— И ты никогда не думала о том, чтобы заключить с ним контракт?
— Думала, — призналась она. — Куртизанка обязана думать о таких вещах, даже если они неосуществимы.
— Кто еще из мужчин в Городе так нуждается в твоем искусстве, как Хануман?
— Неужели ты совсем к нему не ревнуешь?
Данло с улыбкой покачал головой.
— Мой приемный отец еще в детстве учил меня, что ревность — это шайда. Она отравляет душу.
— Но Хануман мертв внутри. У него там только холод и пепел.
— Ты могла бы пробудить его. Сделать его снова живым, правда?
Тамара провела ногтем по краю своей чашки, следя за игрой света на темной поверхности кофе.
— Надо очень любить его, чтобы сказать такое.
— Я и люблю его… как брата.
— И так легко готов уступить меня?
— Когда алалойский охотник навещает другое племя, его жена часто остается дома. Он путешествует по льду один, много миль и много дней, и добирается до конца своего пути замерзший и голодный. И кто-то из его сородичей, случается, уступает ему свою жену на пару ночей. Чтобы согреть его внутри и утолить его голод.
— Но мы-то не алалои — я, во всяком случае.
— Это верно.
— И я не твоя, чтобы уступать меня кому-то.
— Даже у алалоев, — признался он, — женщина должна сама согласиться, иначе гость останется необогретым.
— Никогда бы не согласилась согревать Ханумана. Кого угодно, только не его.
Данло постучал по футляру, где сияло жемчужное ожерелье.
— Значит, ты отошлешь его подарок назад?
— Хотела бы. — Вздохнув, она провела рукой по волосам. — Только не так это просто.
— Ты не хочешь ранить его чувства?
— О, я думаю, его эмоциональные органы хорошо защищены.
— Нет… совсем не защищены.
— По правде говоря, я просто не рискую его обидеть. Он за мной ухаживает не только ради меня.
— Ради твоего Общества?
Она кивнула.
— Он и другим куртизанкам посылал подарки. Не такие роскошные, как это ожерелье, но тем не менее.
— Все это, наверно, здорово раздражает Бардо.
— Да, Бардо человек ревнивый.
— Нехорошо это — ссориться из-за женщин.
— Бардо по крайней мере не заблуждается на наш счет. Сестры говорят, что еще не встречали мужчину, который так любил бы женщин.
Данло улыбнулся, вспомнив слышанный им рассказ о том, как могучий Бардо переспал однажды с девятнадцатью женщинами за одну ночь.
— Ты предпочла бы, чтобы жемчуг послал тебе Бардо?
— Я предпочла бы вовсе не получать подарков, на которые не могу ответить. — Она вынула ожерелье из футляра, держа его на вытянутой руке, как дохлую змею. — К сожалению, вернуть его нельзя. Мать бы этого не одобрила.
— Мать — это глава вашего Общества?
Тамара снова кивнула.
— В этот период она никому из нас не позволит обидеть Бардо или Ханумана.
— Понятно. Мать знает толк в политике, да?
— Она самая мудрая женщина из всех, кого я знаю.
— Она наблюдает за нашей церковью, да? Наблюдает и ждет.
— А ты не столь уж наивен в таких вещах, как хочешь казаться.
— Нет, я мало что в этом смыслю. Знаю только, что у Бардо есть харизма и власть, зато у Ханумана воля сильнее. Невозможно предсказать, кто из них одержит верх.
— А ты бы как хотел?
Услышав этот простой вопрос, Данло встал и начал шагать по комнате.
— Сам не знаю. Не уверен, что кто-то из них способен сделать Путь Рингесса чем-то стоящим. Чем-то благословенным. Я не знаю человека, которому это под силу.
— Мы смогли бы, — тихо заметила Тамара.
— Это гордость в тебе говорит. — Данло сел рядом с ней и поцеловал ее в лоб. — И любовь.
— Неужели мы позволим мировоззрению Ханумана отмести в сторону все остальные?
Данло посмотрел на жемчуг в руке у Тамары — прекрасный, совершенный, лишенный всякого тепла, — и ему вспомнилась кукольная вселенная Ханумана, тоже страдающая избытком совершенства.
— Хануман смотрит на вещи по-своему, — сказал он, — мы по-своему.
— И должны придерживаться своего, пока еще возможно.
— Что ты имеешь в виду?
— Разве тебе не предлагали сделать запись своего воспоминания?
— Что ты говоришь? Как можно записать воспоминание?
— Значит, ты еще не слышал? Хануман обратился к некоторым из нас с просьбой скопировать наши воспоминания в компьютере, который он сконструировал.
Встревоженный Данло снова встал и принялся шагать взад-вперед, потирая лоб.
— Но воспоминания невозможно скопировать! С чего Хануман возомнил, что способен это сделать?
Тамара спрятала ожерелье Ханумана обратно в футляр, встала и положила руку на грудь Данло.
— Все знают, как трудно вспомнить Эдду. Многим божкам это так и не удалось, не говоря уж о том, чтобы заглянуть в Единую Память.
Данло смотрел в окно на серебристый лед Зунда, а Тамара рассказывала ему о плане Ханумана облегчить воспоминание Старшей Эдды. Три дня назад, сказала она, Хануман начал приглашать рингистов ближнего круга для записи их воспоминаний в компьютер. Он обещал записать все последовательно, как это делается при записи музыки на синтезатор. Затем он собирался отредактировать эти воспоминания и собрать их в то, что называл «базовым воспоминанием». Хануман утверждал, что каждый новый рингист, подключившись к компьютеру, сможет с полной ясностью вспомнить Старшую Эдду.
— Это очень плохо, — сказал Данло.
— Ты так думаешь?
— Да.
— Бардо с этим планом согласился.
Данло на миг закрыл лицо руками и уставился на вечернее небо, где всходили луны.
— Да, Бардо тоже боялся вспоминать Эдду, — сказал он наконец. — А ведь он — основатель новой религии; что, если кто-нибудь вспомнит истину, которую эта религия сочтет ложной? Что, если какой-нибудь провидец разглядит ложь… во всем, что Бардо выдает за правду?
— Но что такое правда, Данло?
— Я всю жизнь над этим думаю, — улыбнулся он.
— Чем бы она ни была, не кажется ли тебе, что нам следует скопировать наши воспоминания? Чтобы в базовую запись вошла наша правда?
— Так ли она правдива, наша правда?
— Думаю, что да. Ты пережил великое воспоминание, это всем известно, и так чудесно рассказал о нем, хотя и говоришь, что не умеешь выбирать нужные слова. Да и я видела много чудесного. Что такое Эдда, как не путь к полному пробуждению? Позволить энергии сознания поглотить нас атом за атомом, клетка за клеткой; в каждом из нас живет всесокрушающая сила, уничтожающая и создающая, создающая и уничтожающая, которая только и ждет, чтобы ей позволили родиться на свет. Если бы мы только могли вынести кровь и муки этих родов, нам явилось бы самое прекрасное, что есть во вселенной. Я готова умереть, лишь бы мое видение осуществилось.
Данло потер лоб и вздохнул.
— Так ты согласна записать свою память в компьютер Ханумана?
— А ты?
— Нет.
— Еще бы — ведь ты не страдаешь гордыней, как я. — Она отвернулась от него к морским камешкам на подоконнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205