Он схватил ее, крепко сжал, всматриваясь в ладонь, как в лицо, тонущее в полумраке комнаты.
– Плохо видно, – заскрипел он стулом.
– Ну? Что там? – не вытерпела Аля.
– Слушайте, – сказал старик страдальчески, – вам действительно себя надо беречь…
– Беречь? – нервно вскрикнула Аля и испуганно отдернула руку. – Зачем?
– Ну, у вас действительно что-то с сосудами… – туманно пояснил он, видя, какое действие производит он своими словами. Он опять потянулся за ее рукой, взял и заговорил как по написанному: – Ну вот, у вас на руке написано, что нервы ваши на пределе. А этот ваш предел может дойти до бесконечности, то есть до трагического. Вас нужно беречь. Вы хорошо спите?
– Да, – покорно ответила Аля.
– Засыпаете быстро?
– Да…
– Вот это-то вам и надо беречь в своей жизни; спокойствие, спокойствие, спокойствие… Вот вы мне ничего не говорите, а ведь на вашей руке написано, что у вас какое-то страшное потрясение.
– Нет никакого потрясения, – сказала Аля, но по ее лицу было понятно, что она обманывает.
– Зря вы не говорите, – сказал старик.
– Ну, а что там еще написано? Сколько продлится моя жизнь? – задала дежурный вопрос Аля.
– Это я вам не буду говорить, – уже совсем напугал ее гадатель.
Аля побледнела, а он и не заметил этого, как будто это был принцип его гаданий – чего-то недоговаривать. Он все вертел ее худую руку, добавляя:
– Ну, вот у вас самая средняя линия жизни. Все среднее… – как бы про себя бубнил он, не находя ничего интересного, – но и это неплохо. – Он поднял на нее глаза.
Она отобрала у него руку. Он спохватился и заговорил, откидываясь на стуле:
– Вот я вам должен говорить комплимент, а я вам сказал правду.
– И что, – с надеждой спросила Аля, – все это сходится? Я что, мало буду жить, и вот вы промолчали об этом?
Старик не понимал таких «детских» вопросов, он рассуждал как-то не по-человечески, не жалостливо, а по-научному. Он думал, что он вправе ответить так:
– Более того, это все всегда сходится, это так и есть! – И он налил в рюмки вина. – Ваш тост!
Аля очень хотела ему сказать: «Дурак». Вид у нее был совершенно беззащитный. Она подняла рюмку прямо к лицу старика и сказала;
– За то, чтобы все, что вы тут мне сказали, оказалось ерундой!
– Ага, – отреагировал старик.
Аля стала подниматься, старик тоже поднялся и суетливо заговорил:
– Щечку, щечку вашу, – и стал тянуться к ней лицом, чтобы поцеловать. – Щечку, щечку. – Аля вдруг схватилась рукой за его лицо, чтобы остановить.
– Вы что, пристаете? Да? – спросила она с отвращением, оглядывая линию морщин у его рта.
Она молча одевалась. Старик тоже стал одеваться: он снял с плечиков вешалки белый коротенький плащ, шурша, влез в него.
Аля и старик вышли на улицу, и она побежала от него, даже не прощаясь. Но, кажется, старик был этим доволен. Руки опустил в карманы.
Некрасивым бегом отдалившись метров на двадцать, Аля прижала руку к груди, так страшно болело.
В этот вечер Аля не выдержала и сама позвонила сыну.
Он долго не подходил к телефону. Сначала подняла трубку его девушка. Аля бросила трубку. Походила. Еще раз набрала номер. Подошел ее родной сын. Она сразу узнала его.
– Это твоя мама, – сказала она, улыбаясь. – Я так соскучилась по тебе, правда.
Она замерла, ожидая, что он ответит. Он закричал:
– Ну-у-у! Мама! Я тоже!
– Наверно, плохо там тебе без меня. Никто о тебе не заботится…
– Мама! Приходи к нам в гости.
– Нет… Я не могу, это же ее квартира?
– Ну хочешь, ее там не будет, просто придешь, посмотришь, как мы живем.
Аля молчит, колеблется. Ей очень хочется увидеть сына. Сын это понимает и начинает уговаривать:
– Ну правда, давай, посмотришь… Во сколько?
– Давай в пять часов. Я поеду после работы…
После работы она в метро бежит с большой сумкой. Она очень торопится и боится опоздать. У нее приветливое, радостное лицо. Она не обращает внимания на тех, кто толкает ее, не уступает дорогу.
Она прибегает ровно в пять и стоит под электронными часами. Она беспокойно и радостно смотрит по сторонам, готовясь тут же увидеть сына. Она перекладывает из руки в руку тяжелую сумку, потом догадывается поставить ее на пол.
Сердце у нее тарахтит. Она вглядывается в народ, который ползет в метро лавиной, из дверей на нее дует ветер. Она пожимает худыми плечами. Она уже в полной растерянности.
Так проходит полчаса. Часы показывают 5:30. Тут она видит сына. Он делает радостное лицо, но она не улыбается ему в ответ.
– Я… – говорит она, перебивая его, – я так! Готовилась к сегодняшнему дню! Я собрала тебе… вам, еды. Я бежала. Я носилась с этой сумкой, а ты, значит, позвал просто так, то есть ты не ждал. – Она отдает ему в руки сумку. Она просто готова заплакать. Сын не знает, как отвечать. Она отворачивается и уходит.
Он как бы заново видит ее после долгой паузы, какая она у него – в старом уже, коротком черном пальто, в вечных сапогах на толстом каблуке, ее худые локти, белое лицо и острый подбородок в профиль…
Дома под лампой он начинает разбирать сумку, что она передала ему. Все у нее аккуратно завернуто, видно, она подумала, что, как и куда положить. Всего передала немного: несколько яблок, несколько пирожных…
ЧАСТЬ 5
Смерть Миши и самые светлые моменты в жизни Али, связанные с ним
Был один вечерний звонок. Аля подбежала, взяла трубку и сразу же начала плакать, и мать тут же вышла и стала смотреть на нее. В первое мгновение Аля не могла сообразить вообще ничего, а потом она повернулась спиной и стала сухо переспрашивать: «Как туда проехать? Как-как?» – и она стала быстро записывать на бумажке. А когда она, вздыхая, повесила трубку, мать, преграждая ей путь, паническим голосом закричала: «Кто умер!» Аля вздрогнула от такой проницательности матери, тут же прониклась к ней еще смутной неприязнью. Но, стараясь держать в такой горестный момент и вести себя примерно, кротко ответила: «Миша… ты, наверное, поняла, умер Миша».
– Ах, – жалобно вскрикнула старушка и схватилась за шею, и, глядя на нее, у Али опять полились слезы, но матери хотелось подробностей.
– Когда? – Мать безжалостно повела себя; она не желала оставлять ее одну, не узнав подробностей.
«Как она может идти за мной?» – мелькнуло у Али, и ей даже показалось, что мать чуть ли не ломает дверь, которую она прикрыла за собой.
– Эгоистка, – сказала мать, проникая за ней в комнату, – я ведь тоже хочу знать.
– А зачем тебе знать? – спросила Аля. Мать отшатнулась от нее, как настоящая актриса на сцене, и Аля узнала этот ее прием.
Они постояли молча, и, конечно, мать, как бы забывая обиды, начала первой:
– Это кто тебе позвонил, это его брат? Да? – И она, увидев, что Аля кивает, произнесла запальчиво: – Ах, какой хороший человек, какой хороший человек!.. Не забыл про нас.
– Да… – сказала Аля и покраснела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Плохо видно, – заскрипел он стулом.
– Ну? Что там? – не вытерпела Аля.
– Слушайте, – сказал старик страдальчески, – вам действительно себя надо беречь…
– Беречь? – нервно вскрикнула Аля и испуганно отдернула руку. – Зачем?
– Ну, у вас действительно что-то с сосудами… – туманно пояснил он, видя, какое действие производит он своими словами. Он опять потянулся за ее рукой, взял и заговорил как по написанному: – Ну вот, у вас на руке написано, что нервы ваши на пределе. А этот ваш предел может дойти до бесконечности, то есть до трагического. Вас нужно беречь. Вы хорошо спите?
– Да, – покорно ответила Аля.
– Засыпаете быстро?
– Да…
– Вот это-то вам и надо беречь в своей жизни; спокойствие, спокойствие, спокойствие… Вот вы мне ничего не говорите, а ведь на вашей руке написано, что у вас какое-то страшное потрясение.
– Нет никакого потрясения, – сказала Аля, но по ее лицу было понятно, что она обманывает.
– Зря вы не говорите, – сказал старик.
– Ну, а что там еще написано? Сколько продлится моя жизнь? – задала дежурный вопрос Аля.
– Это я вам не буду говорить, – уже совсем напугал ее гадатель.
Аля побледнела, а он и не заметил этого, как будто это был принцип его гаданий – чего-то недоговаривать. Он все вертел ее худую руку, добавляя:
– Ну, вот у вас самая средняя линия жизни. Все среднее… – как бы про себя бубнил он, не находя ничего интересного, – но и это неплохо. – Он поднял на нее глаза.
Она отобрала у него руку. Он спохватился и заговорил, откидываясь на стуле:
– Вот я вам должен говорить комплимент, а я вам сказал правду.
– И что, – с надеждой спросила Аля, – все это сходится? Я что, мало буду жить, и вот вы промолчали об этом?
Старик не понимал таких «детских» вопросов, он рассуждал как-то не по-человечески, не жалостливо, а по-научному. Он думал, что он вправе ответить так:
– Более того, это все всегда сходится, это так и есть! – И он налил в рюмки вина. – Ваш тост!
Аля очень хотела ему сказать: «Дурак». Вид у нее был совершенно беззащитный. Она подняла рюмку прямо к лицу старика и сказала;
– За то, чтобы все, что вы тут мне сказали, оказалось ерундой!
– Ага, – отреагировал старик.
Аля стала подниматься, старик тоже поднялся и суетливо заговорил:
– Щечку, щечку вашу, – и стал тянуться к ней лицом, чтобы поцеловать. – Щечку, щечку. – Аля вдруг схватилась рукой за его лицо, чтобы остановить.
– Вы что, пристаете? Да? – спросила она с отвращением, оглядывая линию морщин у его рта.
Она молча одевалась. Старик тоже стал одеваться: он снял с плечиков вешалки белый коротенький плащ, шурша, влез в него.
Аля и старик вышли на улицу, и она побежала от него, даже не прощаясь. Но, кажется, старик был этим доволен. Руки опустил в карманы.
Некрасивым бегом отдалившись метров на двадцать, Аля прижала руку к груди, так страшно болело.
В этот вечер Аля не выдержала и сама позвонила сыну.
Он долго не подходил к телефону. Сначала подняла трубку его девушка. Аля бросила трубку. Походила. Еще раз набрала номер. Подошел ее родной сын. Она сразу узнала его.
– Это твоя мама, – сказала она, улыбаясь. – Я так соскучилась по тебе, правда.
Она замерла, ожидая, что он ответит. Он закричал:
– Ну-у-у! Мама! Я тоже!
– Наверно, плохо там тебе без меня. Никто о тебе не заботится…
– Мама! Приходи к нам в гости.
– Нет… Я не могу, это же ее квартира?
– Ну хочешь, ее там не будет, просто придешь, посмотришь, как мы живем.
Аля молчит, колеблется. Ей очень хочется увидеть сына. Сын это понимает и начинает уговаривать:
– Ну правда, давай, посмотришь… Во сколько?
– Давай в пять часов. Я поеду после работы…
После работы она в метро бежит с большой сумкой. Она очень торопится и боится опоздать. У нее приветливое, радостное лицо. Она не обращает внимания на тех, кто толкает ее, не уступает дорогу.
Она прибегает ровно в пять и стоит под электронными часами. Она беспокойно и радостно смотрит по сторонам, готовясь тут же увидеть сына. Она перекладывает из руки в руку тяжелую сумку, потом догадывается поставить ее на пол.
Сердце у нее тарахтит. Она вглядывается в народ, который ползет в метро лавиной, из дверей на нее дует ветер. Она пожимает худыми плечами. Она уже в полной растерянности.
Так проходит полчаса. Часы показывают 5:30. Тут она видит сына. Он делает радостное лицо, но она не улыбается ему в ответ.
– Я… – говорит она, перебивая его, – я так! Готовилась к сегодняшнему дню! Я собрала тебе… вам, еды. Я бежала. Я носилась с этой сумкой, а ты, значит, позвал просто так, то есть ты не ждал. – Она отдает ему в руки сумку. Она просто готова заплакать. Сын не знает, как отвечать. Она отворачивается и уходит.
Он как бы заново видит ее после долгой паузы, какая она у него – в старом уже, коротком черном пальто, в вечных сапогах на толстом каблуке, ее худые локти, белое лицо и острый подбородок в профиль…
Дома под лампой он начинает разбирать сумку, что она передала ему. Все у нее аккуратно завернуто, видно, она подумала, что, как и куда положить. Всего передала немного: несколько яблок, несколько пирожных…
ЧАСТЬ 5
Смерть Миши и самые светлые моменты в жизни Али, связанные с ним
Был один вечерний звонок. Аля подбежала, взяла трубку и сразу же начала плакать, и мать тут же вышла и стала смотреть на нее. В первое мгновение Аля не могла сообразить вообще ничего, а потом она повернулась спиной и стала сухо переспрашивать: «Как туда проехать? Как-как?» – и она стала быстро записывать на бумажке. А когда она, вздыхая, повесила трубку, мать, преграждая ей путь, паническим голосом закричала: «Кто умер!» Аля вздрогнула от такой проницательности матери, тут же прониклась к ней еще смутной неприязнью. Но, стараясь держать в такой горестный момент и вести себя примерно, кротко ответила: «Миша… ты, наверное, поняла, умер Миша».
– Ах, – жалобно вскрикнула старушка и схватилась за шею, и, глядя на нее, у Али опять полились слезы, но матери хотелось подробностей.
– Когда? – Мать безжалостно повела себя; она не желала оставлять ее одну, не узнав подробностей.
«Как она может идти за мной?» – мелькнуло у Али, и ей даже показалось, что мать чуть ли не ломает дверь, которую она прикрыла за собой.
– Эгоистка, – сказала мать, проникая за ней в комнату, – я ведь тоже хочу знать.
– А зачем тебе знать? – спросила Аля. Мать отшатнулась от нее, как настоящая актриса на сцене, и Аля узнала этот ее прием.
Они постояли молча, и, конечно, мать, как бы забывая обиды, начала первой:
– Это кто тебе позвонил, это его брат? Да? – И она, увидев, что Аля кивает, произнесла запальчиво: – Ах, какой хороший человек, какой хороший человек!.. Не забыл про нас.
– Да… – сказала Аля и покраснела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108