Но уж мы-то с тобой, конечно же, должны понимать все это… впрочем, равно как и друг друга.
Блейз ждал.
– Нет, – ответил Хэл. Потом несколько секунд помолчал и повторил:
– Нет.
– Да! – Блейз опустил глаза. – К сожалению, дела обстоят именно таким образом. Рано или поздно ты все равно ознакомишься с истинным положением вещей. Поэтому тебе лучше понять это сейчас, а не тогда, когда будет уже поздно.
Хэл отвел глаза и снова уставился в потолок.
– Все практические действия продиктованы суровой действительностью, – продолжал Блейз. – То, что делаем мы – те, кого называют Иные, – непосредственно связано с нашей сущностью и ситуацией, в которой мы оказались, а ситуация эта совершенно отлична от положения любого человеческого существа, поскольку именно от нас зависит, во что превратится наша жизнь – в ад или в рай. Одно из двух. Потому что никому из нас не избежать этого выбора. Если мы отказываемся от рая, то неминуемо попадем в ад.
– Я вам не верю. – Хэл снова взглянул на Блейза. – Совсем не обязательно будет именно так.
Наконец-то, подумал Блейз, он выказывает хоть слабые признаки неуверенности. Возможно, еще не все потеряно и его удастся убедить – выступая в роли умудренного опытом взрослого, наставляющего на путь истинный юнца.
– К сожалению, дитя мое, на то есть причины, и довольно веские. Несмотря на все наши способности, наше образование и взаимную поддержку, мы все равно остаемся такими же людьми, как и все остальные. Оставшись без друзей и без средств, мы будем голодать, как и все остальные люди. Наши кости так же ломаются, мы болеем так же, как и прочие смертные. И если нас убивают, то мы так же умираем. Следя за своим здоровьем, мы можем прожить на несколько лет дольше обычного человека, но не намного.
Он сделал паузу, рассчитывая хоть на какую-нибудь реакцию Хэла, которая подсказала бы ему, достигают ли его слова цели. Но Хэл по-прежнему лежал совершенно неподвижно, глядя на него своими серо-зелеными глазами.
Блейза прямо-таки распирало желание – просто неистовое – заставить этого человека понять. Но этот юноша либо не располагал достаточной информацией, либо просто не хотел его слушать. До сих пор Блейз делал основную ставку на то, что Хэл не из тех людей, кто не смог – или не захотел бы – понять. Поэтому он продолжал:
– Мы, как и все остальные люди, нуждаемся в любви, в дружбе с теми, кто думает так же, как мы, и способен говорить с нами на одном языке. Но если мы решим просто не обращать внимания на свою непохожесть на остальных и постараемся ничем не отличаться от окружающих нас людей, наше существование превратится в кошмар и, возможно – даже почти наверняка, – нам за всю жизнь не доведется встретить никого похожего на себя. Поэтому никто из нас не захотел подобной жизни, а каждый предпочел оставаться самим собой.
Он снова сделал паузу. И снова Хэл даже не пошевелился, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Но уж какие мы есть, – сказал Блейз, – такие мы есть и, как и все остальные люди, имеем полное моральное право извлекать максимум пользы из того, чем одарила нас судьба.
– За это заплатят миллионы людей, о которых вы говорили, – заметил Хэл.
– И какова цена? – Против воли Блейза голос его понизился, чтобы придать словам больше искренности. – Цена Иного, одного на миллион обычных людей, на плечи каждого отдельного человека ложится не таким уж тяжелым бременем. А если повернуть проблему? Подумай об Ином, который, ради того чтобы стать таким же, как все, обрекает себя на полное одиночество и страдания от людского невежества и предрассудков. В то же время его необыкновенные способности и сила дают возможность тем же людям, что шарахаются от него, пользоваться результатами его трудов. Разве это справедливо?
Блейз швырнул Хэлу этот вопрос как перчатку. Но Хэл так ничего и не ответил. Он не то чтобы отказывался слушать или воспринимать сентенции Блейза. Скорее просто ждал более веских доказательств.
Позиция взрослого, умудренного опытом человека. К тому времени как Блейзу стукнуло двадцать, он уже несколько лет жил в Экумени, с головой погрузившись в политику, что поистине была жизнью Данно, напряженно готовя себя для того будущего, которое он представлял пока еще не в подробностях, но, по крайней мере, в общих чертах. Хэл же юность провел в уединении поместья. Он покинул его, спасаясь бегством после гибели наставников, и потом заживо похоронил себя среди шахтеров на Коби – крошечном мирке, который мало что мог ему дать; затем сразу же оказался в почти столь же замкнутом и не отличающемся широтой взглядов окружении членов группы Рух Тамани.
И все же Хэл производил впечатление человека, повидавшего на своем веку гораздо больше, чем Блейз. Он слушал и взвешивал все, что говорил Блейз, но наверняка считал: доказательств все еще недостаточно. Впрочем, Блейзу ничего не оставалось, как продолжать убеждать его в своей правоте.
– Сколько было в истории человечества интеллектуальных гигантов, мужчин и женщин, двигавших вперед цивилизацию и в то же время отчаянно боровшихся за выживание в гуще мелких людишек, которые ненавидели и боялись их. Эти гиганты изо дня в день вынуждены были ходить съежившись, стараясь, чтобы не было заметно их непохожести на других, – из боязни вызвать страх у окружающей их толпы. Так уж повелось, что быть человеком, непохожим на других, крайне опасно. Оставался выбор: то ли позволить нести себя на плечах толпе, не особенно обременяя ее, то ли самому нести на могучих плечах толпу, спотыкаясь от почти непосильной тяжести. Так скажи мне, что же лучше?
При последних его словах взгляд Хэла прояснился. Блейза будто осенило. Возможно, образ съежившегося гиганта пронял-таки Хэла. И последовавший вопрос как будто подтверждал это:
– А зачем им ежиться? – спросил он.
– Зачем ежиться? – Блейз снисходительно улыбнулся, одновременно испытывая чувство облегчения. – А ты сам подумай. Тебе сколько лет?
– Двадцать.
– Уже двадцать… А когда ты начал взрослеть, неужели не ощущал чувства одиночества, оторванности от окружающих? Разве ты никогда не замечал, что тебе все чаще и чаще приходится брать на себя ответственность – принимать решения, причем не только за себя, но и за тех, кто рядом с тобой и не может принять решение сам? Незаметно, но неизбежно ты начинаешь руководить, делая то, что послужит на благо всем. Правда, понимаешь это только ты?
Он замолчал, ожидая ответа Хэла. Но поскольку тот молчал, Блейз продолжил:
– Думаю, ты представляешь, о чем я… Поначалу ты просто говоришь, что нужно сделать, поскольку не веришь – не хочешь поверить – в их полную беспомощность. Но люди, находящиеся под твоим руководством, и делают все правильно, они просто не в состоянии сами понять, что нужно делать и когда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
Блейз ждал.
– Нет, – ответил Хэл. Потом несколько секунд помолчал и повторил:
– Нет.
– Да! – Блейз опустил глаза. – К сожалению, дела обстоят именно таким образом. Рано или поздно ты все равно ознакомишься с истинным положением вещей. Поэтому тебе лучше понять это сейчас, а не тогда, когда будет уже поздно.
Хэл отвел глаза и снова уставился в потолок.
– Все практические действия продиктованы суровой действительностью, – продолжал Блейз. – То, что делаем мы – те, кого называют Иные, – непосредственно связано с нашей сущностью и ситуацией, в которой мы оказались, а ситуация эта совершенно отлична от положения любого человеческого существа, поскольку именно от нас зависит, во что превратится наша жизнь – в ад или в рай. Одно из двух. Потому что никому из нас не избежать этого выбора. Если мы отказываемся от рая, то неминуемо попадем в ад.
– Я вам не верю. – Хэл снова взглянул на Блейза. – Совсем не обязательно будет именно так.
Наконец-то, подумал Блейз, он выказывает хоть слабые признаки неуверенности. Возможно, еще не все потеряно и его удастся убедить – выступая в роли умудренного опытом взрослого, наставляющего на путь истинный юнца.
– К сожалению, дитя мое, на то есть причины, и довольно веские. Несмотря на все наши способности, наше образование и взаимную поддержку, мы все равно остаемся такими же людьми, как и все остальные. Оставшись без друзей и без средств, мы будем голодать, как и все остальные люди. Наши кости так же ломаются, мы болеем так же, как и прочие смертные. И если нас убивают, то мы так же умираем. Следя за своим здоровьем, мы можем прожить на несколько лет дольше обычного человека, но не намного.
Он сделал паузу, рассчитывая хоть на какую-нибудь реакцию Хэла, которая подсказала бы ему, достигают ли его слова цели. Но Хэл по-прежнему лежал совершенно неподвижно, глядя на него своими серо-зелеными глазами.
Блейза прямо-таки распирало желание – просто неистовое – заставить этого человека понять. Но этот юноша либо не располагал достаточной информацией, либо просто не хотел его слушать. До сих пор Блейз делал основную ставку на то, что Хэл не из тех людей, кто не смог – или не захотел бы – понять. Поэтому он продолжал:
– Мы, как и все остальные люди, нуждаемся в любви, в дружбе с теми, кто думает так же, как мы, и способен говорить с нами на одном языке. Но если мы решим просто не обращать внимания на свою непохожесть на остальных и постараемся ничем не отличаться от окружающих нас людей, наше существование превратится в кошмар и, возможно – даже почти наверняка, – нам за всю жизнь не доведется встретить никого похожего на себя. Поэтому никто из нас не захотел подобной жизни, а каждый предпочел оставаться самим собой.
Он снова сделал паузу. И снова Хэл даже не пошевелился, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Но уж какие мы есть, – сказал Блейз, – такие мы есть и, как и все остальные люди, имеем полное моральное право извлекать максимум пользы из того, чем одарила нас судьба.
– За это заплатят миллионы людей, о которых вы говорили, – заметил Хэл.
– И какова цена? – Против воли Блейза голос его понизился, чтобы придать словам больше искренности. – Цена Иного, одного на миллион обычных людей, на плечи каждого отдельного человека ложится не таким уж тяжелым бременем. А если повернуть проблему? Подумай об Ином, который, ради того чтобы стать таким же, как все, обрекает себя на полное одиночество и страдания от людского невежества и предрассудков. В то же время его необыкновенные способности и сила дают возможность тем же людям, что шарахаются от него, пользоваться результатами его трудов. Разве это справедливо?
Блейз швырнул Хэлу этот вопрос как перчатку. Но Хэл так ничего и не ответил. Он не то чтобы отказывался слушать или воспринимать сентенции Блейза. Скорее просто ждал более веских доказательств.
Позиция взрослого, умудренного опытом человека. К тому времени как Блейзу стукнуло двадцать, он уже несколько лет жил в Экумени, с головой погрузившись в политику, что поистине была жизнью Данно, напряженно готовя себя для того будущего, которое он представлял пока еще не в подробностях, но, по крайней мере, в общих чертах. Хэл же юность провел в уединении поместья. Он покинул его, спасаясь бегством после гибели наставников, и потом заживо похоронил себя среди шахтеров на Коби – крошечном мирке, который мало что мог ему дать; затем сразу же оказался в почти столь же замкнутом и не отличающемся широтой взглядов окружении членов группы Рух Тамани.
И все же Хэл производил впечатление человека, повидавшего на своем веку гораздо больше, чем Блейз. Он слушал и взвешивал все, что говорил Блейз, но наверняка считал: доказательств все еще недостаточно. Впрочем, Блейзу ничего не оставалось, как продолжать убеждать его в своей правоте.
– Сколько было в истории человечества интеллектуальных гигантов, мужчин и женщин, двигавших вперед цивилизацию и в то же время отчаянно боровшихся за выживание в гуще мелких людишек, которые ненавидели и боялись их. Эти гиганты изо дня в день вынуждены были ходить съежившись, стараясь, чтобы не было заметно их непохожести на других, – из боязни вызвать страх у окружающей их толпы. Так уж повелось, что быть человеком, непохожим на других, крайне опасно. Оставался выбор: то ли позволить нести себя на плечах толпе, не особенно обременяя ее, то ли самому нести на могучих плечах толпу, спотыкаясь от почти непосильной тяжести. Так скажи мне, что же лучше?
При последних его словах взгляд Хэла прояснился. Блейза будто осенило. Возможно, образ съежившегося гиганта пронял-таки Хэла. И последовавший вопрос как будто подтверждал это:
– А зачем им ежиться? – спросил он.
– Зачем ежиться? – Блейз снисходительно улыбнулся, одновременно испытывая чувство облегчения. – А ты сам подумай. Тебе сколько лет?
– Двадцать.
– Уже двадцать… А когда ты начал взрослеть, неужели не ощущал чувства одиночества, оторванности от окружающих? Разве ты никогда не замечал, что тебе все чаще и чаще приходится брать на себя ответственность – принимать решения, причем не только за себя, но и за тех, кто рядом с тобой и не может принять решение сам? Незаметно, но неизбежно ты начинаешь руководить, делая то, что послужит на благо всем. Правда, понимаешь это только ты?
Он замолчал, ожидая ответа Хэла. Но поскольку тот молчал, Блейз продолжил:
– Думаю, ты представляешь, о чем я… Поначалу ты просто говоришь, что нужно сделать, поскольку не веришь – не хочешь поверить – в их полную беспомощность. Но люди, находящиеся под твоим руководством, и делают все правильно, они просто не в состоянии сами понять, что нужно делать и когда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143