Но это было редко.
И тут вдруг повернулось. Делали документальный фильм о МХАТе, мешали спектаклям и репетициям, актеры скрипели зубами, но главный сказал — пусть, и никто не мог перечить. Как-то подснимали перебивки и сняли Алину в курилке, где она взатяжку дымила папиросой. Она и не видела даже, что в кадре.
Потом документалисты исчезли. Полгода было спокойно в театре, и вот по телику показали этот фильм. Он, кажется, назывался “Главный театр страны”. Алина его не видела, но наутро проснулась знаменитой. Оказывается, ее лицо прошло, что называется, красной нитью через всю ленту. Получилось так, что она чуть ли не главная в главном театре.
На следующий день ее вызвал Ефремов, сказал, что будет репетировать “Чайку” и для нее там есть роль.
— Чайка? — язвительно спросила Алина, имея в виду убитую птицу.
— Да, — кивнул Ефремов. — Нина Заречная. А вечером позвонили с телевидения и предложили вести передачу “Дом и семья”.
— А это как, много времени занимает?
— Это занимает все время.
— Нет, что вы, я не могу, я в театре…
— Подумайте.
На читку “Чайки” Алина не пришла. Она отправилась на телевидение…
— Ну я готова. Идем? — окликнула она Казанцева.
— Идем, — вздохнул тот.
— Ты меня подбросишь?
— Аск.
— Впрочем, не надо, — спохватилась Алина, — я сама.
Она испугалась, что если Саша окажется на телевидении, то к президенту он сегодня не пойдет. И вообще никогда не пойдет.
— В десять я позвоню, не выключай мобильник, — предупредила она.
— Я сам позвоню.
— Не выключай, договорились? Саша снова шумно выдохнул:
— Договорились.
Питер
При входе в метро тяжелая стеклянная дверь-качалка больно ударила Дениса по ноге, и он понял, что сегодня “день уродов”. Есть такие дни в жизни каждого из нас, когда с самого утра все не так и все встречные кажутся, мягко говоря, некрасивыми.
Подтверждения этого печального открытия не заставили себя долго ждать. В очереди в кассу (дурак, поленился купить проездной вчера вечером без очереди!) перед Денисом оказался обладатель оттопыренных волосатых ушей и засаленной вязаной кепки. Мало того что от него попахивало смесью перегара и лука, так этот гаденыш ухитрился еще явственно испортить и без того отравленный миазмами воздух.
— Мужик, ты бы дышал через раз и не всеми дырками сразу, — саркастично сказал Денис.
Мужик даже не обернулся.
Ну вот! Теперь еще и у кассирши на лице обнаружилось созвездие каких-то бородавок. А ведь неделю назад, в “день симпатяг”, они показались ему оригинальными родинками, настоящими “изюминками”.
Денис ступил на ползущую вниз гусеницу эскалатора, готовясь к встрече с новыми проявлениями неудачного дня. Как убого одеты все в этот ранний час. Естественно! Ведь первыми поездами едут люди, не обремененные успехом, достатком и вкусом. Все эти “саут полы”, “гэпы” и “адидасы” на заспанных горожанах явно китайско-турецкого происхождения. Оттого-то одежда сидит мешковато и выглядит, словно “Волга” с мерседесовским значком на капоте.
Он попытался понять, что повергло его в пучину мизантропии.
Скорей всего, раннее вставание. Он не привык подниматься в такое время. Раньше Денис Хованский жил на Большом проспекте Васильевского острова и протирал штаны в неком “ящике” на Голодае, позволяя себе вставать за полчаса до начала рабочего дня и пешком успевая добраться до родной проходной к моменту появления в ней комиссии по опозданиям. Потом началась перестройка, “ящик”, работавший на казахские и украинские оборонные заводы, начал “рассыхаться”, и вскоре его тихо акционировали и превратили в оптовый склад тампаксов и памперсов. Денег от аренды хватало только руководству, и пришлось Денису выбирать новую стезю в жизни. Он немного покрутился в фирме, варившей двери и решетки, недолго почелночил в Польшу, все потерял, развелся с женой, разменял свою двухкомнатную на Васильевском и оказался в бетонной однокомнатной коробке на окраине нового микрорайона Северный.
И вот теперь Денис первым поездом ехал на новую работу — в отдел рукописных памятников в Пушкинском Доме, где он был реставратором книг и рукописей. Ему нужно отснять до прихода старшего реставратора несколько раритетных тисненых кожаных обложек, чтобы потом сделать с них копии для частной библиотеки одного “нового не очень русского”. Денис прощупал через мягкую стенку сумки пленки и фотоаппарат — не забыл ли?
Он успел вскочить в последний вагон. На сиденьях устроились около десятка пассажиров, сразу же удобно привалившихся головами к металлическим поручням около дверей, в надежде доспать. Но Денис не думал садиться. Он принципиально ездил в метро стоя, чтоб не испытывать затруднений при появлении пожилых дам — признать их возраст или обидеть невниманием всегда было для него мучительным выбором. Да и сидячий образ жизни требовал какого-то разнообразия хотя бы в дороге. У него было любимое положение в поездках — стоять, прислонившись к переходной двери спиной по ходу движения. Так можно было, не держась, читать книгу в “дни уродов” или время от времени поглядывать на попутчиков в “дни симпатяг”. Но сегодня его место оказалось занято — какая-то девица поставила к двери виолончель в футляре, придерживая его за ручку. Денис вздохнул и поплелся через весь вагон по скользкому после ночной уборки полу к противоположным дверям. В середине пути ему пришлось обойти безногого инвалида в голубом берете и камуфляжной куртке. Его везла на коляске, бесцеремонно наезжая на ноги пассажиров, одутловатая бабенка-прилипала, которая явно получала плату в конце дня исключительно натурой. Громкие призывы помочь воину-”афганцу” не встретили сочувствия — сострадание граждан дремало вместе с ними, — и попрошайки пристроились у дальнего выхода, чтоб перейти на остановке в следующий вагон.
"Ничего-то им и там не светит”, — подумал Денис.
Он отвернулся и стал смотреть сквозь процарапанную в краске дверного стекла дырочку на огни, убегающие в темноту тоннеля, словно его, Дениса, годы, и даже начал было считать их, когда они вдруг разом погасли, а сам он полетел спиной вперед сквозь темноту. Полет продолжился стремительным скольжением по влажному полу вагона и оборвался громким хрустом и каким-то звенящим стоном, после чего исчезло все…
Москва
Из упаковки снова пропала банка пива.
Володя досадливо пожал плечами. Ну надо, так надо, он вообще-то не против, хотя пиво это ему самому очень нравилось.
Давно, когда еще работал, он привез целую упаковку из Мексики. Двадцать пять литровых банок. Он просто влюбился в этот терпкий, горьковатый напиток именно там, в Мексике, хотя до этого пробовал и немецкое пиво, и чешское, и американское.
Вообще-то это раньше была его профессия — любить пиво:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
И тут вдруг повернулось. Делали документальный фильм о МХАТе, мешали спектаклям и репетициям, актеры скрипели зубами, но главный сказал — пусть, и никто не мог перечить. Как-то подснимали перебивки и сняли Алину в курилке, где она взатяжку дымила папиросой. Она и не видела даже, что в кадре.
Потом документалисты исчезли. Полгода было спокойно в театре, и вот по телику показали этот фильм. Он, кажется, назывался “Главный театр страны”. Алина его не видела, но наутро проснулась знаменитой. Оказывается, ее лицо прошло, что называется, красной нитью через всю ленту. Получилось так, что она чуть ли не главная в главном театре.
На следующий день ее вызвал Ефремов, сказал, что будет репетировать “Чайку” и для нее там есть роль.
— Чайка? — язвительно спросила Алина, имея в виду убитую птицу.
— Да, — кивнул Ефремов. — Нина Заречная. А вечером позвонили с телевидения и предложили вести передачу “Дом и семья”.
— А это как, много времени занимает?
— Это занимает все время.
— Нет, что вы, я не могу, я в театре…
— Подумайте.
На читку “Чайки” Алина не пришла. Она отправилась на телевидение…
— Ну я готова. Идем? — окликнула она Казанцева.
— Идем, — вздохнул тот.
— Ты меня подбросишь?
— Аск.
— Впрочем, не надо, — спохватилась Алина, — я сама.
Она испугалась, что если Саша окажется на телевидении, то к президенту он сегодня не пойдет. И вообще никогда не пойдет.
— В десять я позвоню, не выключай мобильник, — предупредила она.
— Я сам позвоню.
— Не выключай, договорились? Саша снова шумно выдохнул:
— Договорились.
Питер
При входе в метро тяжелая стеклянная дверь-качалка больно ударила Дениса по ноге, и он понял, что сегодня “день уродов”. Есть такие дни в жизни каждого из нас, когда с самого утра все не так и все встречные кажутся, мягко говоря, некрасивыми.
Подтверждения этого печального открытия не заставили себя долго ждать. В очереди в кассу (дурак, поленился купить проездной вчера вечером без очереди!) перед Денисом оказался обладатель оттопыренных волосатых ушей и засаленной вязаной кепки. Мало того что от него попахивало смесью перегара и лука, так этот гаденыш ухитрился еще явственно испортить и без того отравленный миазмами воздух.
— Мужик, ты бы дышал через раз и не всеми дырками сразу, — саркастично сказал Денис.
Мужик даже не обернулся.
Ну вот! Теперь еще и у кассирши на лице обнаружилось созвездие каких-то бородавок. А ведь неделю назад, в “день симпатяг”, они показались ему оригинальными родинками, настоящими “изюминками”.
Денис ступил на ползущую вниз гусеницу эскалатора, готовясь к встрече с новыми проявлениями неудачного дня. Как убого одеты все в этот ранний час. Естественно! Ведь первыми поездами едут люди, не обремененные успехом, достатком и вкусом. Все эти “саут полы”, “гэпы” и “адидасы” на заспанных горожанах явно китайско-турецкого происхождения. Оттого-то одежда сидит мешковато и выглядит, словно “Волга” с мерседесовским значком на капоте.
Он попытался понять, что повергло его в пучину мизантропии.
Скорей всего, раннее вставание. Он не привык подниматься в такое время. Раньше Денис Хованский жил на Большом проспекте Васильевского острова и протирал штаны в неком “ящике” на Голодае, позволяя себе вставать за полчаса до начала рабочего дня и пешком успевая добраться до родной проходной к моменту появления в ней комиссии по опозданиям. Потом началась перестройка, “ящик”, работавший на казахские и украинские оборонные заводы, начал “рассыхаться”, и вскоре его тихо акционировали и превратили в оптовый склад тампаксов и памперсов. Денег от аренды хватало только руководству, и пришлось Денису выбирать новую стезю в жизни. Он немного покрутился в фирме, варившей двери и решетки, недолго почелночил в Польшу, все потерял, развелся с женой, разменял свою двухкомнатную на Васильевском и оказался в бетонной однокомнатной коробке на окраине нового микрорайона Северный.
И вот теперь Денис первым поездом ехал на новую работу — в отдел рукописных памятников в Пушкинском Доме, где он был реставратором книг и рукописей. Ему нужно отснять до прихода старшего реставратора несколько раритетных тисненых кожаных обложек, чтобы потом сделать с них копии для частной библиотеки одного “нового не очень русского”. Денис прощупал через мягкую стенку сумки пленки и фотоаппарат — не забыл ли?
Он успел вскочить в последний вагон. На сиденьях устроились около десятка пассажиров, сразу же удобно привалившихся головами к металлическим поручням около дверей, в надежде доспать. Но Денис не думал садиться. Он принципиально ездил в метро стоя, чтоб не испытывать затруднений при появлении пожилых дам — признать их возраст или обидеть невниманием всегда было для него мучительным выбором. Да и сидячий образ жизни требовал какого-то разнообразия хотя бы в дороге. У него было любимое положение в поездках — стоять, прислонившись к переходной двери спиной по ходу движения. Так можно было, не держась, читать книгу в “дни уродов” или время от времени поглядывать на попутчиков в “дни симпатяг”. Но сегодня его место оказалось занято — какая-то девица поставила к двери виолончель в футляре, придерживая его за ручку. Денис вздохнул и поплелся через весь вагон по скользкому после ночной уборки полу к противоположным дверям. В середине пути ему пришлось обойти безногого инвалида в голубом берете и камуфляжной куртке. Его везла на коляске, бесцеремонно наезжая на ноги пассажиров, одутловатая бабенка-прилипала, которая явно получала плату в конце дня исключительно натурой. Громкие призывы помочь воину-”афганцу” не встретили сочувствия — сострадание граждан дремало вместе с ними, — и попрошайки пристроились у дальнего выхода, чтоб перейти на остановке в следующий вагон.
"Ничего-то им и там не светит”, — подумал Денис.
Он отвернулся и стал смотреть сквозь процарапанную в краске дверного стекла дырочку на огни, убегающие в темноту тоннеля, словно его, Дениса, годы, и даже начал было считать их, когда они вдруг разом погасли, а сам он полетел спиной вперед сквозь темноту. Полет продолжился стремительным скольжением по влажному полу вагона и оборвался громким хрустом и каким-то звенящим стоном, после чего исчезло все…
Москва
Из упаковки снова пропала банка пива.
Володя досадливо пожал плечами. Ну надо, так надо, он вообще-то не против, хотя пиво это ему самому очень нравилось.
Давно, когда еще работал, он привез целую упаковку из Мексики. Двадцать пять литровых банок. Он просто влюбился в этот терпкий, горьковатый напиток именно там, в Мексике, хотя до этого пробовал и немецкое пиво, и чешское, и американское.
Вообще-то это раньше была его профессия — любить пиво:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71