— подобную тяжесть...
— Ваша честь. Я вынужден выступить с протестом. Это не связано с материалами, установленными следствием.
— Как и большая часть вашего заключительного слова, адвокат, — с тайным удовлетворением возразил Уотлин. — Я считаю, что это соответствующий ответ на ваше выступление. Протест отклоняется!
— Может быть, как предположил защитник обвиняемого, что-то действительно случилось ранее в тот день на работе, что-то, внушившее Менди чувство тревоги. Может быть, неожиданная встреча с самим обвиняемым. Возможно, это и было тем, что заронило в его мозгу семя абсолютно ошибочной идеи, что Менди поддалась его очарованию.
Слово «очарование» прозвучало в устах Норы, как нечто отвратительное.
— Это не было неудачной попыткой обольстить женщину, как убеждал вас адвокат. Но так ли это? Как назвал бы он те вызывающие, ядовитые намеки, которые, по свидетельству Менди Джексон, делал ей этот мужчина? Предложение массажа. Прикосновения к ее рукам, к ее шее. Нет, с точки зрения Менди, это не было попыткой соблазнить ее. Его прикосновения казались ей попросту гадкими. Но извращенному уму этого мужчины представлялось, что он обольщает ее.
Нора указала пальцем на Дэвида. В нас обоих жил Элиот Куин, бывший окружной прокурор, который превратил нас из студентов-юристов в судебных обвинителей. Нору и меня. Она указала на Дэвида и в тот же момент пригвоздила его своим взглядом.
— Почему его не беспокоило присутствие охранников? Почему он поступил так, зная, что в здании находится еще кто-то? Да потому, что он соблазнял ее. Потому что она должна была потерять голову от его тонких уловок и искусных подходов. На дверях имелись замки. В кабинете был диван. Ему незачем было волноваться из-за каких-то охранников.
И к тому времени, когда стало очевидно, что женщина не пришла от него в восторг, к тому времени, когда Менди Джексон ясно дала понять, что не разделяет планы подсудимого, он уже не думал об охранниках. Он не думал ни о ком другом, он думал только о ней. И ему уже было неважно, каким способом придется овладевать ею. Адвокат хотел, чтобы вы поверили, будто в такой момент обвиняемый мог думать о последствиях своего поступка или о каких-то мелочах, вроде не снятого галстука. Насильники не думают о таких вещах, друзья мои! Насильники думают только о том, чтобы получить то, чего они хотят, и для них не важно, кто встанет на их пути или кто пострадает. Не имеет значения и сопротивление жертвы, ее мольбы и слезы. Вы слышали это из его собственных уст: «Я полагаю, что просто не заметил, как она плакала». О! Он замечал немногое. Перед ним была не личность, а всего лишь объект.
Нора пересекла площадку для выступлений, чтобы подойти ближе к столу защиты, затем внезапно остановилась, словно опасаясь заразиться. Она снова обернулась к присяжным:
— И теперь защитник хочет, чтобы вы оправдали этого человека лишь потому, что его жертва недостаточно пострадала. Потому что ее влагалище не подверглось повреждениям. Но не позволяйте одурачить себя. Медицинский эксперт все объяснил. Многие жертвы, как засвидетельствовал он, не получают разрывов влагалища, так как они не оказывают сопротивления. Менди боролась, как напомнил вам адвокат, но вам следует вспомнить ее свидетельское показание полностью. Как только изнасилование началось, как только этот мужчина осуществил проникновение в се половые органы, она тоже прекратила сопротивление. В отчаянье она отказалась от дальнейшей борьбы. Она вспомнила о своих детях и лежала беспомощная, умоляя его остановиться, не делать их сиротами.
Теперь адвокат хочет обернуть отчаяние жертвы против нее же самой. Она прекратила борьбу слишком рано, потому она пострадала недостаточно, а значит — этот человек невиновен.
Нора с сомнением покачала головой. Произнося следующую фразу, она пересекла площадку и подошла к столу, где лежали вещественные улики.
— Нет, у нас не особенно много медицинских свидетельств изнасилования. Да и обычно их не бывает много, как уже сказал вам доктор. Но там было это. — Она показала фотографию. — И еще вот это. И это. Взгляните на эти вещи. Они являются уликами. Вы возьмите их с собой в совещательную комнату. Рассмотрите их. Станет ли женщина делать с собой подобное? Будет она царапать собственное тело? Будет сама себя избивать? Если бы вы даже на минуту могли поверить в такую нелепость, то все равно не смогли бы ответить на вопрос: «Как частицы ее кожи оказались под его ногтями, если все это сделала сама Менди?»
— Я протестую, ваша честь!
В голосе Генри прозвучала нотка гнева. У него не было другой возможности опровергнуть этот аргумент, кроме как с помощью протеста.
— Это неверная характеристика вещественного доказательства. То, что засвидетельствовал он, было...
Уотлин проговорил, обращаясь к присяжным:
— Вам следует помнить свидетельские показания в том виде, в каком вы слышали их, а не так, как запомнил их для вас кто-нибудь из адвокатов.
— Да, доказательства подкрепляют свидетельские показания Менди, — продолжала Нора. — Или, в худшем случае, они являются недостаточно убедительными. Разумеется, не существует ничего, что подкрепило бы рассуждения адвоката о том, что Менди было известно намерение обвиняемого работать в тот день допоздна, или предположения о том, что у нее имелся какой-то неизвестный сообщник, который должен был помочь ей в организации шантажа. Словом, это само по себе оставляет две версии. Одна из них, принадлежащая Менди, является последовательной; она ужасающа, она описывает такой вид жестоких преступлений, которые случаются каждый день. Это преступление кошмарно, но, к несчастью, в нем нет ничего необычного.
И еще есть версия обвиняемого. — Нора вновь указала пальцем на Дэвида. Она подошла к нему поближе. — Ее охарактеризовал перед вами его собственный адвокат. «Сумасшедшая история» — так он назвал ее. Это мягко сказано. И вдобавок он намекнул, что, если бы обвиняемому пришлось выдумывать себе легенду, он выдумал бы что-нибудь получше.
Но что мог он выдумать? Его схватили на месте преступления. Вошел охранник и все увидел. Он увидел Менди Джексон, лежавшую на полу; одежда ее была изорвана, грудь в царапинах и подтеках, лицо в слезах. Какого же рода историю может предложить насильник, чтобы объяснить все это? Только грязную историю. Лучшего он не сумел выдумать в тот момент. Но не допустите ошибки, думая, что невероятность делает ее правдивой. Истиной является лишь история, которая объясняет то, что увидел охранник, а насильник просто вынужден был предложить нам иное объяснение.
Но оставим рассказы свидетелей и взглянем на мотивы. Вы помните, как во время подбора присяжных я сказала вам, что существует единственный способ понять, кто говорит правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Ваша честь. Я вынужден выступить с протестом. Это не связано с материалами, установленными следствием.
— Как и большая часть вашего заключительного слова, адвокат, — с тайным удовлетворением возразил Уотлин. — Я считаю, что это соответствующий ответ на ваше выступление. Протест отклоняется!
— Может быть, как предположил защитник обвиняемого, что-то действительно случилось ранее в тот день на работе, что-то, внушившее Менди чувство тревоги. Может быть, неожиданная встреча с самим обвиняемым. Возможно, это и было тем, что заронило в его мозгу семя абсолютно ошибочной идеи, что Менди поддалась его очарованию.
Слово «очарование» прозвучало в устах Норы, как нечто отвратительное.
— Это не было неудачной попыткой обольстить женщину, как убеждал вас адвокат. Но так ли это? Как назвал бы он те вызывающие, ядовитые намеки, которые, по свидетельству Менди Джексон, делал ей этот мужчина? Предложение массажа. Прикосновения к ее рукам, к ее шее. Нет, с точки зрения Менди, это не было попыткой соблазнить ее. Его прикосновения казались ей попросту гадкими. Но извращенному уму этого мужчины представлялось, что он обольщает ее.
Нора указала пальцем на Дэвида. В нас обоих жил Элиот Куин, бывший окружной прокурор, который превратил нас из студентов-юристов в судебных обвинителей. Нору и меня. Она указала на Дэвида и в тот же момент пригвоздила его своим взглядом.
— Почему его не беспокоило присутствие охранников? Почему он поступил так, зная, что в здании находится еще кто-то? Да потому, что он соблазнял ее. Потому что она должна была потерять голову от его тонких уловок и искусных подходов. На дверях имелись замки. В кабинете был диван. Ему незачем было волноваться из-за каких-то охранников.
И к тому времени, когда стало очевидно, что женщина не пришла от него в восторг, к тому времени, когда Менди Джексон ясно дала понять, что не разделяет планы подсудимого, он уже не думал об охранниках. Он не думал ни о ком другом, он думал только о ней. И ему уже было неважно, каким способом придется овладевать ею. Адвокат хотел, чтобы вы поверили, будто в такой момент обвиняемый мог думать о последствиях своего поступка или о каких-то мелочах, вроде не снятого галстука. Насильники не думают о таких вещах, друзья мои! Насильники думают только о том, чтобы получить то, чего они хотят, и для них не важно, кто встанет на их пути или кто пострадает. Не имеет значения и сопротивление жертвы, ее мольбы и слезы. Вы слышали это из его собственных уст: «Я полагаю, что просто не заметил, как она плакала». О! Он замечал немногое. Перед ним была не личность, а всего лишь объект.
Нора пересекла площадку для выступлений, чтобы подойти ближе к столу защиты, затем внезапно остановилась, словно опасаясь заразиться. Она снова обернулась к присяжным:
— И теперь защитник хочет, чтобы вы оправдали этого человека лишь потому, что его жертва недостаточно пострадала. Потому что ее влагалище не подверглось повреждениям. Но не позволяйте одурачить себя. Медицинский эксперт все объяснил. Многие жертвы, как засвидетельствовал он, не получают разрывов влагалища, так как они не оказывают сопротивления. Менди боролась, как напомнил вам адвокат, но вам следует вспомнить ее свидетельское показание полностью. Как только изнасилование началось, как только этот мужчина осуществил проникновение в се половые органы, она тоже прекратила сопротивление. В отчаянье она отказалась от дальнейшей борьбы. Она вспомнила о своих детях и лежала беспомощная, умоляя его остановиться, не делать их сиротами.
Теперь адвокат хочет обернуть отчаяние жертвы против нее же самой. Она прекратила борьбу слишком рано, потому она пострадала недостаточно, а значит — этот человек невиновен.
Нора с сомнением покачала головой. Произнося следующую фразу, она пересекла площадку и подошла к столу, где лежали вещественные улики.
— Нет, у нас не особенно много медицинских свидетельств изнасилования. Да и обычно их не бывает много, как уже сказал вам доктор. Но там было это. — Она показала фотографию. — И еще вот это. И это. Взгляните на эти вещи. Они являются уликами. Вы возьмите их с собой в совещательную комнату. Рассмотрите их. Станет ли женщина делать с собой подобное? Будет она царапать собственное тело? Будет сама себя избивать? Если бы вы даже на минуту могли поверить в такую нелепость, то все равно не смогли бы ответить на вопрос: «Как частицы ее кожи оказались под его ногтями, если все это сделала сама Менди?»
— Я протестую, ваша честь!
В голосе Генри прозвучала нотка гнева. У него не было другой возможности опровергнуть этот аргумент, кроме как с помощью протеста.
— Это неверная характеристика вещественного доказательства. То, что засвидетельствовал он, было...
Уотлин проговорил, обращаясь к присяжным:
— Вам следует помнить свидетельские показания в том виде, в каком вы слышали их, а не так, как запомнил их для вас кто-нибудь из адвокатов.
— Да, доказательства подкрепляют свидетельские показания Менди, — продолжала Нора. — Или, в худшем случае, они являются недостаточно убедительными. Разумеется, не существует ничего, что подкрепило бы рассуждения адвоката о том, что Менди было известно намерение обвиняемого работать в тот день допоздна, или предположения о том, что у нее имелся какой-то неизвестный сообщник, который должен был помочь ей в организации шантажа. Словом, это само по себе оставляет две версии. Одна из них, принадлежащая Менди, является последовательной; она ужасающа, она описывает такой вид жестоких преступлений, которые случаются каждый день. Это преступление кошмарно, но, к несчастью, в нем нет ничего необычного.
И еще есть версия обвиняемого. — Нора вновь указала пальцем на Дэвида. Она подошла к нему поближе. — Ее охарактеризовал перед вами его собственный адвокат. «Сумасшедшая история» — так он назвал ее. Это мягко сказано. И вдобавок он намекнул, что, если бы обвиняемому пришлось выдумывать себе легенду, он выдумал бы что-нибудь получше.
Но что мог он выдумать? Его схватили на месте преступления. Вошел охранник и все увидел. Он увидел Менди Джексон, лежавшую на полу; одежда ее была изорвана, грудь в царапинах и подтеках, лицо в слезах. Какого же рода историю может предложить насильник, чтобы объяснить все это? Только грязную историю. Лучшего он не сумел выдумать в тот момент. Но не допустите ошибки, думая, что невероятность делает ее правдивой. Истиной является лишь история, которая объясняет то, что увидел охранник, а насильник просто вынужден был предложить нам иное объяснение.
Но оставим рассказы свидетелей и взглянем на мотивы. Вы помните, как во время подбора присяжных я сказала вам, что существует единственный способ понять, кто говорит правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104