— Но мы, знаете ли, решили, что это дело не особенно их волнует. Женщина, которая посадила в тюрьму сына окружного прокурора... Может быть, они решили...
Было бы жестоко позволить ему говорить дальше.
— Менди не сажала в тюрьму моего сына, — сказал я. — Мне известно, кто стоял за всем этим. И я знаю, как она умерла.
При упоминании ее имени он словно окостенел. Впервые он посмотрел мне в глаза.
— Аманда не могла убить себя тем героином. Она ненавидела наркотики. После того как тот дурак, ее бывший муж, погубил себя из-за них, она возненавидела их еще больше. Она очень боялась, что ее дети пойдут по той же дорожке. Она бы никогда-никогда за миллион лет...
— Я верю вам. Она не делала с собой этого.
Когда он закрыл глаза, по щеке его скатилась одинокая слеза.
— Жаль, что вы не знали Аманду. Мы так боялись, что вы думаете, будто она заслуживала того, что с нею случилось. Но Аманда... она была необыкновенная. Ее папа чистил ботинки, чтобы зарабатывать на жизнь. Шестьдесят лет чистить ботинки, говоря: «Спасибо, сэр!» — за четверть доллара, что тебе дадут. Что касается меня, то я землекоп. Я за свою жизнь повыкопал столько грязи из ям, что ее хватило бы на то, чтобы засыпать этот город. Вся наша семья жила так: мы работали, но сроду никуда не выбивались. Но Аманда... она была первой из нас, кто окончил школу. Затем колледж. Для этого ей понадобились годы, но она это сделала. В конце концов она оказалась очень близко к тому, чтобы выбиться в люди. Она не стала бы отказываться от этого ради какого-то героина.
Казалось, наша семья никогда не выкарабкается на свет. За сотню лет, с самого рабства, никто из нас, кроме Аманды, и двух шагов из этого рабства не сделал. А теперь как будто кто-то сказал: «Нет, вы зашли слишком далеко. Я превращу эту девчонку в ничто!» Сначала — изнасилование, а потом она умирает в канаве, и никто не разбирается с этим делом, потому что ей пришлось свидетельствовать против вашего сына. Но она никогда...
Я сидел рядом с ним перед письменным столом. Мы оба склонили головы, словно на богослужении. Я мог говорить очень тихо, и он все равно меня слышал.
— Менди сказала неправду, когда свидетельствовала против моего сына.
Он посмотрел на меня так, что мне показалось, будто одна из его лапищ вот-вот сожмется в кулак и он ударит меня по лицу.
— Она никогда... — начал он.
— Она сделала это. Но только потому, что ее заставили. Ей нельзя было отказаться.
Грегори Стиллуэлл пристально смотрел на меня. Он забыл о различии между нами. Он смотрел так, словно правда была запрятана где-то в глубине моих глаз и он мог вытащить ее оттуда своим взглядом. Я рассказал ему о маленьком франтоватом человеке, который разговаривал со мною под мостом, и о том деле, которое я закрыл. Я рассказал ему о том, как необходимо мне было поговорить с Менди, что и стало причиной ее смерти.
— Кто? — спросил он.
Похоже, он поверил всему. Только в своем рассказе я не назвал ему имени человека, чье дело было мною закрыто.
— Я назову его, если вы пообещаете, что ничего не предпримите в связи с этим. Чтобы добраться до него, мне понадобится ваша помощь. Если вы займетесь им сами, то ничего не добьетесь — он слишком хорошо защищен. И вы можете лишить меня возможности до него добраться.
Ему нелегко было дать мне такое обещание. Он еще некоторое время смотрел на меня, затем отвернулся, глядя в угол.
— Аманда не имела к этому никакого отношения, — пробормотал он. — Просто случилось так, что она оказалась в том месте, и как только он получил от нее, что хотел, он выбросил ее, будто бумажную куклу. И подстроил все так, будто она какая-нибудь последняя наркоманка, хотя именно это она и ненавидела больше всего на свете.
— Вероятно, вам будет очень нелегко, зная все, ничего не предпринимать. Может быть, мне лучше не называть имя?
— Самое горькое я уже знаю, — сказал он. — Если даже мне будет известно его имя, хуже теперь не станет. Но что вы собираетесь сделать с этим человеком?
— Мой сын все еще находится в тюрьме. Чтобы освободить его, я обязан доказать, что тот человек действительно это сделал. Так что я имею самый веский мотив.
Он кивнул.
— И вы докажете, что он убил Аманду только потому, что это было частью его плана?
Я пожал плечами. Я не пытался его обманывать.
— Если этот человек такой дурной, как вы говорите, то он не остановился бы перед убийством какой-то чернокожей девчонки. И еще он наверняка должен знать, что вы постараетесь до него добраться.
Он оценивающе посмотрел на меня.
— Может быть, вы лучше скажете мне это имя, потому что свой шанс вы упустили?
Ему трудно было отказать в логике.
— Дайте обещание, — потребовал я.
— Я обещаю.
— Его зовут Клайд Малиш. Мне нужно, чтобы ваша семья узнала то, чего никто другой знать не может.
— Так этот Клайд Малиш добрался до Аманды?
— Да.
— Я могу сказать это прямо сейчас. Ее дети. Больше ничто не могло бы заставить Аманду соврать. Она не боялась ничего, кроме этого. Ее пугала единственная вещь на свете: что ее дети пойдут по дорожке своего папаши. А ее парень, Пол, как раз уже в том возрасте, когда Аманде приходилось беспокоиться, с кем он водит дружбу.
— Я думал о детях. Но, может быть, вы сумеете выяснить, кто разговаривал с нею?
Он кивнул.
— Я сделаю все, что смогу. Я бы с радостью чем-то помог вам ради Аманды. И если ваш план не сработает...
Мы поднялись. Я сказал:
— Я еще до вашего прихода знал, каким человеком была Аманда. Нанятый мной следователь проследил ее жизнь со школьной скамьи до ее последнего дня и не нашел ничего дурного. Я постараюсь привлечь Клайда Малиша к ответственности за то, что он сделал с нею, даже если к моему сыну это не будет иметь никакого отношения.
Он долго смотрел на меня, пока, набравшись сил, не сказал:
— Я верю вам. Мне совсем не важно, что вам приходится делать это в первую очередь ради вашего сына.
В дверях мы попрощались за руку. Его ручища была весьма мощной, но он не стал превращать рукопожатие в соревнование.
— Я рад, что пришел, — сказал он и удалился.
Я почувствовал, что напряжение понемногу отпускает. Когда бессилен закон, если ничего нельзя сделать именем закона — к тому же для закона было несколько поздновато, — преступника все равно ждет заслуженное возмездие.
* * *
И все-таки это не решало моей проблемы: как доказать то, что случилось на самом деле. Никакого ключа к решению не было. Проходили дни, и ни одна из ниточек, которые я вытягивал, не приносила результатов. Пришел сентябрь с незаметно минувшим Днем независимости. У меня не было ни уик-эндов, ни рабочих дней. Откровенно сникнув, я просиживал дни за своим рабочим столом. Перестал навещать Дэвида. Я не мог поехать к нему, не имея хоть какой-то надежды, которую мог бы ему дать, а у меня ее не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Было бы жестоко позволить ему говорить дальше.
— Менди не сажала в тюрьму моего сына, — сказал я. — Мне известно, кто стоял за всем этим. И я знаю, как она умерла.
При упоминании ее имени он словно окостенел. Впервые он посмотрел мне в глаза.
— Аманда не могла убить себя тем героином. Она ненавидела наркотики. После того как тот дурак, ее бывший муж, погубил себя из-за них, она возненавидела их еще больше. Она очень боялась, что ее дети пойдут по той же дорожке. Она бы никогда-никогда за миллион лет...
— Я верю вам. Она не делала с собой этого.
Когда он закрыл глаза, по щеке его скатилась одинокая слеза.
— Жаль, что вы не знали Аманду. Мы так боялись, что вы думаете, будто она заслуживала того, что с нею случилось. Но Аманда... она была необыкновенная. Ее папа чистил ботинки, чтобы зарабатывать на жизнь. Шестьдесят лет чистить ботинки, говоря: «Спасибо, сэр!» — за четверть доллара, что тебе дадут. Что касается меня, то я землекоп. Я за свою жизнь повыкопал столько грязи из ям, что ее хватило бы на то, чтобы засыпать этот город. Вся наша семья жила так: мы работали, но сроду никуда не выбивались. Но Аманда... она была первой из нас, кто окончил школу. Затем колледж. Для этого ей понадобились годы, но она это сделала. В конце концов она оказалась очень близко к тому, чтобы выбиться в люди. Она не стала бы отказываться от этого ради какого-то героина.
Казалось, наша семья никогда не выкарабкается на свет. За сотню лет, с самого рабства, никто из нас, кроме Аманды, и двух шагов из этого рабства не сделал. А теперь как будто кто-то сказал: «Нет, вы зашли слишком далеко. Я превращу эту девчонку в ничто!» Сначала — изнасилование, а потом она умирает в канаве, и никто не разбирается с этим делом, потому что ей пришлось свидетельствовать против вашего сына. Но она никогда...
Я сидел рядом с ним перед письменным столом. Мы оба склонили головы, словно на богослужении. Я мог говорить очень тихо, и он все равно меня слышал.
— Менди сказала неправду, когда свидетельствовала против моего сына.
Он посмотрел на меня так, что мне показалось, будто одна из его лапищ вот-вот сожмется в кулак и он ударит меня по лицу.
— Она никогда... — начал он.
— Она сделала это. Но только потому, что ее заставили. Ей нельзя было отказаться.
Грегори Стиллуэлл пристально смотрел на меня. Он забыл о различии между нами. Он смотрел так, словно правда была запрятана где-то в глубине моих глаз и он мог вытащить ее оттуда своим взглядом. Я рассказал ему о маленьком франтоватом человеке, который разговаривал со мною под мостом, и о том деле, которое я закрыл. Я рассказал ему о том, как необходимо мне было поговорить с Менди, что и стало причиной ее смерти.
— Кто? — спросил он.
Похоже, он поверил всему. Только в своем рассказе я не назвал ему имени человека, чье дело было мною закрыто.
— Я назову его, если вы пообещаете, что ничего не предпримите в связи с этим. Чтобы добраться до него, мне понадобится ваша помощь. Если вы займетесь им сами, то ничего не добьетесь — он слишком хорошо защищен. И вы можете лишить меня возможности до него добраться.
Ему нелегко было дать мне такое обещание. Он еще некоторое время смотрел на меня, затем отвернулся, глядя в угол.
— Аманда не имела к этому никакого отношения, — пробормотал он. — Просто случилось так, что она оказалась в том месте, и как только он получил от нее, что хотел, он выбросил ее, будто бумажную куклу. И подстроил все так, будто она какая-нибудь последняя наркоманка, хотя именно это она и ненавидела больше всего на свете.
— Вероятно, вам будет очень нелегко, зная все, ничего не предпринимать. Может быть, мне лучше не называть имя?
— Самое горькое я уже знаю, — сказал он. — Если даже мне будет известно его имя, хуже теперь не станет. Но что вы собираетесь сделать с этим человеком?
— Мой сын все еще находится в тюрьме. Чтобы освободить его, я обязан доказать, что тот человек действительно это сделал. Так что я имею самый веский мотив.
Он кивнул.
— И вы докажете, что он убил Аманду только потому, что это было частью его плана?
Я пожал плечами. Я не пытался его обманывать.
— Если этот человек такой дурной, как вы говорите, то он не остановился бы перед убийством какой-то чернокожей девчонки. И еще он наверняка должен знать, что вы постараетесь до него добраться.
Он оценивающе посмотрел на меня.
— Может быть, вы лучше скажете мне это имя, потому что свой шанс вы упустили?
Ему трудно было отказать в логике.
— Дайте обещание, — потребовал я.
— Я обещаю.
— Его зовут Клайд Малиш. Мне нужно, чтобы ваша семья узнала то, чего никто другой знать не может.
— Так этот Клайд Малиш добрался до Аманды?
— Да.
— Я могу сказать это прямо сейчас. Ее дети. Больше ничто не могло бы заставить Аманду соврать. Она не боялась ничего, кроме этого. Ее пугала единственная вещь на свете: что ее дети пойдут по дорожке своего папаши. А ее парень, Пол, как раз уже в том возрасте, когда Аманде приходилось беспокоиться, с кем он водит дружбу.
— Я думал о детях. Но, может быть, вы сумеете выяснить, кто разговаривал с нею?
Он кивнул.
— Я сделаю все, что смогу. Я бы с радостью чем-то помог вам ради Аманды. И если ваш план не сработает...
Мы поднялись. Я сказал:
— Я еще до вашего прихода знал, каким человеком была Аманда. Нанятый мной следователь проследил ее жизнь со школьной скамьи до ее последнего дня и не нашел ничего дурного. Я постараюсь привлечь Клайда Малиша к ответственности за то, что он сделал с нею, даже если к моему сыну это не будет иметь никакого отношения.
Он долго смотрел на меня, пока, набравшись сил, не сказал:
— Я верю вам. Мне совсем не важно, что вам приходится делать это в первую очередь ради вашего сына.
В дверях мы попрощались за руку. Его ручища была весьма мощной, но он не стал превращать рукопожатие в соревнование.
— Я рад, что пришел, — сказал он и удалился.
Я почувствовал, что напряжение понемногу отпускает. Когда бессилен закон, если ничего нельзя сделать именем закона — к тому же для закона было несколько поздновато, — преступника все равно ждет заслуженное возмездие.
* * *
И все-таки это не решало моей проблемы: как доказать то, что случилось на самом деле. Никакого ключа к решению не было. Проходили дни, и ни одна из ниточек, которые я вытягивал, не приносила результатов. Пришел сентябрь с незаметно минувшим Днем независимости. У меня не было ни уик-эндов, ни рабочих дней. Откровенно сникнув, я просиживал дни за своим рабочим столом. Перестал навещать Дэвида. Я не мог поехать к нему, не имея хоть какой-то надежды, которую мог бы ему дать, а у меня ее не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104