— А я не знала, что пилот может обладать таким талантом в любви.
— Я тоже, — засмеялся он.
— Кундалини редко пробуждается с такой легкостью, с помощью самой простой техники.
— Ты называешь то, что происходило этой ночью, «простой техникой»?
Она стала перед ним на колени, лучась счастьем и юмором.
— Мы даже азы с тобой не прошли. Мы не слушали, как бьется сердце другого, не синхронизировали дыхание, не…
— Давай подышим вместе. — Он взял ее руку, холодную от льющегося в окно ночного воздуха. Его лицо, руки и все другое, обращенное к окну, тоже остыло, но спину согревал огонь, и жар по-прежнему струился вверх по позвоночнику.
— Поздно уже. — У нее было превосходное чувство времени, куда лучше, чем у него. — Сейчас, наверное, где-то около полуночи.
— Значит, до рассвета еще три часа. Подышим вместе до утренней зари.
— Я думала, ты пришел на мнемоническую церемонию.
— Нет, я пришел, чтобы встретиться с тобой — просто не знал этого заранее.
— Ах ты, красавец мой — у нас будут и другие ночи.
— А как же твои контракты?
— Контракты всегда можно расторгнуть.
— Правда?
Она засмеялась и поцеловала его руки.
— Вступая в Общество, мы не отказываемся от свободы распоряжаться собой.
Он посидел еще немного, глядя на нее, и сказал:
— Но на церемонию мы пойдем вместе?
— Хорошо, пойдем.
— Мне, пожалуй, следует поздороваться с Бардо — и поблагодарить его за то, что предоставил нам эту комнату.
Они оделись медленно и лениво, как будто тяжесть времени, давящая на других, для них не существовала. Потом поцеловались, засмеялись и отправились обратно на вечер.
Глава XVII
ПУТЬ ЦЕФИКА

И были люди механическими игрушками, бесцветными, механике творения игрушек подчиненными, из леденца сотворенными.
Нелепыми были люди в абсурдности, с какою предавались они ритуалам, кои я знал наизусть, и коих абсурдность осознавал в цикличности, неконструктивности и суеверности их. Но исповедовали они ритуалы, но предавались им в сознании правоты своей, «живущие мертвецы», радостные, не сумевшие признать во мне — Того, чьей милостью длится их существование.
Из архивов цефиков (автор неизвестен)
Они вернулись в солярий, все так же держась за руки. В комнате, набитой битком, стало еще более душно, и лиловато-серый дым забивал горло и ел глаза. Шум стоял ужасный. Жестокого вида червячник с глазами из драгоценных камней садистски терзал струны арфы, и все пытались перекричать друг друга. Данло дважды толкнули и чуть не облили вином.
Впрочем, гости были настроены дружески и празднично. Данло, ведя Тамару за руку, переступил через упавшую женщину, которая, как видно, праздновала слишком усердно. Он вертел головой, отыскивая в этом море лиц Бардо.
— Данло! — загремел кто-то. — Тамара Десятая, идите сюда!
Бардо стоял посреди комнаты в окружении восьми или девяти женщин, с тарелкой перечных орехов в руке, и из его карих глаз катились слезы. Отказавшись от пива, он пристрастился к острой пище, от которой во рту жгло и глаза наполнялись влагой. Он стал еще громадное, чем запомнилось Данло, и бурлил энергией, как будто его живот, глотка и губы преобразились в мясистый трубопровод для звездной плазмы. Его раскатистый бас привлекал внимание всех окружающих, а речь подкреплялась выразительными жестами. Каждый его палец был украшен кольцом с драгоценным камнем, радужный наряд усеян изумрудами, рубинами и опалами. На шее он открыто носил сверкающий ярконский огневит. Этот показной блеск мог бы умалить более мелкую личность, но истинная суть Бардо не уступала сиянием дорогому камню, и стиль его одежды только обрамлял эту суть, делая его еще более крупным.
Бардо поставил тарелку на столик с лакированными вещицами и протянул руки навстречу Данло.
— Паренек! — Он заключил Данло в объятия и похлопал его по спине. — Паренек, да ты здорово вырос.
В самом деле, Данло почти сровнялся с ним ростом, хотя мускулов и жира у Бардо достало бы на двоих. Данло посмотрел ему в глаза, улыбнулся и тоже обнял Бардо — не чинясь, по-алалойски, как если бы они принадлежали к одному племени.
— Вы прекрасно выглядите, — сказал он.
— Я чувствую себя прекрасно, как никогда. Порой мне кажется, что лучше уже и быть не может, однако я стараюсь — скоро сам увидишь. — Бардо повернулся к Тамаре и поклонился ей низко, как только позволил живот. — Польщен, что прекраснейшая из куртизанок вновь посетила мой дом. — В его широкой, откровенно радостной улыбке сквозило желание. — Насколько я слышал, с Данло вы уже познакомились.
В этот момент позади Бардо мелькнуло что-то оранжевое, и появился Хануман. Пригубив бокал с водой, он перевел взгляд с Данло на Тамару. Держался он легко и непринужденно, однако его взгляд, казалось, стремился выпить из них информацию, которая только цефику могла пригодиться.
— Хануман ли Тош! — воскликнул Бардо. — Я не видел, что ты тут стоишь — почему ты раньше не объявился?
Хануман с улыбкой поклонился ему, ограничившись словами:
— Здравствуйте, Бардо.
— Немногословен, как цефик — вижу, вижу. Однако ты тоже молодец. Я надеялся, что ты станешь пилотом, но наряд цефика тебе к лицу. Знаешь ли ты, что твои мастера поговаривают, будто тебе когда-нибудь суждено стать Главным Цефиком?
Хануман послал Бардо быстрый пронизывающий взгляд, говоривший о старой напряженности и новом понимании. Данло заметил, как потемнели его глаза и участилось дыхание, заметил признаки некого зловещего родства между ним и Бардо. Но в то время он не мог еще разгадать, в чем состоит это родство.
Хануман между тем произнес очень четко и раздельно:
— Я еще даже цефиком не стал, не говоря уже о мастере. В нашей профессии подготовка мастеров требует самого долгого срока. Вам должно быть известно, что не бывало еще кадета, который стал бы мастером-цефиком менее чем через пятнадцать лет.
— Да, пятнадцать лет — это долго. — Бардо оглядел собравшихся вокруг. — Особенно в наше время. Пятнадцать лет назад Мэллори Рингесс был еще человеком, а я — пьяным дураком.
Пока он говорил, какая-то крошечная женщина с красными глазами и лиловато-смуглой, как у него, кожей протиснулась к нему и сказала:
— Дураком ты никогда не был. Разве Мэллори Рингесс избрал бы тебя своим другом, будь ты глуп?
— Познакомьтесь, — сказал Бардо, — это моя кузина, принцесса Сурья Сурата Дал из Летнего Мира. А это мои друзья.
Прежде всего — Тамара Десятая Ашторет, гетера Общества Куртизанок.
Сурья поклонилась Тамаре отрывисто и холодно, как бы не одобряя ее профессию и образ жизни. Тамара ответила ей на поклон с милой улыбкой, но ее природная грация и приветливость только рассердили Сурью и та отвернулась.
— А вот это Хануман ли Тош и Данло ви Соли Рингесс — они неразлучны с послушнических лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205