Крахмальников свернул листок, сунул в карман.
— А-а… — поняла корреспондентка, — и вы не знали.
Ну вот, теперь Крахмальников в свою папочку положил главный аргумент. И не мысленно. Этой бумажкой он Гуровина утрет.
— Я все выясню.
— Да-да, пожалуйста, Леонид Александрович. И скажите нам, может, стоит уже искать другую работу? Вон РТР нас зовет, — царапнула по больному Житкова.
— Никто из вас, никто — слышите? — не будет искать другую работу, — тихо проговорил Крахмальников.
— Господи, Леонид Александрович, как надоело это все — американские цветы на расейском навозе! — вплеснула руками Житкова. — Вы почему-то выхватываете из их культуры самое пошлое и самое дурное — вот это битье себя в грудь, этот надрыв… Ну кто вас спросит, увольнять нас или нет? Вы что, еще ничего не поняли?
— Я все понял, и очень давно. А ты почему не в Швеции? У нас Скандинавия голая, а там скоро саммиты пойдут.
— Потому что в бухгалтерии нет денег. Нас прикрывают, Леонид Александрович! Канал пускают с молотка. И нам завтра об этом объявят в разделе “разное”. Это вся студия знает. Для кого вы делаете удивленное лицо?!
— Прости, я с таким лицом живу всю жизнь, — слабо улыбнулся Крахмальников.
С Житковой он спал полгода назад. Правда, у них все быстро закончилось, но теперь она считает, что может себе позволить вот так с ним говорить. Правильно сказано: на работе не спи.
Житкова махнула рукой.
Крахмальников еще помялся на пороге — все, тянуть больше нечего, надо идти.
— Где Балашов? — спросил он.
— Я здесь, Леонид Александрович.
— Мюзикл сняли?
— Так точно.
— Вольно, Антон. Не в армии, слава богу. Ты сейчас свободен?
— Да.
— Поедешь сегодня в музей Метростроя. Я договорился. В два часа тебя там ждут.
Настроение у Антона Балашова резко ухудшилось. Только что ему звонили. Незнакомец на другом конце провода представился сотрудником ФСБ и предложил встретиться. Сообщил, что у него имеются уникальные видеоматериалы, касающиеся разоблачения махинаций губернатора одной из российских провинций. Губернатор был ставленником коммунистов.
— Звучит заманчиво, — сказал Балашов после некоторого раздумья. — Но почему вы обратились именно ко мне?
Конечно, Балашов давно мечтал о таком материале, который позволил бы ему утереть нос другим журналистам: в информационной службе он был мальчиком на побегушках, затычкой в любую прореху, пожарным по вызову. С другой стороны, Антон не спешил сразу соглашаться на встречу, так как небезосновательно опасался подвоха. Он вообще боялся неожиданных удач. Удач у него в жизни не было никогда.
— Так почему? — повторил он свой вопрос. Невидимый собеседник усмехнулся:
— Вы же не поверите, если я вам скажу, что считаю вас одним из самых способных тележурналистов и смотрю ваши репортажи с большим удовольствием, — ответил он. — Но это и в самом деле так. К тому же ваш канал ориентирован на демократическую публику, и этот материал для вас находка. Впрочем, не хотите — не надо. Извините, что побеспокоил.
— Постойте! — воскликнул Антон. — Я, конечно, не против, но, прежде чем согласиться на встречу, должен получить гарантии своей безопасности.
Мужчина расхохотался.
— Жаль, что я в вас ошибся, — сказал он. — Вы что, президент компании? Обладатель секретов? Бизнесмен? Или в своем журналистском творчестве задели чьи-то интересы? Никаких гарантий я вам давать не собираюсь. Обратился к вам, повторяю, только потому, что у вас неплохие репортажи, да и ваше лицо на экране мне импонирует…
Антон мельком взглянул в висевшее на стене зеркало. Ему многие говорили, что на экране он смотрится даже лучше, чем в жизни, обаятельней.
— Хорошо. Где и когда?
— Это другой разговор, — обрадовался мужчина. — Если вас устроит, в час дня. На “Новослободской”. У входа.
— А как я вас узнаю? — спросил Антон.
— Я вас узнаю. Жду. И повесил трубку.
"Новослободская”. Как раз к двум он успеет в музей.
А если не успеет? Отказаться? Нет, должен успеть. Это ж недолго: только взять материал — и свободен.
Питер
Денису показалось, что его разбудил удар тока. Когда-то в детстве он лез на даче в соседский сад и повис на проводе, к которому хозяин подвел сто двадцать семь вольт. Вот и сейчас он проснулся от похожего ощущения нестерпимой, крутящей мышцы тряски. Но на этот раз его трясло от холода.
Денис начал растирать окоченевшие руки и ноги, стукаясь при этом о гулкие стенки и дверцы шкафа.
"Вот так, наверно, чувствуют себя заживо похороненные, — подумал он. — Бедный Гоголь! Говорят, его тоже живым закопали”.
— Ты что, замерз? — спросила разбуженная его возней Наташа.
— С-с-мерр-тельно! — выбил зубами чечетку Денис.
— А мне тепло. Я придумала — давай поменяемся.
— Нельзя, т-ты же пр-р-ростужена.
— Тогда иди ко мне. Этот костюм такой огромный, что мы вдвоем поместимся, как в спальнике. Только я вылезу ненадолго, а ты облачайся.
— Зачем вылезешь? — не понял Денис.
— Все-то тебе объяснять надо, — смутилась девушка. — Я пока еще живая…
Денис зарылся в сохранившую ее тепло робу и сразу почувствовал, как стихает дрожь. Он блаженно растянулся, лежа на спине, и даже задремал ненадолго. Очнулся от прикосновения ее ног, просовываемых в расстегнутые брюки.
— Это еще что такое? — закричала Наташа. — Сними сейчас же свои ледяные трусы — я и так замерзла!
Он поколебался лишь мгновение, и через минуту они лежали на боку, крепко прижавшись друг к Другу. Двум парам ног было даже просторно в огромных штанинах, куртку Денис застегнул за спиной девушки, после чего ее руки оказались внутри, в тепле, а его — в почти негнущихся рукавах. Так он мог поправить подушку-валенок под головами и упереться в пол, чтоб изменить позу.
Постепенно тепло превратилось в жар, который стекал все ниже и ниже по его телу, ощущающему упругость девичьей груди, и собрался, наконец, в огненный столп там, в самом низу…
Все происходило в тишине. Лишь два раза она вскрикнула — в самом начале и в самом конце, когда последняя сладкая судорога чуть не оторвала пуговицы от сковавшей их грубой одежды.
— Я сделал тебе больно? — спросил он.
— Ничего. Сам говорил — до свадьбы заживет… Все было прекрасно. И совсем не так, как рассказывали девчонки.
С ума сойти! Так она была…
— Ты что, еще ни разу?
— Нет. А ты не понял?
— Да как-то знаешь…
— Вот видишь, выходит, зря хранила… Ты даже не почувствовал.
— Это не потому… — начал неловко оправдываться Денис. — Просто понимаешь… Я никогда не занимался этим в шкафу на двадцатиметровой глубине.
Они поболтали немного, Хованский развел в углу костерок, и они съели размоченный в “пепси-коле” хлеб. Потом снова залезли в свой “скафандр”, снова разговаривали и наконец заснули.
Денису приснилось, будто его голые пятки попали в костер, как когда-то в турпоходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71