Ковер, вспомнила я. Причем, судя по орнаменту, натуральный гаугразский артефакт.
Хозяина почему-то звали Седой; ну и имена у этих приграничных. Он и вправду был седой. Сухонький старикашка, похожий на ящерицу из местной экосистемы. Он хорошо знал Роба.
— Это еще почему? — осведомился мой брат.
— Нельзя, — повторил Седой. — Была передислокация, и где теперь стоят отряды, черт ногу сломит. Наши пока не разведали.
— Твои парни? Ни в жизнь не поверю.
— Мое дело — предупредить…
Скрипнула одностворчатая входная дверь. В проеме появилась хозяйка, жена Седого, пожилая и очень большая женщина. Между ее ногами проскользнуло, вильнув пушистым хвостом, какое-то серое животное. Я его не вспомнила — даже тогда, когда оно, пробежав через всю комнату, присело на задние лапы у моих ног и, оттолкнувшись, мягко вспрыгнуло мне на колени.
Я чуть не вскрикнула. И вскрикнула бы, если б не Винс. Он сидел тут же, на деревянной лавке, и одновременно с прыжком животного отпрянул в сторону. Тоже мне рыцарь; я усмехнулась, и это слегка сгладило стресс. Животное на моих коленях издавало странные звуки, похожие на рокот загружающегося персонала старой модели.
— Он не кусается, — заверила хозяйка. — Можешь погладить, не бойся. Ты вообще кто?.. Мальчик или девочка?
Винс нервно прыснул.
— Мальчик, — с вызовом ответила я.
— Это моя сестра, — хмуро сказал Роб. — Кстати, Седой, у меня к тебе разговор насчет нее. Выйдем, покурим?
— Покурим! — согласился хозяин. — Дело хорошее…
Оба разом поднялись и направились к дверям, ведущим, как я помнила, на крыльцо. Это, если кто не знает, такая доглобальная архитектурная примочка… в общем, не важно. Там, на крыльце, остался Ингар. Полчаса назад, посбрасывав на землю вместители, все мы вошли в эту приграничную хижину, до смерти довольные долгожданным привалом, а он, ничего не объяснив, присел на ступеньку снаружи. И сейчас, когда пришла хозяйка, я было подумала, что это наконец он…
— Ты уж прости, — сказала жена Седого. — У вас, городских, такие прически, что сразу и не поймешь… Погладь его, погладь. Туманчик — он хороший… За ушками почеши, он любит.
— Кошка? — полуутвердительно предположил Винс. Потянулся было к ушам Туманчика, но передумал на полдороге.
Хозяйка обиделась:
— Кот!
Животное скрутилось клубком и прикрыло глаза, не переставая рокотать, словно подвисший персонал. Я тронула его шерсть — на ощупь оно было мягкое, шелковистое и слегка вибрировало изнутри, — потом уже смелее несколько раз провела ладонью от макушки до хвоста, но касаться ушей все же не рискнула. Как бы стряхнуть его на пол?
Очень не люблю, когда разговоры «насчет меня» ведутся не в моем присутствии.
Мрачный Чомски, сидя на лавке напротив, под ковром, немигающе смотрел вперед. На меня. Или на Винса. Или на кота — трудно было разобрать. И тем более никак не вычислить, что он при этом себе думал.
Приграничная женщина между тем накрывала на стол. Натуральными продуктами, которые я ненавижу с детства. Горка яиц в скорлупе, огурцы, помидоры, миска с — фу! — квашеной капустой. Толстые-претолстые ломти белого хлеба. Затем хозяйка разлила по разнокалиберным стаканам и кружкам самый противный напиток на свете — молоко, а по маленьким стаканчикам, которых выставила почему-то на два меньше, — непонятную мутную жидкость. Над громадной полукруглой емкостью, укутанной в многоразовое полотенце, курился пар: что в ней, я могла лишь догадываться.
— Ну где там они? — ни к кому особенно не обращаясь, спросила хозяйка.
— Я позову! — вскинулся Винс.
Я хотела рассердиться — только его там не хватало, ну вечно он встревает куда не просят! — но в этот момент кот Туманчик навострил уши, повернул голову на звук и грациозным движением перепрыгнул на Винсовы колени.
У него — в смысле, Винса, обалдело плюхнувшегося назад на лавку, — стало ну очень интересное выражение лица. Вот только меня интересовало другое.
Встала и сказала коротко:
— Я.
Когда я вышла на крыльцо, ни Роба, ни Седого в поле зрения не было.
Но Ингар — был!
Он стоял у изгороди, не плетенной из веток, как на заставе, а сложенной из белесых кусков известняка с прослойками из какого-то темного вещества. Изгородь доходила Ингару до груди; он чуть пригнулся, опираясь подбородком на скрещенные руки, и смотрел куда-то вдаль. И не заметил меня — даже подошедшую вплотную.
Я проследила за его взглядом. Там, далеко, небо подернули тучи, и солнце проглядывало сквозь них тусклым расплывчатым кругом. Низко, значит, уже вечер; я очень быстро научилась определять время суток по солнцу. У самого горизонта облака становились плотными, остроконечными и многослойными, будто стереозаставка на мониторе…
Ингар обернулся, и в этот самый момент я догадалась, что те облака — горы.
— Юста, — сказал он. — Тебя за мной прислали?
— Никто меня не присылал, — буркнула я. — Я сама.
— Сейчас.
Он повернулся спиной к изгороди, облокотился на нее, запрокинул голову. Спокойный и отрешенный, словно на самом деле его здесь и не было вовсе. И тем более, казалось, продолжал в упор не видеть меня.
Я решила, что он больше ничего не скажет, видимо, слишком рассердился на меня за тот вместитель и никогда не простит. И сама молчала тоже. Вечер был теплый и душный, как если бы в блоке заглючил атмосферон.
— Противно, — вдруг негромко проговорил Ингар. — Даже не думал, что это настолько противно… врать.
И рывком отделился от изгороди:
— Надо идти.
— Не надо, — сказала я.
Ингар остановился и удивленно взглянул на меня: как будто только что заметил, признал мое существование. Я указала на гору наших вместителен у крыльца и пояснила свою мысль:
— У меня еще осталось полно комплектов. А там дают капусту и это, как его… молоко.
Он рассмеялся. И сразу стал лет на пятнадцать моложе — мальчишеские щелочки глаз в дремучих ресницах под чайкиными крыльями.
— Я в детстве тоже терпеть не мог молоко.
За «в детстве», наверное, стоило обидеться. Но затем Ингар сказал такое, от чего все, хоть чуть-чуть похожее на обиду, выветрилось, словно та горная порода, из которой в результате получился здешний известняк:
— Давай пройдемся, Юста.
…Тропинка уходила вперед метров на тридцать, потом пряталась за валуном, похожим на свернувшегося клубком кота Туманчика, и снова показывалась на глаза уже далеко, и то коротким отрезком, теряющимся в камнях. Но по правде она, конечно, продолжалась гораздо дальше, а возможно, добегала до самых гор на горизонте… Они виднелись теперь четко, темной зубчатой линией. Нырнувшее за нее солнце подсвечивало напоследок лиловым и малиновым нижние края слоистых облаков.
— Хорошо здесь, — сказал Ингар.
Я кивнула — на всякий случай. Вообще-то не совсем понятно, что хорошего в Приграничье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Хозяина почему-то звали Седой; ну и имена у этих приграничных. Он и вправду был седой. Сухонький старикашка, похожий на ящерицу из местной экосистемы. Он хорошо знал Роба.
— Это еще почему? — осведомился мой брат.
— Нельзя, — повторил Седой. — Была передислокация, и где теперь стоят отряды, черт ногу сломит. Наши пока не разведали.
— Твои парни? Ни в жизнь не поверю.
— Мое дело — предупредить…
Скрипнула одностворчатая входная дверь. В проеме появилась хозяйка, жена Седого, пожилая и очень большая женщина. Между ее ногами проскользнуло, вильнув пушистым хвостом, какое-то серое животное. Я его не вспомнила — даже тогда, когда оно, пробежав через всю комнату, присело на задние лапы у моих ног и, оттолкнувшись, мягко вспрыгнуло мне на колени.
Я чуть не вскрикнула. И вскрикнула бы, если б не Винс. Он сидел тут же, на деревянной лавке, и одновременно с прыжком животного отпрянул в сторону. Тоже мне рыцарь; я усмехнулась, и это слегка сгладило стресс. Животное на моих коленях издавало странные звуки, похожие на рокот загружающегося персонала старой модели.
— Он не кусается, — заверила хозяйка. — Можешь погладить, не бойся. Ты вообще кто?.. Мальчик или девочка?
Винс нервно прыснул.
— Мальчик, — с вызовом ответила я.
— Это моя сестра, — хмуро сказал Роб. — Кстати, Седой, у меня к тебе разговор насчет нее. Выйдем, покурим?
— Покурим! — согласился хозяин. — Дело хорошее…
Оба разом поднялись и направились к дверям, ведущим, как я помнила, на крыльцо. Это, если кто не знает, такая доглобальная архитектурная примочка… в общем, не важно. Там, на крыльце, остался Ингар. Полчаса назад, посбрасывав на землю вместители, все мы вошли в эту приграничную хижину, до смерти довольные долгожданным привалом, а он, ничего не объяснив, присел на ступеньку снаружи. И сейчас, когда пришла хозяйка, я было подумала, что это наконец он…
— Ты уж прости, — сказала жена Седого. — У вас, городских, такие прически, что сразу и не поймешь… Погладь его, погладь. Туманчик — он хороший… За ушками почеши, он любит.
— Кошка? — полуутвердительно предположил Винс. Потянулся было к ушам Туманчика, но передумал на полдороге.
Хозяйка обиделась:
— Кот!
Животное скрутилось клубком и прикрыло глаза, не переставая рокотать, словно подвисший персонал. Я тронула его шерсть — на ощупь оно было мягкое, шелковистое и слегка вибрировало изнутри, — потом уже смелее несколько раз провела ладонью от макушки до хвоста, но касаться ушей все же не рискнула. Как бы стряхнуть его на пол?
Очень не люблю, когда разговоры «насчет меня» ведутся не в моем присутствии.
Мрачный Чомски, сидя на лавке напротив, под ковром, немигающе смотрел вперед. На меня. Или на Винса. Или на кота — трудно было разобрать. И тем более никак не вычислить, что он при этом себе думал.
Приграничная женщина между тем накрывала на стол. Натуральными продуктами, которые я ненавижу с детства. Горка яиц в скорлупе, огурцы, помидоры, миска с — фу! — квашеной капустой. Толстые-претолстые ломти белого хлеба. Затем хозяйка разлила по разнокалиберным стаканам и кружкам самый противный напиток на свете — молоко, а по маленьким стаканчикам, которых выставила почему-то на два меньше, — непонятную мутную жидкость. Над громадной полукруглой емкостью, укутанной в многоразовое полотенце, курился пар: что в ней, я могла лишь догадываться.
— Ну где там они? — ни к кому особенно не обращаясь, спросила хозяйка.
— Я позову! — вскинулся Винс.
Я хотела рассердиться — только его там не хватало, ну вечно он встревает куда не просят! — но в этот момент кот Туманчик навострил уши, повернул голову на звук и грациозным движением перепрыгнул на Винсовы колени.
У него — в смысле, Винса, обалдело плюхнувшегося назад на лавку, — стало ну очень интересное выражение лица. Вот только меня интересовало другое.
Встала и сказала коротко:
— Я.
Когда я вышла на крыльцо, ни Роба, ни Седого в поле зрения не было.
Но Ингар — был!
Он стоял у изгороди, не плетенной из веток, как на заставе, а сложенной из белесых кусков известняка с прослойками из какого-то темного вещества. Изгородь доходила Ингару до груди; он чуть пригнулся, опираясь подбородком на скрещенные руки, и смотрел куда-то вдаль. И не заметил меня — даже подошедшую вплотную.
Я проследила за его взглядом. Там, далеко, небо подернули тучи, и солнце проглядывало сквозь них тусклым расплывчатым кругом. Низко, значит, уже вечер; я очень быстро научилась определять время суток по солнцу. У самого горизонта облака становились плотными, остроконечными и многослойными, будто стереозаставка на мониторе…
Ингар обернулся, и в этот самый момент я догадалась, что те облака — горы.
— Юста, — сказал он. — Тебя за мной прислали?
— Никто меня не присылал, — буркнула я. — Я сама.
— Сейчас.
Он повернулся спиной к изгороди, облокотился на нее, запрокинул голову. Спокойный и отрешенный, словно на самом деле его здесь и не было вовсе. И тем более, казалось, продолжал в упор не видеть меня.
Я решила, что он больше ничего не скажет, видимо, слишком рассердился на меня за тот вместитель и никогда не простит. И сама молчала тоже. Вечер был теплый и душный, как если бы в блоке заглючил атмосферон.
— Противно, — вдруг негромко проговорил Ингар. — Даже не думал, что это настолько противно… врать.
И рывком отделился от изгороди:
— Надо идти.
— Не надо, — сказала я.
Ингар остановился и удивленно взглянул на меня: как будто только что заметил, признал мое существование. Я указала на гору наших вместителен у крыльца и пояснила свою мысль:
— У меня еще осталось полно комплектов. А там дают капусту и это, как его… молоко.
Он рассмеялся. И сразу стал лет на пятнадцать моложе — мальчишеские щелочки глаз в дремучих ресницах под чайкиными крыльями.
— Я в детстве тоже терпеть не мог молоко.
За «в детстве», наверное, стоило обидеться. Но затем Ингар сказал такое, от чего все, хоть чуть-чуть похожее на обиду, выветрилось, словно та горная порода, из которой в результате получился здешний известняк:
— Давай пройдемся, Юста.
…Тропинка уходила вперед метров на тридцать, потом пряталась за валуном, похожим на свернувшегося клубком кота Туманчика, и снова показывалась на глаза уже далеко, и то коротким отрезком, теряющимся в камнях. Но по правде она, конечно, продолжалась гораздо дальше, а возможно, добегала до самых гор на горизонте… Они виднелись теперь четко, темной зубчатой линией. Нырнувшее за нее солнце подсвечивало напоследок лиловым и малиновым нижние края слоистых облаков.
— Хорошо здесь, — сказал Ингар.
Я кивнула — на всякий случай. Вообще-то не совсем понятно, что хорошего в Приграничье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104