Анрик: Я люблю чай из простого стакана с подстаканником. Подстаканника у тебя нет?
Аля: Да нет. У матери где-то есть…
Анрик (очень расстраиваясь каждый раз, что нет подстаканника): Это нас армия приучила. А знаешь, к чему она нас еще приучила? (Восторженно.) Нас, мальчишек еще тогда?
Аля: Ну, к чему?
Анрик: К подсолнечному маслу! Я, знаешь, как ел, и теперь так есть люблю! В суп обязательно подливаю масло и в кашу гречневую. С ним мне все вкусно. Хочешь, попробуй. Даже обязательно попробуй.
Аля морщится.
Анрик: А-а-а-а, вот так-то, деточка! (С превосходством. Смотрит очень внимательно, заварился ли чай. Нет, еще недостаточно хорошо, это можно прочитать по лицу Анрика. Он захлопывает крышку и деловито спрашивает): А варенье какое-нибудь, хозяйка, дашь?
Аля: Дам.
Анрик: А-а-а-а-а! (Очень довольный.) Я люблю чай крепкий, только что заваренный. Ты что себе чашку не поставила? Ставь!
Аля: Да я не пью, это ты пьешь, а я не люблю.
Анрик: А где мамаша? Тогда я с мамашей попью, зови ее сюда! Эй, небось опять бока пролеживает!
Аля: Не надо ее звать.
Анрик (наливая с наслаждением заварку, втягивая носом ее запах): Опять что-то? Надо с ней побеседовать! (С неослабеваемой энергией реагирует на все.)
Аля: Мне тут ее подруга звонила из другого города и начинает вдруг отчитывать меня. Как вы себя ведете со своей мамой, вы ее довели, она мне письмо написала, пожаловалась. Все письмо пропитано слезами, что ей жизнь не мила и что она хочет повеситься.
Анрик испуганно смотрит на нее.
Аля (уже распаляясь): Ты представляешь мое состояние? А я об этом даже ничего не знаю. Хоть бы она это как-то выразила, а то такая довольная ходит, а на меня пишет… Нет, я не понимаю. Я ведь и не подозреваю!
Анрик (задумываясь): Нет, она этого не сделает. Она очень жизнелюбивая женщина. (Он трясет руками и плечами, показывая, какая она женщина.) Я бы с ней вообще после этого не разговаривал.
Она сидит некоторое время молча. Анрик занят: он маленькими глотками отпивает, как дегустатор, чай и устало улыбается. Аля сидит у окна и рисует себе что-то шариковой ручкой на ладони. В доме очень тихо.
Анрик (наливая из чайника последние капли в чашку): А что твой доклад?
Аля (испуганно вздрагивает, видно, что это для нее больная тема. Она начинает беспокоиться, торопливо объяснять): Надо, надо писать. Надо сесть. Только зачем мне поручили? Я докладывать не могу, мне просто плохо становится. Ладно, не напоминай, надо, надо.
Анрик: Ладно, тогда вот что (он тянется к своей сумке, достает оттуда кулек, из него – брюки. Разворачивает прямо над столом и начинает рассказывать), вот они мне уже жмут страшно. Я понял, что вот тут, в поясе, надо надставить. Вот, гляди, пожалуйста, не отвлекайся, вот тут надставить. Я принес нужный кусочек материала, и ты вот тут расшей и прострочи. Я тут долго разбирался, и ты, как женщина шьющая, должна разобраться. Первое, тут отрезать…
Анрик уходит. Мертво в квартире. Аля, не зажигая света, подходит к двери матери. Прислушивается, но там – ничего. Непонятно. Она открывает дверь и всматривается в темноту. Шторы в комнате не закрыты, из окон несет сквозняком.
Потом она различает, что мать смотрит на нее почти в упор со своей «панцирной» кровати и молчит. Аля недоуменно пожимает плечами и говорит первое попавшееся:
– Ты жива тут?
– Жива, жива, – отвечает мама. При этих словах кровать под ней покачивается и скрипит.
– Ага. А то… тихо, – и Аля закрывает дверь.
Она идет к себе. Зажигает верхний свет. На столе посреди комнаты стоит швейная машинка. Разложены какие-то недошитые вещи. Стулья и тумбочка – все со стопками сложенных платьев, тетрадок, журналов.
Аля слышит, как пищат полы в коридоре. К ней заглядывает мать как ни в чем не бывало. Ее лицо оживленно, ей очень любопытно, чем занимается Аля. Аля понимает это и тут же оскорбляется. Мать стоит и не решается даже войти, но все поглядывает с робкой улыбкой примирения.
– Мама, – слабо говорит Аля, – что ты?
– Да я хотела спросить, можно у тебя взять твое молоко? Аля не понимает, то ли это какая-то полуигра, то ли все, что говорит ей мать, надо расценивать как сложившиеся отношения.
– Зачем ты спрашиваешь? – еще тише говорит она, но даже не может поймать взгляда матери, та уже что-то рассматривает на стуле. – Бери, конечно.
Они вместе выходят из комнаты. Мама уходит явно неохотно.
– Ты что, не хочешь уходить? – наивно спрашивает Аля. – Что ты хочешь посмотреть?
– Я? – Та снисходительно и хитро смотрит на нее. – Я уже все посмотрела, – расценивая это как свой успех, отвечает она. – Ты опять ничего не сделала, все так же на прежних местах.
– Я еще успею. Мне некогда, я потом сделаю. И отстань от меня, пожалуйста!
Аля закрывается в ванной комнате. Здесь тепло, течет вода, шумит, ярко-желто светит лампа. Аля принесла с собой настольные часы, бутерброд, воду в стакане и книжку, уже всю нечитанную много раз, раздувшуюся и покореженную от воды. Она ложится с ней в полную ванну, загораживается занавеской и начинает читать.
Она долго листает книгу. Не может решить, откуда начать. Наконец она останавливается где-то на середине.
Вдруг кто-то начинает трясти дверь снаружи. Аля вздрагивает, половина книжки опускается в воду. Эта ее неловкость проклятая, она даже не знает, куда ее положить, так как табуретка заставлена стаканом, часами и тарелкой с объедками. Ведь ей было так хорошо здесь, и тут раздается громкий панический голос мамы:
– Аля, Аля! – Мощные рывки за ручку так, что образуется щель туда, в черноту, в квартиру.
– Что? – спрашивает Аля. Старуха, удивляясь ее спокойствию и кротости, кричит: – Открой, тебе звонят!
Действительно, им звонили очень редко. Аля вышла и больным голосом спросила:
– Алле?
– Алле, – слабо отозвались на том конце. И молчание.
– Алле. – Аля села на стул, прижимая к мокрым волосам трубку.
– Алле, Аля? – Очень ровный, невыразительный голос этот нельзя было спутать ни с каким другим.
– Лена, это я.
– А, – с длиннейшими паузами проговорили там. – Здравствуй. Это я, Лена. – И опять молчит. С ней нельзя было разговаривать, не задавая никаких вопросов. Она просто молчала и дышала в трубку, как будто отключаясь и вообще ничего не думая. Но за этим ее молчанием стояли страннейшие и интереснейшие мысли и нерассказанные истории.
– Ну, что, – четко выговаривая каждое слово, начала Аля, зарядившись терпением, – как ты живешь? – Аля краем глаза видела, как мать, сокрушенно качая головой, заходит в ванную, пока ее нет. Она отмахивается от пара, наполнившего комнату, и вскрикивает, вынимая из раковины книжку…
– Странно, что никто друг другу уже не радуется, – заметила Лена глухим нерадостным голосом.
Аля задумалась над ее словами. Потом она опустила голову и вежливо ответила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108