленной редким ковром из степных трав. Ветер сухой и теплый, настоянный на ароматах душистых трав, упругими струями бил в лицо. Квентин наслаждался чувством свободного полета, знакомого человеку, сумевшему вырваться на свободу из духоты и заточения сумрачных лесов. Распахнутая ковыльная степь гостеприимно принимала в свои объятия коня и всадника.
Последние дни путешествия дались нелегко: запасов еды почти не осталось, охота не приносила результатов, повезло только с водой – Квентин вдоволь запасся ею в чистом лесном ручье. Но как только он вырвался на степные просторы, чувство голода отступило – он упивался чувством свободы и волшебного полета навстречу ветру.
Ветер приносил удивительную ясность и легкость мыслям, освобождая их от всего грустного и мучительного, что произошло за последнее время. Бескрайняя широкая степь давала душе простор, и мысли лились удивительно спокойно и ясно. В безоблачном небе над головой жарко полыхало солнце. Пара стервятников черными точками кружили около горизонта, неустанно выслеживая мелкую зазевавшуюся живность. Чирикали полевые птички, из высокой травы доносился стрекот кузнечиков. Мятный запах разнотравья убаюкивал сознание. На местности ровной и гладкой, как стол, негде было зацепиться взгляду, только вдалеке на горизонте виднелись небольшие выпуклости зеленых холмов.
Старая дорога, по которой ехал Квентин, почти полностью скрылась среди разросшихся буйных трав, и найти ее было не просто. Поэтому Квентин, сбавив скорость, пустил коня неторопливым шагом. И все-таки упоение свободой и вольным ветром степей не проходило. Так хорошо он не чувствовал себя уже давно, с тех самых пор как покинул родную страну.
Жизнь возвращала интерес к себе. Восприятие действительности обострилось, теперь он понимал и чувствовал многие вещи не доступные ранее. С тех пор, как он надел золотой ободок, подаренный разумными грибами, он каждый день получал новые представления об окружающем мире, слышал новые голоса, и новые чувства охватывали его. Оторванный от мира, много дней предоставленный самому себе, он не чувствовал себя одиноким – громадный мир был полон разумных существ, окружающих его. И желание постигнуть этот мир и углубиться в него становилось все более сильным. Он, как будто глубоко нырнув в воду, сначала испугался темной бездонной глубины, а затем, обнаружив как хорошо и свободно дышится ему под водой, испытал непреодолимое желание погрузиться еще глубже. И не было предела этому погружению. Когда он находился в этом умиротворенном состоянии, все потребности и желания притуплялись и не казались уже жизненно необходимыми, теперь ему даже не приходилось подавлять возникающее временами чувство голода, оно просто оставалось где-то там, за зеркальной гладью водной поверхности, не в силах достигнуть глубин погруженного сознания.
Квентин ехал по степи и ощущал себя частью этого мира: гребнем ветра, ласкающим длинные пряди степных трав; этими холмами, стоящими здесь с незапамятных времен и гордо сознающими свою незыблемость; кузнечиком, затерянном в огромном лесу из трав, и весело напоминающим о себе своим пением. Природа стала частью его, а он осознал себя частью природы. И от этого осознания какое-то особенное спокойствие воцарилось в его душе. Никто не смог бы разрушить его, как не смог бы придти и разрушить этот мир, созданный навечно.
Два дня пути пронеслись быстро и незаметно. Он даже не помнил, спал ли он за все это время. Но ночи, удивительные степные ночи, с мириадами рассыпанных по небу звезд и неповторимыми руладами многоголосых хоров затерянных в траве насекомых помнил прекрасно.
Дорога, проступившая теперь более отчетливо, покорно следовала рельефу местности, петляя по холмам, которыми в изобилии, словно бородавками, вспучилась степь. С вершины холма можно было заглянуть далеко вперед и, поднимаясь на очередной холм, Квентин ожидал увидеть за гребнем что-нибудь новое, необыкновенное и замечательное, но каждый раз перед ним открывалась все та же однообразная картина: степь, распростертая до горизонта, и цепочки зеленых бугорков на ней. Он часто останавливался и сверялся с картой, не сбился ли с пути. Он проводил пальцем вдоль жирной линии тракта, уходящего на юг, и не мог найти ни одного населенного пункта. Вплоть до побережья Серединного моря, вдоль которого вытянулась Террана, простирались бесплодные необжитые земли степей и полупустынь.
Время от времени ему встречались развалины каких-то строений, они не были отмечены на карте, но, скорее всего, это были дорожные станции или какие-либо подобные сооружения, призванные обслуживать путников. Все они достигли такой степени разрушения, что приближаться к ним было не безопасно, но Квентину иногда удавалось добывать воду в их старых колодцах, хотя большинство из них давно были засыпаны песком.
На пятый день пути Квентин понял, что дорога через Редер оказалась гораздо более длинной, чем он рассчитывал. В изорванной одежде, похудевший, с обветренным лицом, он с надеждой вглядывался в даль в надежде заметить какой-либо оазис или поселок, но впереди, на много миль вперед, все также простирались бесплодные земли.
Дорога повернула на юг, и однажды, поднявшись на высокий холм, он увидел, что слева от дороги что-то блестит. Это было довольно далеко, и Квентину не хотелось сворачивать с дороги и делать большой крюк, но любопытство все-таки взяло вверх над всеми разумными доводами, и он повернул коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149