Некоторое время Чомски молчал. Нормальная гебейная пауза. Раньше, давно, на меня действовало.
— Юста Калан.
Это прозвучало так, будто ему наконец-таки, после долгой и упорной оперативной работы, удалось уличить меня, схватить за руку и предъявить обвинение в преступлении против Глобального социума. Более чем серьезное: Юста Калан. И, черт возьми, что-то в этом было… я зло улыбнулась.
— По какому вопросу? — Он уже смотрел не на меня, а в монитор персонала на своем столе. Наверняка там какая-нибудь бродилка или стратегия… нет, вряд ли. Для этого в нем должно было быть хоть что-то человеческое.
Я пожала плечами:
— Все по тому же.
— Изложите.
Он требовал этого далеко не каждый раз: как правило, у господина полковника попросту не было на меня столько времени. Но все-таки достаточно часто, чтобы я могла с полным правом считать это не формальностью, а чистым издевательством. И, кажется, с искренним любопытством ждал момента, когда я не выдержу и сорвусь, тем самым навсегда перекрыв себе доступ в Управление ГБ…
Нет, вряд ли. Какое там у него любопытство.
— Я хотела бы получить информацию, — приходилось прилагать усилия, чтобы не переминаться нервно с ноги на ногу; кресло мне сегодня не полагалось, — о том, как продвигается дело по моему ходатайству относительно организации спасательной экспедиции…
Ровно, без выражения, как Лекторина старой модели. Что-что, а этот текст я помнила назубок. Так что могла совершенно отключиться от него: и эмоционально, и на уровне осмысления. И внимательно, в деталях рассмотреть своего старого знакомого полковника Чомски. Может быть, он все-таки изменился… просто я слишком часто его вижу.
Лайна Валар была уверена, что это он убил Ингара. Она выкрикнула свое обвинение чуть ли не с порога больничной палаты, а потом, упав на край моей кровати, начала надрывный допрос, без конца повторяя в разных вариациях: как?!. Ей зачем-то надо было узнать, где стоял Ингар в тот момент, в какую секунду повернулся спиной, было ли уже совсем темно или только смеркалось, что за оружие носил Чомски, с какой позиции стрелял… Он не стрелял тогда, абсолютно точно, — я так ей и сказала. А Лайна ответила, что я была без сознания и не могу этого знать. Потрясающая логика; в таком случае какой вообще был смысл приходить и допрашивать меня?…
Она расплакалась. Становясь на скользилку, споткнулась, взмахнула руками; больше я ее никогда не видела. А тогда глядела в потолок с веселенькой больничной заставкой и медленно думала: надо же, а я и не догадывалась, что Ингар женат… Она была не очень-то и красивая. Что уже не имело значения… ни-ка-ко-гo. И осмыслить этот простой факт оказалось страшнее всего.
А потом, через несколько лет — когда я соизволила наконец выйти из депрессии, реинтегрировалась в социум и начала хоть что-то делать, — выяснилось, что моим ходатайством занимается полковник ГБ Ференс Чомски; и не сказать, чтобы я особенно удивилась..
Вот только ужас как противно, что именно от него настолько многое зависит.
— Понятно. — Кивнул, не отрываясь от монитора.
Повисла новая пауза. Я привыкла.
Полковник наконец-таки поднял на меня глаза. Он носил матовые линзы, в которых ничего не отражалось. Серые, в тон форменного комба.
— Юста Калан. — На этот раз мое имя прозвучало без всякого выражения. — Вы отдаете себе отчет, что прошло больше десяти лет?
— Согласно Глобальному законодательству, человек, пропавший без вести, считается живым и полноправным членом социума в течение двадцати. — Я говорила очень ровно. Ни интонацией, ни взглядом не показать ему, как я ошеломлена тем фактом, что он впервые за все время завел со мной что-то похожее на разговор.
— Значит, мы с вами будем встречаться еще как минимум десяток лет?
Вряд ли он шутил. Издевался — может быть. Но, главное, все еще не давал понять, что аудиенция окончена.
— Надеюсь, что нет.
Ни капли дерзости или вызова: не место и не время.
— Надеетесь…
Полковник сощурил ненастоящие глаза: серьезно, даже задумчиво. Чтобы хоть чуть-чуть сбросить напряжение, я вновь принялась как бы отстраненно разглядывать его. Да нет, разумеется, он очень изменился. Если бы тогда, в Приграничье, у Чомски был такой мыслящий взгляд, я бы ни на секунду не усомнилась в его профессорском звании. И уж точно не приняла бы за грузчика или интенданта.
— Вы только что произнесли ключевое слово, Юста Калан. — Нет, в самом деле, сегодня он был настроен поговорить!… Наверное, мало срочной работы. — Надеетесь. Все ваши претензии… ходатайства строятся на одной лишь надежде. А с нашей стороны, если они будут удовлетворены, потребуются конкретные действия, средства, люди… вы меня понимаете?
— Да. — Все его возможные аргументы я прокручивала про себя десятки раз. — Но речь идет о спасении человека. Личности. Абсолютной ценности Глобального социума.
Чомски вздохнул. До сих пор он ни разу не вздыхал в моем присутствии. Не думала, что он умеет.
— Вы сами понимаете, что о спасении Робни Калана речь давно уже не идет. Максимум, что дала бы подобная экспедиция, — информацию об обстоятельствах его смерти. А цена может оказаться непомерно огромной. Вплоть до человеческих жертв.
Это возражение я, конечно, тоже предвидела. И давным-давно сформулировала и обкатала до блеска контрдовод; вот только сейчас он почему-то казался мне самой желторото-наивным и неубедительным.
— У нас нет оснований считать, что Робни Калан погиб. — Выговорила, словно откатывая с горной дороги тяжеленную глыбу. — Тело не нашли. Отсутствие сигнала маячка… но мой брат всегда его блокировал. Поэтому мы не имеем ни морального, ни юридического права исходить из предпосылки… о его смерти.
Полковник, разумеется, не улыбнулся; но мне почему-то сразу стало ясно, что такое вот мимолетное движение бровей соответствует в его мимике иронической улыбке. Подержал еще одну паузу — на этот раз недолго, с полминуты, но мне хватило. Мысленно я приготовилась к самому худшему: разговор окончен, и казенная скользилка у ног. А потом черт-те сколько добиваться новой записи на прием… и в следующий раз у Чомски может не оказаться такого задушевного расположения духа.
— Где вы учитесь, Юста Калан?
Вопрос застал меня врасплох. Равно как и мобильное кресло, легонько подтолкнувшее сзади под колени.
Можно подумать, органам ГБ неизвестно, где я учусь, — за те полсекунды, пока я присаживалась на край кресла в позе примерной девочки, сложив руки на коленях, и вскидывала глаза навстречу серым полковничьим линзам, ничего более умного не успело прийти мне в голову.
— В университете. Факультет глобальной политики.
— Курс?
— Первый.
— Жаль.
Мне и самой было жаль; а толку? Чомски опять глядел в персонал, и если б не кресло, по-прежнему запрограммированное четко под моей пятой точкой, я бы решила, что мне пора, пускай Секретарша и забыла вовремя подогнать скользилку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104