— И думал, что всегда буду знать.
Хануман прижался лбом к черной сфере, звякнув алмазной шапочкой о кристалл, и опять ничего не сказал.
— Хану, Хану, и зачем я только пришел в этот безумный Город?
— Если бы ты не пришел в Невернес, — проронил наконец Хануман, — я замерз бы на площади Лави.
— Зачем вспоминать об этом сейчас?
— Потому что между нами стоит жизнь, и так будет всегда.
— Да… жизнь.
— А теперь между нами появилось еще кое-что. Этот путь богов, который мы с тобой видели яснее, чем кто-либо другой.
— Но Путь Рингесса… не мой путь.
— Не твой?
— Нет.
— Ты отрекаешься от той самой религии, которую сам помогал создавать?
— Я? Что же тогда сказать о вас с Бардо?
— Не будем забывать, что твое воспоминание вдохновило тысячи людей.
— Но я…
— Скоро их будут миллионы.
— Так много?
— А когда-нибудь миллионы миллионов. Ведь человеческому роду нет ни конца, ни края.
Данло медленно прошелся по комнате и сказал, взвешивая каждое слово:
— Путь… стал не таким, как был.
— Это естественно — все меняется.
— Но ведь новые рингисты практически покупают у Бардо свое членство!
— Ну и что же?
— То, что воспоминания купить нельзя.
— Возможно. Но если божки не пожертвуют чем-то дорогим для себя, например деньгами, они никогда не оценят привилегии быть рингистами.
— Привилегии? — выкрикнул Данло. — Я думал, что путь открыт для всех.
— Он и открыт. Просто для некоторых из нас он будет более славным, чем для других.
— Понятно.
Хануман сложил пальцы домиком у подбородка.
— Некоторых из нас в отличие от других выбрали для того, чтобы скопировать их воспоминания.
— И кто же эти избранные?
— Ты хочешь знать их имена?
— Да.
— Бардо, само собой. Ты, я, Томас Ран, Коления Мор.
— Кто еще?
— Еще, как тебе наверняка известно, я пригласил Тамару. Потом братьев Гур и еще семерых из калла-сообщества. Сурья тоже дала согласие…
— Сурья Дал?
— Она блестящая женщина, и ты это знаешь.
— Но она протестовала против калла-церемоний чуть ли не с самого начала. Мне кажется, память… внушает ей страх.
— Тем не менее она, похоже, вспомнила нечто важное.
— Неужели?
— Можешь сам рассудить, насколько правдиво ее воспоминание.
Данло посмотрел вверх. Окна в куполе потемнели и отражали слабый свет комнаты.
— Что это за воспоминание?
— Она вспомнила одну простую вещь, одну истину, которая может пригодиться любому, идущему по Пути: однажды бог явится среди людей и поведет нас навстречу нашей судьбе. Имя этого бога — Мэллори Рингесс.
— Она говорит, что вспомнила это?
— Разумеется.
— Но каким образом?
— Она говорит, что это заложено в наследственной памяти Эльдрии.
— Но Эльдрия покинула эту галактику пятьдесят тысяч лет назад. Откуда они могли знать имя… моего отца?
— Возможно, Эльдрия были величайшими скраерами всех времен, — улыбнулся Хануман. — И это память о будущем. Ты сам говорил, что в глубоком воспоминании времени не существует.
— Да, верно.
— Эльдрия, должно быть, вложили в геном человека всю свою память — и о прошлом, и о будущем. И она лежит, свернувшись, в наших хромосомах. Ты видел ее, и я тоже. Что такое Старшая Эдда, как не память богов?
Данло прошел мимо шкафов и столов и прислонился к одной из колонн. Высоко над головой ветер дребезжал железным переплетом окна и ледяной струйкой сочился вниз. Гранитная стена промерзла так, что обжигала холодом через камелайку и рубашку.
— Я думаю, что Старшая Эдда нечто большее, чем генетическая память, — сказал он. — Старшая Эдда — это нечто другое.
— Что другое?
— Единая Память, жизнь, которая мерцает во всем…
— Единая Память! Данло, ты, пожалуй, единственный истинно религиозный человек из всех, кого я знаю.
Чувствуя, как боль начинает пульсировать в голове, Данло потер глаза и виски.
— Что за ирония. Я думал, что покончил со всеми религиями.
Хануман подошел и стал прямо перед ним.
— Даже с рингизмом?
— С рингизмом в первую очередь. В нем для меня… больше нет радости.
— Нет радости? Для тебя, великого воспоминателя?
— В калла-церемонии нельзя обрести истинных воспоминаний. Она как яйцо талло, из которого высосали желток.
— Поэтому мы от нее и отказались.
— Поэтому ли, Хану?
— Этим вечером церемония пройдет уже по-другому.
— Да… еще одна церемония.
Хануман вдруг вскинул глаза вверх, как будто заметив кинжал, подвешенный над его головой.
— Если ты оставишь Путь, для тебя это будет трагедия.
— Но я должен.
— Ты уверен?
— Да.
— Когда ты успел принять это глупое решение?
Данло не хотел говорить, но гордость во весь голос кричала ему, что правда благословенна и должна быть сказана. И он ответил:
— Перед тем как прийти сюда, я не был уверен. Я еще не знал, как поступлю.
— А теперь знаешь?
— Да.
— И что же Данло Дикий намерен делать дальше? — Хануман смотрел ему прямо в глаза, но взгляд при этом оставался отсутствующим. — Цефик хочет знать.
Данло, прижимая ладонь к голове, сказал, что никогда больше не будет присутствовать на собраниях рингистов и каких-либо религиозных церемониях, но каждый вечер будет упражняться в мнемонике один, под руководством Томаса Рана.
Дни он будет посвящать математике, поскольку все еще намерен попасть во вторую экстрскую экспедицию и найти средство от страшной чумы, убившей его народ.
— Ты отчитался за все свое время, кроме ночей.
— Ты должен знать, где я провожу свои ночи. — Начав говорить правду, Данло уже не мог удержаться и рассказал Хануману о жемчужине и о своей помолвке с Тамарой.
Эта новость как будто совсем не удивила Ханумана. Он посмотрел на Данло с насмешкой и с жалостью.
— Она никогда за тебя не выйдет. Поверь мне, я этих шлюх знаю.
Оба застыли, не шевелясь. Молчание стало давящим и недобрым — казалось, ему не будет конца.
— Я пойду, — сказал наконец Данло. Давление в голове становилось мучительным, и когда он взглянул на дверь, острая боль стрельнула в глаз.
— Ну, вот ты и обиделся. Прости, я не хотел. Побудь еще.
Данло, не отвечая, потер шрам над глазом и пошел к двери.
— Ты не можешь предать своих друзей таким образом! — сказал Хануман.
Данло, словно от удара электрического тока, резко обернулся к нему и наставил на него палец.
— И это говоришь ты?
— Если ты бросишь Путь, то причинишь зло нам всем.
Данло сжал кулаки от гнева и досады.
— Во всяком случае, я прошу тебя никому не открывать наших секретов.
— Секрет есть секрет, — сказал Данло.
— Разумеется, но, пожалуйста, не говори ни с кем о Пути. И не рассказывай, что ушел от нас.
— Ты хочешь, чтобы я молчал?
— Разве это так трудно?
— Не трудно. Просто… неправильно.
Хануман бросил на него быстрый взгляд.
— Не позволяй своей любви к правде погубить все, что тебе дорого.
— Не понимаю, о чем ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Хануман прижался лбом к черной сфере, звякнув алмазной шапочкой о кристалл, и опять ничего не сказал.
— Хану, Хану, и зачем я только пришел в этот безумный Город?
— Если бы ты не пришел в Невернес, — проронил наконец Хануман, — я замерз бы на площади Лави.
— Зачем вспоминать об этом сейчас?
— Потому что между нами стоит жизнь, и так будет всегда.
— Да… жизнь.
— А теперь между нами появилось еще кое-что. Этот путь богов, который мы с тобой видели яснее, чем кто-либо другой.
— Но Путь Рингесса… не мой путь.
— Не твой?
— Нет.
— Ты отрекаешься от той самой религии, которую сам помогал создавать?
— Я? Что же тогда сказать о вас с Бардо?
— Не будем забывать, что твое воспоминание вдохновило тысячи людей.
— Но я…
— Скоро их будут миллионы.
— Так много?
— А когда-нибудь миллионы миллионов. Ведь человеческому роду нет ни конца, ни края.
Данло медленно прошелся по комнате и сказал, взвешивая каждое слово:
— Путь… стал не таким, как был.
— Это естественно — все меняется.
— Но ведь новые рингисты практически покупают у Бардо свое членство!
— Ну и что же?
— То, что воспоминания купить нельзя.
— Возможно. Но если божки не пожертвуют чем-то дорогим для себя, например деньгами, они никогда не оценят привилегии быть рингистами.
— Привилегии? — выкрикнул Данло. — Я думал, что путь открыт для всех.
— Он и открыт. Просто для некоторых из нас он будет более славным, чем для других.
— Понятно.
Хануман сложил пальцы домиком у подбородка.
— Некоторых из нас в отличие от других выбрали для того, чтобы скопировать их воспоминания.
— И кто же эти избранные?
— Ты хочешь знать их имена?
— Да.
— Бардо, само собой. Ты, я, Томас Ран, Коления Мор.
— Кто еще?
— Еще, как тебе наверняка известно, я пригласил Тамару. Потом братьев Гур и еще семерых из калла-сообщества. Сурья тоже дала согласие…
— Сурья Дал?
— Она блестящая женщина, и ты это знаешь.
— Но она протестовала против калла-церемоний чуть ли не с самого начала. Мне кажется, память… внушает ей страх.
— Тем не менее она, похоже, вспомнила нечто важное.
— Неужели?
— Можешь сам рассудить, насколько правдиво ее воспоминание.
Данло посмотрел вверх. Окна в куполе потемнели и отражали слабый свет комнаты.
— Что это за воспоминание?
— Она вспомнила одну простую вещь, одну истину, которая может пригодиться любому, идущему по Пути: однажды бог явится среди людей и поведет нас навстречу нашей судьбе. Имя этого бога — Мэллори Рингесс.
— Она говорит, что вспомнила это?
— Разумеется.
— Но каким образом?
— Она говорит, что это заложено в наследственной памяти Эльдрии.
— Но Эльдрия покинула эту галактику пятьдесят тысяч лет назад. Откуда они могли знать имя… моего отца?
— Возможно, Эльдрия были величайшими скраерами всех времен, — улыбнулся Хануман. — И это память о будущем. Ты сам говорил, что в глубоком воспоминании времени не существует.
— Да, верно.
— Эльдрия, должно быть, вложили в геном человека всю свою память — и о прошлом, и о будущем. И она лежит, свернувшись, в наших хромосомах. Ты видел ее, и я тоже. Что такое Старшая Эдда, как не память богов?
Данло прошел мимо шкафов и столов и прислонился к одной из колонн. Высоко над головой ветер дребезжал железным переплетом окна и ледяной струйкой сочился вниз. Гранитная стена промерзла так, что обжигала холодом через камелайку и рубашку.
— Я думаю, что Старшая Эдда нечто большее, чем генетическая память, — сказал он. — Старшая Эдда — это нечто другое.
— Что другое?
— Единая Память, жизнь, которая мерцает во всем…
— Единая Память! Данло, ты, пожалуй, единственный истинно религиозный человек из всех, кого я знаю.
Чувствуя, как боль начинает пульсировать в голове, Данло потер глаза и виски.
— Что за ирония. Я думал, что покончил со всеми религиями.
Хануман подошел и стал прямо перед ним.
— Даже с рингизмом?
— С рингизмом в первую очередь. В нем для меня… больше нет радости.
— Нет радости? Для тебя, великого воспоминателя?
— В калла-церемонии нельзя обрести истинных воспоминаний. Она как яйцо талло, из которого высосали желток.
— Поэтому мы от нее и отказались.
— Поэтому ли, Хану?
— Этим вечером церемония пройдет уже по-другому.
— Да… еще одна церемония.
Хануман вдруг вскинул глаза вверх, как будто заметив кинжал, подвешенный над его головой.
— Если ты оставишь Путь, для тебя это будет трагедия.
— Но я должен.
— Ты уверен?
— Да.
— Когда ты успел принять это глупое решение?
Данло не хотел говорить, но гордость во весь голос кричала ему, что правда благословенна и должна быть сказана. И он ответил:
— Перед тем как прийти сюда, я не был уверен. Я еще не знал, как поступлю.
— А теперь знаешь?
— Да.
— И что же Данло Дикий намерен делать дальше? — Хануман смотрел ему прямо в глаза, но взгляд при этом оставался отсутствующим. — Цефик хочет знать.
Данло, прижимая ладонь к голове, сказал, что никогда больше не будет присутствовать на собраниях рингистов и каких-либо религиозных церемониях, но каждый вечер будет упражняться в мнемонике один, под руководством Томаса Рана.
Дни он будет посвящать математике, поскольку все еще намерен попасть во вторую экстрскую экспедицию и найти средство от страшной чумы, убившей его народ.
— Ты отчитался за все свое время, кроме ночей.
— Ты должен знать, где я провожу свои ночи. — Начав говорить правду, Данло уже не мог удержаться и рассказал Хануману о жемчужине и о своей помолвке с Тамарой.
Эта новость как будто совсем не удивила Ханумана. Он посмотрел на Данло с насмешкой и с жалостью.
— Она никогда за тебя не выйдет. Поверь мне, я этих шлюх знаю.
Оба застыли, не шевелясь. Молчание стало давящим и недобрым — казалось, ему не будет конца.
— Я пойду, — сказал наконец Данло. Давление в голове становилось мучительным, и когда он взглянул на дверь, острая боль стрельнула в глаз.
— Ну, вот ты и обиделся. Прости, я не хотел. Побудь еще.
Данло, не отвечая, потер шрам над глазом и пошел к двери.
— Ты не можешь предать своих друзей таким образом! — сказал Хануман.
Данло, словно от удара электрического тока, резко обернулся к нему и наставил на него палец.
— И это говоришь ты?
— Если ты бросишь Путь, то причинишь зло нам всем.
Данло сжал кулаки от гнева и досады.
— Во всяком случае, я прошу тебя никому не открывать наших секретов.
— Секрет есть секрет, — сказал Данло.
— Разумеется, но, пожалуйста, не говори ни с кем о Пути. И не рассказывай, что ушел от нас.
— Ты хочешь, чтобы я молчал?
— Разве это так трудно?
— Не трудно. Просто… неправильно.
Хануман бросил на него быстрый взгляд.
— Не позволяй своей любви к правде погубить все, что тебе дорого.
— Не понимаю, о чем ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205