Фравашийские отцы считают тлёнскую языковую семью самым совершенным из всех языков Старой Земли; из тлёнской грамматики они позаимствовали синтаксис, послуживший оправой для кристального фравашийского мировоззрения. Кое-кто утверждает, что мокша не менее трудна, чем сам фравашийский язык, но умный ученик обычно овладевает ею без проблем, как только избавляется он нескольких привычных понятий. Так, в мокше нет глагола «быть» в том смысле, что какая-то вещь может быть чем-то еще. Как говорят фраваши, «все есть, но ничто не есть что-то». Нельзя сказать на мокше: «Я — пилот». Можно сказать, например, так: «Я работаю пилотом», или «Я учился профессии пилота», или даже «Я пользуюсь привилегиями пилота», но заявить «я то-то и то-то» столь же немыслимо, как поведать: «Я — тарелка супа».
Сначала этот аспект мокши смущал Данло, поскольку он думал, что путь к здравомыслию заключается в том, чтобы видеть взаимосвязанность всех вещей. Он был знаком с санскритским уравнением «тат твам аси» — ты есть то. В каком-то смысле он действительно был тарелкой супа (и снегом, и камнем, и птицей с белыми перьями), был одним и тем же. Считая, что в санскритском изречении заключена глубочайшая мудрость, он спросил Старого Отца, почему мокша такого выражения не допускает.
— Ах-ха, — ответил тот, — дело тут не в мокше, а в естественных человеческих языках. Взять тот же санскрит. Есть ли в нем слово «ты»? Есть. А слово "я"? Есть, как ни печально. И вот язык, имея столь ядовитые понятия, вынужден прибегать к парадоксам, чтобы убрать из них яд. Ты есть то — мудро, не так ли? Красиво, сжато и глубоко — но это негодный способ для выражения вселенской истины. Есть ли способ лучше? Ох-хо, я учу тебя мокше. Если ты выучишь этот великолепный язык, правда будет звучать не в каком-то одном бессмертном изречении, но в каждой твоей фразе.
Данло тогда приналег на мокшу и вскоре обнаружил еще одну причину, по которой нельзя сказать «я — пилот». Мокша, похоже, целиком освободилась от владычества местоимений, в том числе и от самого ядовитого из них.
— Почему, ты думаешь, мокша подвергла изгнанию слово "я"? — спросил как-то Старый Отец. — Что это за "я", к которому человек так привязан? Вымысел чистой воды, величайшая фантасмагория. Можно ли подержать "я" в руках или попробовать на вкус? Можно ли дать ему определение или хотя бы увидеть его?"Что я такое?" — спрашивает человек. Гораздо уместнее было бы спросить: «Чем я не являюсь?» Сколько раз ты слышал: «Я сегодня не в себе» или: «Я не хотел этого говорить»? Ха-ха, вот я танцую — что же я такое? Движение и грация всего моего организма или просто ощущение себя, жмущееся в теле, словно нищий в холле роскошного отеля? Или "я" — это благородная, добрая, умная и сильная часть меня? Не одобряющая похотливую, эгоистичную и шальную часть? Кто я?"Я то-то и то-то", — говорит человек. Я в отчаянии, я буйствую, я не принимаю собственного отчаяния и буйства. Кто их не принимает? Я мальчик, я мужчина, я отец, охотник, герой, любовник, трус, пилот, асария и дурак. Которое из этих "я" ты — Данло Дикий? Где твое "я", которое меняется от настроения к настроению, с детства до самой старости? Есть ли в нем что-то, помимо памяти и любви к кушанью, которое ты называешь «носовым льдом»? Исчезает ли оно, когда ты спишь? Умножается ли вдвое в момент сексуального экстаза? Умирает ли вместе с тобой — или продолжает умножаться бесконечно? И как ты можешь об этом узнать? Все так: ты должен наблюдать за собой, чтобы не утратить свое "я". «Каким образом?» — спросишь ты. Ага! Если я наблюдаю за собой, которое "я" наблюдает за наблюдателем? Может ли глаз видеть сам себя? Как же тогда "я" может себя видеть? Сними кожицу с луковицы, и ты увидишь под ней другие слои. Поищи свое "я". Кто будет искать? Ты. О Данло, но кто будет искать тебя?
Постепенно Данло открыл, что мокша разделалась не только с местоимениями, но и со всем классом существительных.
Фраваши существительные ненавистны, как людям — болезни.
Старый Отец говорил, что существительные — это лингвистические морозильники, превращающие в лед текучую жидкую реальность. Используя существительные для обозначения и ограничения всех аспектов мира, легко принять символ за реальность, которую он представляет. В этом состоит вторая великая философская ошибка, которую фраваши обозначают как «малая майя».
Говоря на мокше, эту ошибку трудно совершить, так как функцию существительных там большей частью замещают глаголы, а также прихотливые вязанки прилагательных. Звезду, например, можно описать как «ярко-белая-продолжающая гореть», а сверхновую как «лучистая-великолепная-умирающая». Правила, ограничивающего выбор или количество определений, не существует, и можно создавать бесконечно длинные, точные (и красивые) концепции, нанизывая слова, как бусины на нить.
Фанатов мокши в их описании мира ограничивают только собственное восприятие и поэтическая одаренность. Говорят, что один из первых невернесских Старых Отцов изобрел в виде упражнения десять тысяч слов для обыкновенного снежного яблока. Но для того, чтобы хорошо говорить на мокше, не обязательно обладать фравашийским словесным мастерством.
В начале зимы, когда первый легкий снег припорошил улицы, Данло достаточно овладел языком, чтобы строить простые конструкции типа «Чена бокагеладесанга фарас», что значит примерно «эти честолюбивые-яркие-дикие-становящиеся пилотами».
Если бы Данло при его феноменальной памяти подольше задержался в доме Старого Отца, он мог бы стать специалистом по мокше, а не пилотом. Но пока он сочинял стихи о животных и развлекал Старого Отца, пытаясь описать алалойское сон-время, его яркая судьба уже приближалась к нему быстро и неотвратимо, как свет взорвавшейся звезды.
На девяносто третий день зимы, когда Данло стал думать на мокше, нарастил себе мускулы и загорел под теплым городским солнцем, Старый Отец позвал его к себе и сообщил, что его прошение в конце концов приняли.
— У меня для тебя хорошие новости. Бардо Справедливый не любит фраваши, но другие мастера и специалисты его чувств не разделяют. Николос Петросян, Главный Акашик, просто обожает фраваши, ох-хо. Он мой друг, и он уговорил мастера Бардо принять мое прошение. Это большое одолжение и мне, и тебе.
Данло, ничего не знавший о системе взаимных одолжений, сказал:
— Я хотел бы познакомиться с лордом Николосом — должно быть, он добрый человек.
— Да, но когда-нибудь, если ты выдержишь конкурс, тебе, возможно, придется отблагодарить его более существенным образом. Но пока что тебе достаточно просто принять участие в конкурсе. А чтобы участвовать в нем хоть с какой-то надеждой на победу, тебе нужно выучить основной язык.
— Но я учу его, почтенный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205