Ехали долго и оказались в Марьине.
Балашов вылез из машины и следом за Комаровым вошел в дверь в торце здания, над которой красовалась табличка “Стоматологический кабинет”.
— Не бойтесь, — улыбнулся фээсбэшник, увидев недоумение на лице Антона. — Мы не к стоматологу. Просто у нас с ним вход один.
И действительно, пройдя мимо страдальцев, ожидающих своей очереди к протезисту, они спустились в полуподвал и оказались около массивной железной двери с деревянной обивкой. Комаров позвонил, охранник выглянул в глазок и загремел ключами.
— Ничего не поделаешь, — развел руками Василий Васильевич. — В наше время приходится быть бдительным.
Он завел Антона в одно из помещений, усадил на стул и велел подождать.
— Вообще-то у меня в два часа съемки в музее Метростроя.
— А… Это про Питер? Ничего, я недолго, — успокоил Комаров и вышел.
Балашов огляделся. В комнате, как и во всем офисе, был сделан евроремонт. Упакованные в стеклопакеты окна забраны массивными решетками. Под потолком тихо гудел кондиционер. Видимо, ремонт закончили совсем недавно, потому что всей мебели в помещении был только стул — тот самый, на котором сидел Антон.
Вскоре дверь бесшумно отворилась — ив комнате возникли двое мужчин. Один из них был типичным братаном: бритый затылок, спортивный костюм, массивный перстень на пальце. Зато второй отличался элегантностью и вкусом. Он был в очень дорогом костюме, безукоризненно на нем сидевшем, модном галстуке, стильных туфлях. Черная борода аккуратно подстрижена, волосы тщательно уложены. На курносом носу поблескивали небольшие круглые очки в золотой оправе.
— Здравствуйте. Так вы и есть знаменитый Балашов?
— Ну не такой уж и знаменитый, — заскромничал Антон, поднимаясь и протягивая мужчине руку, которую тот, однако, вроде как и не заметил. Журналист, оказавшийся в неловкой ситуации, сделал широкий жест:
— Очень у вас симпатично.
— Я не сомневался, что вам у нас понравится, — сказал элегантный мужчина. — Поэтому и вызвал вас сюда побеседовать.
Балашов вылупил глаза.
— Но… — растерянно проговорил он. — Василий Васильевич обещал мне.., уникальные материалы…
Его собеседник улыбнулся. Братан расхохотался в голос.
— Василий Васильич такой проказник! — заметил Элегантный (так окрестил его про себя Антон). — Вечно что-нибудь придумает!
У Антона от страха похолодели руки. Черт бы побрал это его любопытство и честолюбие! Куда он ввязался? Кто такой Комаров? Кто эти люди? Какого черта он здесь делает?
— Ну-ну, не надо нас бояться, — насмешливо произнес Элегантный, словно прочитал его мысли. — Мы мирные жители российской столицы. Зрители передач “Дайвер-ТВ” и почитатели вашего таланта. Что там, кстати, с этим поездом, есть что-нибудь новенькое?
— Что вы от меня хотите? — хриплым от волнения голосом спросил Балашов.
— Ровным счетом ничего, — сказал Элегантный, усаживаясь на стул и закидывая ногу на ногу. — ” Кроме… — Он достал из кармана пачку “Мальборо”, закурил, пустил дым в сторону стоящего в центре комнаты Балашова. — Кроме разве что ответа на один маленький вопрос. А вопрос этот касается вашего приятеля Александра Казанцева.
— У вас ошибочные данные, — Антон старался держать себя уверенно, но это плохо получалось. — Мы не приятели.
— Как? — удивился Элегантный. — Разве мне не правильно доложили? Какая жалость. Но уж то, что вы его доверенное лицо, — правда?
— Правда, — кивнул Балашов. — Но только… Элегантный перебил его:
— И то, что вчера вечером, например, встречались с ним в кафе на Манежной площади?..
— Вы следите за мной! — возмущенно воскликнул Балашов.
Бритоголовый опять расхохотался. На лице Элегантного не дрогнул ни один мускул.
— Много чести, — презрительно фыркнул он. — Нам нужен Казанцев. Где он?
— Не знаю, — честно признался Балашов, и тут же получил от братана такой мощный удар в челюсть, что свалился на пол.
Элегантный подождал, пока Антон поднимется на ноги и сотрет кровь с разбитой губы.
— Вы заставляете прибегать к несвойственным нам методам, — посетовал он, глядя на посеревшее лицо Антона. — Зря вы так. Мы могли бы договориться по-хорошему. Итак, где Казанцев?
— Правда не знаю, — чуть не заплакал Антон. Последовал новый удар. Балашов почувствовал, что у него выбиты передние зубы. Выплюнул их на руку вместе с кровью.
— Мы ведь не шутим, — вздохнул Элегантный. — Вчера вечером вы виделись с Казанцевым в кафе на Манежной площади, а потом он исчез. О чем вы беседовали?
— 0-а-ы, — промычал Балашов, мучаясь от боли.
— Пожалуйста, поразборчивее…
— Он… Аша…
— Саша? — догадался Элегантный. — Что же сказал Саша?
— Хоел.., уеха…
— Хотел уехать, так? Куда? Антон пожал плечами и испуганно покосился на своего мучителя, готового снова взяться за работу.
— Подумайте хорошенько, — посоветовал Элегантный, перехватив его взгляд.
— И… Мокы…
— Из Москвы, это понятно. Но в какую сторону?
— Не аю-ю…
На этот раз удар был таким сильным, что Антон не смог подняться с пола. Элегантный встал со стула, подошел, брезгливо дотронулся до хрипящего на полу Балашова носком стильной туфли и обернулся к напарнику:
— Пусть полежит здесь, оклемается. Попозже поговорим.
— А почему здесь? — недовольно произнес тот. — Весь пол в кровище будет, не отмыть потом. А если к обоям прислонится?
— Заставим переклеивать. — Элегантный перекачивался с пятки на носок, засунув руки в карманы безукоризненно отглаженных брюк. — Про сырые подвалы забудьте. Человек должен привыкать к человеческим условиям.
И оба вышли вон.
Балашов лежал на окровавленном и заблеванном полу, покрытом дорогой итальянской плиткой, и бессильно плакал. Слезы стекали на пол и смешивались с кровью. Болела голова, вывихнутая челюсть, то место, где еще сегодня утром были красивые ровные белые зубы, которыми он так гордился, болело все тело. Но к физическим страданиям примешивались страдания духовные — Антон чувствовал себя униженным, растоптанным и совершенно беспомощным.
И, черт побери, чуяло ведь его сердце, зря, ох и зря он связался с Казанцевым! Акции эти проклятые никому счастья не принесли. Ни Джейн, которую Балашов никогда, не видел, ни Сашке, ни ему, Антону. Порча лежит на этих паршивых бумагах, проклятье.
Москва
Раньше, когда совесть Крахмальникова не была отягощена сомнениями, он бы и мысли не допустил вот так прямо прийти к начальнику и заявить: уходи. Он сделал бы все чужими руками, долгой и запутанной интригой, терпеливой осадой. Но если бы ничего не получилось, он бы утерся, сказал себе: “Пока ты слабее” — и стал бы жить дальше легко и просто.
Теперь Крахмальников был раздавлен. Ему нечего было сказать коллегам. Он не мог войти в редакцию с видом победителя, потому что, переделывая себя на кухне на новый лад, разучился врать, но и не мог войти раздавленным, потому что был горд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71