Некоторое время Хануман молча всматривался в его лицо.
— Ты уже решил, что будешь высказываться против нас, не так ли?
— Я… пока еще не знаю.
— Прошу тебя, скажи мне ту правду, которую собираешься сказать всем остальным.
— Какую правду?
— Ту, которую твое лицо выдает, а твои губы отрицают.
— Ты заранее знаешь, что я скажу, — вздохнул Данло.
— Да. Ты сохранишь наши секреты, но будешь высказываться против нас — будешь говорить, что рингизм прогнил насквозь. Ты подумываешь о том, чтобы сообщить эту полуправду Тамаре нынче ночью. Но ты не должен. Нельзя говорить Тамаре о том, что ты видел здесь. Пожалуйста, не делай этого.
— Но мы рассказываем друг другу все.
— Сказав ей об этом, ты погубишь ее. — Голос Ханумана стал низким и хриплым; как будто он перебарывал кашель.
— Думаешь, человека так легко погубить?
— Послушай меня. Тамара увлечена идеей создать свою собственную религию. Она этим живет.
— Ошибаешься.
— Пожалуйста, поверь мне. Я видел то, что видел.
— Ты цефик, и ты видел ее лицо, но ни разу не заглядывал глубже.
— Да, я цефик и говорю тебе как цефик: если ты очернишь Путь в ее глазах, ты уничтожишь все, что существует между вами.
Данло не понравилось отрешенное выражение лица Ханумана при этих словах, не понравились страх и жалость в его бледных глазах. Тот походил скорее на скраера, видящего перед собой трагическое и неотвратимое будущее, чем на скрытного цефика.
— Понимаю, — сказал Данло. — Ты не хочешь, чтобы я увел у вас куртизанку.
— Не говори ей ничего. Пожалуйста.
— Я пойду, — снова сказал Данло.
Хануман улыбнулся и сказал, роняя слова, как ртутные шарики:
— Но мы еще не сделали запись твоей памяти.
— Я… не могу на это согласиться.
— Пожалуйста, Данло.
— Как ты можешь просить меня об этом?
— Могу, потому что ты мой друг.
— Разве друг стал бы просить друга… о невозможном?
— Ты пережил великое воспоминание. Я думал, ты захочешь поделиться им с другими.
— Но им нельзя поделиться!
— Так уж и нельзя?
— Нет.
— А если бы можно было, ты бы поделился?
— Н-не знаю.
— Может быть, ты хотя бы подключишься к одному из наших мнемонических компьютеров? Ознакомишься с теми воспоминаниями, которые мы записали?
— Зачем?
— Чтобы самому убедиться.
Данло потер шрам над глазом и медленно кивнул.
— Хорошо, как хочешь.
— Нам понадобится шлем.
Хануман, пройдя через комнату, открыл высокий шкаф красного дерева. В нижней части лежали кипы черепообразных шлемов, похожих на трофеи какого-то древнего полководца.
Но Хануману нужны были не они, а те, что стояли на верхних полках. Быстро перебрав их своими маленькими пальцами, он наконец сделал свой выбор. Кивнув, он взял шлем обеими руками и вручил его Данло.
— Никогда еще не видел такого. — Данло провел пальцами по выпуклой хромированной поверхности. В холодном зеркальном металле отразилось его искривленное лицо.
— Что-то не так? — спросил Хануман.
Данло, глядя то на него, то на шлем, вспомнил первое, чему учат послушников: никогда не надевать на себя шлем, назначения которого ты не знаешь.
— Он сделан на Катаве, — сообщил Хануман. — Красивый, правда?
В этот момент Данло услышал в коридоре легкие шаги и подумал, что кто-то подкрадывается к двери компьютерного зала, чтобы подслушать, о чем они говорят. Хануман, внимательно разглядывавший серебристые борозды шлема, видимо, не обратил внимания на этот слабый звук. Затем дверь распахнулась, и вошел Бардо в ярком, расшитом золотом парадном одеянии и с золотым кольцом на мизинце правой руки. Борода и волосы были тщательно подстрижены, причесаны и смазаны маслом сиху — он всегда одевался так перед наиболее торжественными церемониями. Поглядев на Данло и Ханумана, он пророкотал, как зимний гром:
— Ну что, записали вы его проклятую память?
— Нет, — ответил Хануман. Бардо, внезапно нависший над ним, как огнедышащий вулкан, явно озадачил его. Данло на миг подумалось, что Хануман заранее попросил Бардо прийти и подкрепить его аргументы, но если на тонком лице Ханумана отражалась хоть какая-то правда, этого быть не могло.
— Что так?
— Данло не хочет, чтобы его память копировали.
— Бога ради, почему?
— Спросите его сами.
Бардо, потянув себя за бороду, устремил на Данло печальный взгляд и произнес риторически:
— Ну почему мне всегда приходится выслушивать что-то плохое?
Пока Данло объяснял причины своего решения оставить Путь, стараясь никого не обидеть и воздерживаясь от обвинений, Бардо взял у него шлем. Перевернув его, он жалобно спросил:
— Почему ты, один из всех рингистов, оказался таким упрямым?
— Мне очень жаль, — сказал Данло.
— Мне следовало бы заметить, что ты разочарован, — вздохнул Бардо. — Но я был так чертовски занят…
— Мне очень жаль, — повторил Данло.
— Не можешь же ты вот так взять и бросить нас. Да знаешь ли ты, как это почетно — быть пророком среди божков?
— Нет, и можете мне не рассказывать.
— Но разве ты не хочешь услышать о будущем, которое тебя ожидает? Разве ты… — Говоря это, Бардо вертел в руках шлем. — Бог мой, а это что такое?
Он ткнул пальцем в нижнюю затылочную часть шлема, где сверкала печать Реформированной Кибернетической Церкви: цепочка эдических огней в форме лежащей на боку восьмерки.
— Это не наш шлем! — воскликнул Бардо.
— Верно, — улыбнулся Хануман. — Это шлем для очищения.
— Для очищения? Откуда он у тебя?
— Глупо, конечно, но я собираю такие вещи. — Хануман подошел к ряду из десяти стальных шкафчиков и открыл дверцу первого. Внутри было десять полок с десятью шлемами на каждой, очень похожими на очистительные.
— Так ведь это наши, мнемонические, — сказал Бардо.
— Они действительно очень похожи. — Хануман взял один шлем на сгиб руки и принес показать Данло и Бардо. — Но на мнемонических, конечно, никаких знаков нет.
Бардо, закусив усы, выхватил шлем у Ханумана, поднес его поближе к световому шару и провел пальцем по его основанию. На гладком металле печать кибернетической церкви действительно отсутствовала.
— Мы купили тысячу таких у катавских Архитекторов, — объяснил Бардо, обращаясь к Данло, — и заказали еще тысячу.
Оба шлема в руках у Бардо казались совершенно одинаковыми, точно два яйца талло, взятые из одного гнезда. Хануман улыбался своей пустой улыбкой, и Данло вспомнилась старая поговорка: «Наисвятейшие из всех компьютеров делают на Катаве».
— Проклятые Архитекторы ставят свою метку на всем, что они делают, но мы заплатили им за то, чтобы на этих шлемах печатей не было, — сказал Бардо. — Божкам, естественно, лучше не знать, что шлемы, которые они на себя надевают, — Архитекторские.
Данло, почти не слушая его, смотрел на Ханумана, а Хануман смотрел на него. Бардо бормотал себе под нос что-то о непомерно высокой цене, которую запрашивают Архитекторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205