Ей хотелось бы охватить своим мироощущением каждый камень и каждую снежинку и находить радость во всем, будь то мытье посуды, полировка морских камешков или соединение с Данло в медленном, потном экстазе. «Весь секрет экстаза — в деталях», — сказала она однажды. Она гордилась тем, что благодаря ей он постигает все более высокие степени экстаза, и кормила его мандаринами, и говорила с ним о пустяках, и слушала его так, как это умеют только куртизанки.
— А я люблю смотреть, как двигаешься ты, — сказала она, оторвав еще две дольки. — Так плавно — должно быть, оттого, что вырос вне цивилизации. Цивилизованные люди все точно из металла склепаны.
— Ты многих мужчин учила… умению двигаться?
— Я пыталась — но мужчины твоего Ордена такие зажатые.
— Не могу поверить, что ты не добилась успеха.
Она склонила голову с притворно-скромной улыбкой.
— Ну, таких, которые уж совсем не поддавались бы обучению, конечно, нет.
Данло вытер с подбородка каплю мандаринового сока.
— Тебе нравится учить людей, правда?
— Смотря кого.
— Мне иногда кажется, что ты и рингистам хотела бы преподать свое искусство.
— Ты думаешь, это было бы хорошо?
Данло съел еще дольку и отпил глоток чая. Мятный напиток, горячий и прохладный одновременно, подчеркивал кислинку мандарина и оживлял вкусовые бугорки на языке.
— Я много думал о том, почему Путь так интересует тебя — нас обоих. Ты как-то говорила, что хочешь пробуждать людей. Пробуждать наши клетки, чтобы мы жили, как настоящие люди. Но это как-то не совпадает с третьим столпом, правда?
— Что это за третий столп? Никак не могу запомнить.
— "Люди могут стать богами лишь в том случае, если они следуют по пути Рингесса", — процитировал Данло.
— Но не думаешь ли ты, что мы, прежде чем сделаться богами, должны стать настоящими людьми?
— Разве это важно — то, что я думаю?
— Очень даже важно.
— Тогда я скажу, что тебе, по-моему, стоит обучить рингистов своему искусству. Это ведь твое призвание, правда?
Кивнув, она взяла кровоплод и стала рассматривать его, словно алмаз, который собиралась огранить.
— Я еще в детстве хотела стать куртизанкой. Об этом, конечно, многие мечтают, и многие получают отказ, но я всегда чувствовала, что это мое призвание и что я буду очень несчастна, если меня не примут.
— Разве тебя могли не принять? — улыбнулся Данло. — Ты самая красивая из всех людей, которых я знаю.
Тамара залилась своим мелочным смехом, но тут же посерьезнела.
— Ты напрасно льстишь мне таким образом. Я всегда была чересчур тщеславна.
Это была правда, и Тамара ненавидела себя за это, хотя и пыталась относиться к этой своей черте с той же естественностью, что и ко всем остальным.
— Ты такая, какая ты есть, — сказал Данло.
— И тебе не слишком нравится то, чем я занимаюсь, верно?
— Это ограничивает наши общие возможности, — признался он.
— Ты опять о браке?
— Да, но брак — не главное. Главное — семья… настоящий союз.
— Это так важно для тебя?
— В конечном счете ничего важнее нет. — Он отвернулся и прижался лбом к холодному окну. — С самого прихода в Город я жил для себя. Мои планы, мои неудачи, мои мечты. В цивилизованном обществе очень многие так живут, даже академики и пилоты. Предполагается, что мы посвящаем себя Ордену, да? Мы сами жаждем этого посвящения. Пожертвовать часть себя чему-то большему, чем мы сами. Это идеал, но мало кто его достигает, мне кажется. Все говорят, что Орден мертв, и вот мы вступили на Путь, чтобы заполнить пустоту. Но ее нельзя заполнить, столпившись впритирку в соборе. Или становясь на колени и принимая от Бардо соленую воду. Для меня по крайней мере это невозможно. Я с радостью покинул бы Город навсегда, если бы не ты. Если бы не то, что мы могли бы сделать вместе. Называй это браком или союзом, как хочешь, но это было бы что-то великолепное. Благословенное. Это наше с тобой предназначение. Теперь я это вижу. Я очень долго был слеп. Когда мое племя погибло, я тоже умер — отчасти. Но мне даже не снилось, что такие, как ты, бывают. Наши ночи опять меня оживили, и я впервые за долгое время чувствую, что полностью здоров душевно.
Договорив, Данло поднял окно, чтобы впустить свежий воздух. Ночь была холодная и ясная, и лед на Зунде блестел при свете звезд, а над ним, как темные древние боги, высились горы.
Тамара подошла и опустилась на колени рядом с Данло. Ее глаза, вопреки серьезному выражению лица, сияли. Тронув его за руку, она сказала:
— Ты такой красивый и говоришь тоже красиво. Но честно ли это — говорить о браке, когда тебе запрещено жениться?
— Я пока еще кадет и не принимал пилотской присяги.
— Но скоро примешь, не так ли? Тебе не позволят жениться, а потом отправят в Экстр, и мы распрощаемся навсегда.
— Нет… не навсегда.
— Ты собираешься вернуться в Невернес?
— Как только смогу. Как только найду противочумное средство. Если оно существует.
— Понимаю. Ты должен исполнить то, что обещал себе.
Данло пожал плечами — эту привычку он приобрел после поступления в Ресу.
— Называй это как хочешь.
— Ты выполнишь свое обещание и вылечишь своих алалоев. А потом? Что будет с нами потом? Я слышала рассказы о женщинах, которые ждали пилотов из космоса.
— Ты имеешь в виду искривления времени?
— Я слышала о пилотах, которые стали старше на три года, в то время как их подруги состарились на тридцать.
— Это эйнштейновы нарушения. Случается, что искривления мультиплекса вызывают их.
— Замедленное время и сон-время ускоряют работу тела и мозга, верно? Ускоряют внутреннее время человека.
Он с улыбкой сжал ее руку.
— Я все забываю, как много ты знаешь о разных вещах.
— Не так уж много. Я не знаю, что значит быть замужем за пилотом — да и за любым другим мужчиной.
И Тамара заговорила о том, о чем раньше не хотела говорить. Они пили чай, ели кровошюды, и она рассказывала ему о своих мечтах, своих секретах и своих страхах, особенно о страхе, общем для всех куртизанок: состариться быстрее, чем это происходит у других людей. Поскольку куртизанки омолаживаются с возрастом каждые двадцать лет и поскольку этот процесс можно повторять всего три-четыре раза, с окончательной старостью они сталкиваются намного раньше остальных. Тамара боялась состариться и утратить свою красоту, но больше всего пугала ее мысль о том, что было бы с ней, если бы Общество не приняло ее в послушницы двенадцать лет назад.
— Если бы я не ушла из дома, то просто умерла бы, — говорила она. — Я выросла бы и стала такой же, как моя мать, и это убило бы мою душу. Я стала бы мертвой внутри, как все остальные.
Опустив раму окна и сняв кимоно, чтобы чувствовать себя удобнее, она стала рассказывать Данло о своей семье. Она происходила из большого астриерского рода, более или менее надолго осевшего в Городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
— А я люблю смотреть, как двигаешься ты, — сказала она, оторвав еще две дольки. — Так плавно — должно быть, оттого, что вырос вне цивилизации. Цивилизованные люди все точно из металла склепаны.
— Ты многих мужчин учила… умению двигаться?
— Я пыталась — но мужчины твоего Ордена такие зажатые.
— Не могу поверить, что ты не добилась успеха.
Она склонила голову с притворно-скромной улыбкой.
— Ну, таких, которые уж совсем не поддавались бы обучению, конечно, нет.
Данло вытер с подбородка каплю мандаринового сока.
— Тебе нравится учить людей, правда?
— Смотря кого.
— Мне иногда кажется, что ты и рингистам хотела бы преподать свое искусство.
— Ты думаешь, это было бы хорошо?
Данло съел еще дольку и отпил глоток чая. Мятный напиток, горячий и прохладный одновременно, подчеркивал кислинку мандарина и оживлял вкусовые бугорки на языке.
— Я много думал о том, почему Путь так интересует тебя — нас обоих. Ты как-то говорила, что хочешь пробуждать людей. Пробуждать наши клетки, чтобы мы жили, как настоящие люди. Но это как-то не совпадает с третьим столпом, правда?
— Что это за третий столп? Никак не могу запомнить.
— "Люди могут стать богами лишь в том случае, если они следуют по пути Рингесса", — процитировал Данло.
— Но не думаешь ли ты, что мы, прежде чем сделаться богами, должны стать настоящими людьми?
— Разве это важно — то, что я думаю?
— Очень даже важно.
— Тогда я скажу, что тебе, по-моему, стоит обучить рингистов своему искусству. Это ведь твое призвание, правда?
Кивнув, она взяла кровоплод и стала рассматривать его, словно алмаз, который собиралась огранить.
— Я еще в детстве хотела стать куртизанкой. Об этом, конечно, многие мечтают, и многие получают отказ, но я всегда чувствовала, что это мое призвание и что я буду очень несчастна, если меня не примут.
— Разве тебя могли не принять? — улыбнулся Данло. — Ты самая красивая из всех людей, которых я знаю.
Тамара залилась своим мелочным смехом, но тут же посерьезнела.
— Ты напрасно льстишь мне таким образом. Я всегда была чересчур тщеславна.
Это была правда, и Тамара ненавидела себя за это, хотя и пыталась относиться к этой своей черте с той же естественностью, что и ко всем остальным.
— Ты такая, какая ты есть, — сказал Данло.
— И тебе не слишком нравится то, чем я занимаюсь, верно?
— Это ограничивает наши общие возможности, — признался он.
— Ты опять о браке?
— Да, но брак — не главное. Главное — семья… настоящий союз.
— Это так важно для тебя?
— В конечном счете ничего важнее нет. — Он отвернулся и прижался лбом к холодному окну. — С самого прихода в Город я жил для себя. Мои планы, мои неудачи, мои мечты. В цивилизованном обществе очень многие так живут, даже академики и пилоты. Предполагается, что мы посвящаем себя Ордену, да? Мы сами жаждем этого посвящения. Пожертвовать часть себя чему-то большему, чем мы сами. Это идеал, но мало кто его достигает, мне кажется. Все говорят, что Орден мертв, и вот мы вступили на Путь, чтобы заполнить пустоту. Но ее нельзя заполнить, столпившись впритирку в соборе. Или становясь на колени и принимая от Бардо соленую воду. Для меня по крайней мере это невозможно. Я с радостью покинул бы Город навсегда, если бы не ты. Если бы не то, что мы могли бы сделать вместе. Называй это браком или союзом, как хочешь, но это было бы что-то великолепное. Благословенное. Это наше с тобой предназначение. Теперь я это вижу. Я очень долго был слеп. Когда мое племя погибло, я тоже умер — отчасти. Но мне даже не снилось, что такие, как ты, бывают. Наши ночи опять меня оживили, и я впервые за долгое время чувствую, что полностью здоров душевно.
Договорив, Данло поднял окно, чтобы впустить свежий воздух. Ночь была холодная и ясная, и лед на Зунде блестел при свете звезд, а над ним, как темные древние боги, высились горы.
Тамара подошла и опустилась на колени рядом с Данло. Ее глаза, вопреки серьезному выражению лица, сияли. Тронув его за руку, она сказала:
— Ты такой красивый и говоришь тоже красиво. Но честно ли это — говорить о браке, когда тебе запрещено жениться?
— Я пока еще кадет и не принимал пилотской присяги.
— Но скоро примешь, не так ли? Тебе не позволят жениться, а потом отправят в Экстр, и мы распрощаемся навсегда.
— Нет… не навсегда.
— Ты собираешься вернуться в Невернес?
— Как только смогу. Как только найду противочумное средство. Если оно существует.
— Понимаю. Ты должен исполнить то, что обещал себе.
Данло пожал плечами — эту привычку он приобрел после поступления в Ресу.
— Называй это как хочешь.
— Ты выполнишь свое обещание и вылечишь своих алалоев. А потом? Что будет с нами потом? Я слышала рассказы о женщинах, которые ждали пилотов из космоса.
— Ты имеешь в виду искривления времени?
— Я слышала о пилотах, которые стали старше на три года, в то время как их подруги состарились на тридцать.
— Это эйнштейновы нарушения. Случается, что искривления мультиплекса вызывают их.
— Замедленное время и сон-время ускоряют работу тела и мозга, верно? Ускоряют внутреннее время человека.
Он с улыбкой сжал ее руку.
— Я все забываю, как много ты знаешь о разных вещах.
— Не так уж много. Я не знаю, что значит быть замужем за пилотом — да и за любым другим мужчиной.
И Тамара заговорила о том, о чем раньше не хотела говорить. Они пили чай, ели кровошюды, и она рассказывала ему о своих мечтах, своих секретах и своих страхах, особенно о страхе, общем для всех куртизанок: состариться быстрее, чем это происходит у других людей. Поскольку куртизанки омолаживаются с возрастом каждые двадцать лет и поскольку этот процесс можно повторять всего три-четыре раза, с окончательной старостью они сталкиваются намного раньше остальных. Тамара боялась состариться и утратить свою красоту, но больше всего пугала ее мысль о том, что было бы с ней, если бы Общество не приняло ее в послушницы двенадцать лет назад.
— Если бы я не ушла из дома, то просто умерла бы, — говорила она. — Я выросла бы и стала такой же, как моя мать, и это убило бы мою душу. Я стала бы мертвой внутри, как все остальные.
Опустив раму окна и сняв кимоно, чтобы чувствовать себя удобнее, она стала рассказывать Данло о своей семье. Она происходила из большого астриерского рода, более или менее надолго осевшего в Городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205